© С.Э. Поляков

Обозначения цвета в разных языках. Этнические особенности концептов, репрезентирующих цвета спектра

Рецепты успеха для женщинФрагмент книги Поляков С. Э. Концепты и другие конструкции сознания. — СПб.: Питер, 2017

Л. Ельмслев (2005, с. 13) пишет, что, рассматривая систему обозначения цвета в разных языках, можно обнаружить, что бесформенная непрерывность, которую представляет собой цветовой спектр, произвольно делится каждым языком на определенное число отдельных областей — синюю, зеленую, желтую и т. д. И области эти в разных языках не совпадают. Автор (с. 76) приводит схему, демонстрирующую несовпадение границ концептов, репрезентирующих цвета в английском и уэльском языках — табл..

По данным Л. Ельмслева (там же), латинские и греческие концепты (и понятия), репрезентирующие цвета объектов, точно так же не совпадают с соответствующими концептами (и понятиями) современных европейских языков.

Й. Л. Вайсгербер (2004, с. 114–115) тоже отмечает, что в латинском языке, например, нет понятийных соответствий для немецких blau (синий), braun (коричневый) и grau (серый), а исследователями даже высказывалось предположение о том, что римляне были физически невосприимчивы к синему цвету. Автор (с. 93–94) указывает, что в латинском языке слова albus — niger, соответствуют немецким weiss (белый) и schwarz (черный), но промежуточное между ними звено — немецкое grau (серый) — отсутствует в качестве равноправной абстрактной категории. Вместо нее здесь можно найти множество конкретных понятий: canus, rauus, caesius и т. д.

Слово canus служит почти исключительно для обозначения седых волос, а также используется лишь в качестве поэтических метафор для обозначения цвета моря, снега и т. д.; caesius — для серого цвета глаз, сходно с rauus. Но универсальное обобщающее понятие (как немецкое — grau) отсутствует. По мнению автора, еще более наглядно это в литовском языке, где вместо общего понятия, аналогичного немецкому grau, присутствуют пять конкретных слов: одно — для серого цвета лошади, другое — для крупного рогатого скота, третье — для шерсти и гусей, четвертое — для седого цвета волос и т. д. Так что и здесь нет единой обобщающей категории.

Табл. Несовпадение границ концептов, репрезентирующих цвета в английском и уэльском языках

По словам Й. Л. Вайсгербера (с. 114–115), несовпадения греческих цветовых понятий с современными привели даже к известной дискуссии 70-х и 80-х годов прошлого столетия о восприятии цвета, в ходе которой одни исследователи считали, что на примере таких несовпадений можно проследить развитие восприятия цвета, а другие серьезно отстаивали точку зрения, что греки были дальтониками, и в качестве доказательств этого публиковали подробные исследования с перечнем старых источников. Автор указывает, что на основе имеющихся фактов можно прийти лишь к заключению, что греческая система концептуализации цветов отличалась от привычной нам системы.

Й. Л. Вайсгербер (с. 115–116) полагает, что греческий язык очень сильно отличался от немецкого в понятийном отношении. Система понятий, обозначающих цвета в греческом языке, находилась на промежуточной ступени между цветовыми обозначениями, связанными с конкретными предметами, и абстрактными цветовыми категориями. Автор пишет, что существуют три возможности обозначения цветов: 1) предметные обозначения, где предмет является как бы источником цвета; например, rosenfarbig — «цвета розы» (например, в русском — лимонный, шафрановый, фисташковый); 2) обозначения, привязанные к определенным предметам, то есть служащие только для обозначения именно этих предметов; например, blond — белокурый — применительно только к волосам (соответственно в русском — блондин); 3) наконец, абстрактные понятия, обозначающие цвета; например, rot — красный.

Первый вид обозначений часто не связан с определенным цветовым тоном; так, существуют розы различного цвета. Этим можно объяснить «многозначность» греческого слова πορφΰρεος (порфиреос). Что касается обозначений цвета, ограниченных определенными предметами, то применительно к мертвому языку сложно точно определить их значения. По словам автора (там же), промежуточная ступень обозначения цветов, располагающаяся между обозначениями цветов, связанными с конкретными предметами, и создаваемыми специально для обозначения цветов абстрактными понятиями, характерна для многих языков Земли.

Например, в языке арабских племен слово для самого густого черного цвета azlam используется только для обозначения самцов страуса, непроглядной ночи и глубокой дыры. Автор сообщает также о необычайном богатстве обозначений отдельных цветовых тонов, обнаруженном в языке негритянского племени, живущего в коричневой пустыне. В этом языке существует 500–800 слов для обозначения самых разных оттенков коричневого цвета. Выделяются мельчайшие оттенки, так что кажущийся нам однотонно коричневым окружающий мир должен представляться носителям этого языка чрезвычайно разнообразным.

Й. Л. Вайсгербер (с. 62) считает ошибочным распространенное мнение, будто обладание понятиями, репрезентирующими цвета, является для ребенка, да и для человека вообще, чем-то вполне естественным, проистекающим из объективной действительности или духовно-физических задатков человека. Он полагает, что ребенку присуща тонкая восприимчивость к отдельным цветам, но концептуализация цветового мира — деление спектра на 6–7 классов типа «красный», «желтый» и т. д. — это результат духовного развития, фрагмент усвоения языка. И автор, безусловно, прав.

В. Г. Богораз (W. G. Bogoras) (цит. по: Е. Я. Режабек, А. А. Филатова, 2010, с. 107) изучал в конце XIX в. особенности зрительного восприятия у чукчей. Исследователь с трудом научил испытуемых обозначать и сортировать обычные для европейца основные цвета, так как названия цветов были почти не представлены в их языке. Вместе с тем чукчи легко сортировали оленьи шкуры по узору и окраске, используя при этом более 20 названий, что самому исследователю сделать не удавалось, так как он не мог обнаружить критерии для их дифференциации.

С. Харгрейв (S. K. Hargrave, 1982), Р. Джоунс (R. Jones, 1978) и С. Л. Дейвис (S. L. Davis, 1982), исследовавшие языки австралийских аборигенов, установили наличие в некоторых из этих языков только двух цветов: светлого (включающего белый) и темного (включающего черный). Четыре дополнительных слова, служащих для обозначения иных цветов, оказались названиями минеральных красителей, способными обозначать очень ограниченный класс объектов. Дети аборигенов поначалу делят все цвета на светлые и темные, но по мере взросления усваивают слова, позволяющие различать цвета в соответствии с их тоном, насыщенностью и яркостью. При этом общих понятий для обозначения хотя бы центральных цветов, представленных во всех европейских языках, нет.

Пытаясь опровергнуть теорию лингвистической относительности Сепира — Уорфа, исследователи потратили много сил на изучение формирования концептов, репрезентирующих цвета в языках разных народов и их влияние на восприятие. Классической принято считать работу Б. Берлина и П. Кея (B. Berlin, P. Kay, 1969) «Базисные наименования цвета». Изучив около 20 языков, авторы выявили 11 базисных цветов, обозначаемых понятиями: black (черный), white (белый), red (красный), yellow (желтый), green (зеленый), blue (синий), brown (коричневый), purple (фиолетовый), pink (розовый), orange (оранжевый), gray (серый). Базисный цвет должен относиться к множеству объектов, а не к нескольким и не должен содержаться внутри другого цвета (как, например, scarlet (алый) содержится внутри red (красный)). Он должен обозначаться одной морфемой, например green (зеленый), а не двумя, например dark green (темно-зеленый) или grass-colored (цвета травы). Он должен быть обычным и общеизвестным, как, например, yellow (желтый), в отличие от saffron (шафрановый).

Авторы установили, что все люди способны воспринимать и дифференцировать все базисные цвета, но не во всех языках имеются обозначающие все базисные цвета понятия. Во многих языках есть понятия, объединяющие два и более базисных цвета, например синий + зеленый, красный + оранжевый + желтый и т. д. Есть языки, в которых имеются все 11 понятий, обозначающих базисные цвета, но есть и такие языки, в которых их всего два. Если их всего два, то это черный и белый, точнее, холодный (включающий в себя черный, синий, зеленый и серый цвет) и теплый (включающий белый, желтый, оранжевый и красный). Если язык имеет три базисных понятия, обозначающих цвета, то это черный, белый и красный. Если в языке четыре базисных наименования цвета, то к указанным добавляется желтый, синий или зеленый. Дальнейшее увеличение числа обозначающих цвет понятий происходит в таком порядке: зеленый, желтый, голубой, коричневый, фиолетовый, розовый, оранжевый и серый.

Предлагая испытуемым в разных частях мира выбирать цвета на стандартной таблице, состоящей из 320 различных цветовых образцов участков спектра, Б. Берлин и П. Кей (там же) открыли центральные цвета. Оказалось, что вне зависимости от того, какие именно понятия, обозначающие базисные цвета, присутствуют в их родном языке и имеются ли они вообще, испытуемые выбирают практически одни и те же лучшие примеры базисных цветов. Даже если, например, в языке испытуемого имелось понятие, обозначающее сразу две области базисных цветов (синий и зеленый), то наилучшим примером его оказывался не бирюзовый, например, находящийся в середине сине-зеленого участка спектра, а либо центральный синий, либо центральный зеленый. Наличие центральных цветов, во-первых, демонстрирует, что члены категорий, обозначающих цвет, неравноправны. Например, некоторые члены категории синий (а именно, центральный синий) являются лучшими ее примерами, чем другие. Во-вторых, наличие центральных цветов позволяет сравнивать понятия, обозначающие цвета, в разных языках.

Отвергая теорию лингвистической относительности Сепира — Уорфа, Б. Берлин и П. Кей (там же) в качестве доказательства приводят отсутствие отличий в восприятии разных цветов у носителей разных языков, несмотря на разную концептуализацию цветов в разных культурах. Однако модель, которую они изучали, непригодна для исследования лингвистической относительности, то есть влияния языка этноса на особенности его восприятия и мышления.

Мне представляется, что эти исследователи установили на самом деле следующее: 1) цветовое восприятие у представителей разных народов на физиологическом уровне практически идентично, по крайней мере выявить значимые различия не удалось; 2) все люди, независимо от этнической принадлежности, способны распознавать 11 базисных цветов и выбирают практически одни и те же лучшие их примеры; 3) несмотря на это, в разных языках существует разное количество понятий, репрезентирующих цвета; 4) количество существующих в конкретном языке понятий, обозначающих выделяемые в данной культуре цвета, не влияет на восприятие разных цветов у представителей данной культуры.

Из этого, однако, не следует, что исследователям удалось опровергнуть теорию лингвистической относительности. Не следует потому, что для проверки теории лингвистической относительности требовалось изучать этническую специфику вербальных концептов, а Б. Берлин и П. Кей выбрали в качестве предмета исследования влияние на человеческое восприятие этноспецифических чувственных концептов. Между тем именно чувственные концепты максимально зависимы от биологических особенностей человеческого зрительного анализатора, который у всех людей на Земле можно считать практически идентичным. Следовательно, при данном предмете исследования можно было заранее ожидать получения именно этих результатов. Таким образом, теория лингвистической относительности в принципе не могла быть опровергнута подобными исследованиями.

Более того, надо подчеркнуть тот удивительный факт, что, несмотря на общие для всех людей психофизиологические механизмы и сходные психические результаты восприятия, в разных культурах формируются тем не менее разные чувственные концепты (и понятия) и в разном количестве для обозначения базисных цветов спектра, доступных восприятию.

О. А. Корнилов (2013, с. 171–173) пишет, что практически тотальное несовпадение цветообозначающих концептов в языках мира обусловлено, вероятно, неодинаковым выбором так называемых точек референции, то есть выбираемых конкретным обществом наиболее типичных образцов для того или иного цветового концепта. Разные сообщества выбирают в своем окружении собственные референты, что предопределяет расхождения их национальных прототипов на уровне «фокусов», то есть «лучших образцов» цветов. Например, несовпадение фокусов тайского концепта, обозначаемого понятием faa («небо», то есть небесный цвет), и английского концепта, обозначаемого понятием blue, испанского — azul, русских — синий и голубой объясняется тем, что прототипическое тайское небо скорее белесое, чем голубое или синее. Поэтому faa значит «более светлое, чем небесно-голубое».

Автор (с. 175–176) уверен, что у нас нет оснований говорить о тождестве категоризации чувственного опыта в разных культурах, хотя бы потому, что blue (англ.) не = «синий» (рус.), blue не = «голубой» (рус.); blue = «синий» + «голубой»; azul (исп.) не = «синий» и не = «голубой», azul = «синий» + «голубой». Также японское aoi не = ни английскому blue, ни испанскому azul, ни русским «синий» или «голубой»; aoi = «синий» + «голубой» + «зеленый» (для объектов, характеризующихся непостоянством этого признака) + «бледный».

О. А. Корнилов (с. 174–175) подчеркивает, что различия в проведении границ между концептами, репрезентирующими цвета в разных культурах, даже более существенны, чем различия в определении фокусов. Концепт aoi (яп.) покрывает весь спектр синего и много оттенков зеленого цвета плюс признак бледности и тусклости. Причем в японском языке есть еще самостоятельный концепт, репрезентирующий только зеленый цвет — midori. Следовательно, один и тот же оттенок зеленого цвета может быть назван и aoi, и midori. Дело, оказывается, в том, что для японцев очень важен признак «постоянство — недолговечность». Например, цветок тем прекраснее, чем короче его жизнь. Слово «aoi» подразумевает элемент кратковременности зеленого цвета (зеленый цвет светофора, трава после дождя, море при определенном освещении т. п.), тогда как слово «midori» — наоборот, постоянство «зелености». Автор отмечает неожиданность подобной концептуализации цвета с учетом признака его постоянства.

© Поляков С. Э. Концепты и другие конструкции сознания. — СПб.: Питер, 2017
© Публикуется с разрешения издательства