Гештальтпсихология и ее отличия от бихевиоризма. Принцип изоморфизма

Гештальтпсихология началась с провозглашения принципа структурности организма и среды (а также их связей), остро критикуя ассоциативную аморфность бихевиоризма. Однако по способу мышления и за своим предметом она оказалась полностью в рамках поведенческого направления в психологии. Более того, понятие изоморфизма указало на полную зависимость структур внутренних от структур внешних и даже поглощенность первых вторым.

Для гештальтистов значимость имело то, что не существует чисто объективно, а является результатом определенной умственной (психической) обработки со стороны живого организма. Надо было указать его специфику, структурировать его, а вместе с этим структурировать и саму среду как совокупный стимул. Организм теперь уже не мог мыслиться как «чистая доска», как абсолютное начало в понимании поведения, а лишь как совокупность требований к среде. Следовало показать, что не только среда определяет организм, но и организм определяет среду в связи со своими жизненными целями. В такой научной ситуации при господстве принципа физикализма проблема значимости приобрела соответствующую окраску. Соотношение между организмом и средой свелось в итоге к отношению изоморфизма — одного из ведущих понятий гештальтпсихологии.

Гештальтпсихология отбросила как совсем бесплодную формулу S-R. Организм получил определенную «имманентную» организацию, структуру, гештальт. В последний были введены особенности среды.

Таким образом, организм и среда были связанны определенным общим гештальтом, в котором отношение между образованиями среды и организма мыслилось как изоморфное (одинаковое по форме). Изоморфизм — это не тождество, можно лишь утверждать об определенном сходстве, соответствии структурных свойств этих двух миров. Они вступили в отношения физикалистского антагонизма, что выразилось в применении понятия силовых линий поведения.

Здесь произошло размежевание гештальтпсихологов с учением Г. Эренфельса, который предоставлял высшим субъективным процессам роль организаторов восприятий и был склонен уравновешивать значимость внутреннего и внешнего. Это разграничение указывало на то, что и в этом пункте структурная психология продолжала идти под флагом бихевиоральности. Только она еще больше обострила физикалистской характер отношений среды и организма.

Структуры не продуцируются организмом, они выводятся из внешних структур среды. Внутреннее в организме является только изоморфным отражением структур среды, как механизмы динамической стереотипии в работе головного мозга моделируют динамическую стереотипность среды (И.П. Павлов).

Бихевиоризм в лице Дж.Уотсона отказался от возможности и необходимости изучать внутренние психические (мозговые) модели. Гештальтпсихология признала это внутреннее моделирование важнейшим фактом, но отказалась изучать его на физиологическом уровне, как это пытались делать Павлов и Бехтерев. Психические явления и физические процессы в мозге для нее являются изоморфными. Восприятие предмета или восприятие последовательности событий во времени — любой подобный вид восприятия коррелирует с такими же процессами в коре полушарий.

Вот почему внутренняя модель внешнего в гештальтпсихологи оказалась очень абстрактной, хотя их заслугой является признание необходимости ее существования. Они совершили физикалистской поворот в знакомую сторону интроспективной психологии, но, боясь субъективизма, использовали понятия, не адекватные для изучения этих внутренних моделей.

Существенным отличием гештальтпсихологии от бихевиоризма следует признать выход в сторону изучения продуктивного мышления, инсайта, которые наиболее исследовали В. Келер и М. Вертгеймер. Однако если проблема творчества так волновала Бехтерева и была сведена им к механизму связующего рефлекса, то продуктивное мышление у гештальтпсихологов свелось к заполнению незавершенных внешних структур, то есть к созданию внутренних целостных структур с помощью тех же силовых линий структурного поля.

Если внешняя структура не завершена, то внутренняя тенденция ее завершает, поэтому изоморфизм со стороны субъекта «в себе» всегда остается структурно целостным.

Идея значимости компонентов внешней структуры свидетельствует о тенденции возвращения к признанию субъективности. Вместе с тем в гештальтпсихологии возникает важная категория — «ситуация». Стимул распался на его физический компонент и на функцию значимости, что имеет в себе бесценный психологический смысл. Тем самым гештальтпсихология уже сама невольно начинает преодолевать свой физикализм, видя в стимуле не только его природную сторону, но и значимость для организма, которая может быть относительно предметной для объективного мира бесконечно вариабельной.

Мир, в котором теперь живет человек, становится совокупностью значимостей и их преобразований. И все же, усматривая в раздражителе прежде выходные физические качества, гештальтпсихология свела проблему другого человека к значимому компоненту среды, и социальный аспект психического практически выпал из поля ее зрения. Гештальтпсихологи не увидели, что настоящая значимость среды, ее ситуативная значимость становится возможной только при условии, что в эту ситуацию введен другой человек. Более того, ситуация возможна именно потому, что у нее введен другой человек. Вот почему ситуативный момент «поля», в котором действует один индивид имеет тенденцию деградировать до чисто физического компонента. Это — глубокое противоречие гештальтпсихологии.

Дальнейшее развитие учения о ситуации должно было пойти по пути раскрытия ее социальной значимости. Эту задача пытались решить К. Левин с его теорией поля (мотивационный аспект) и Дж. Морено с его концепцией социометрии, центральным пунктом которой выступала психодрама.

См. также:

Роменець В.А. Маноха И.П. История психологии XX века. — Киев, Лыбидь, 2003