© Екатерина Наркевич

Кофе и выход из безвыхода.
О том, как ухаживать за престарелыми родителями

Еще недавно мама — профессор, старший преподаватель, руководила учебным процессом на кафедре, в семье, в обществе ветеранов вуза и везде, где появлялась. Ее сильный, властный характер не давал послабления никому ни на работе, ни дома, ни на отдыхе. Ее телефонный звонок означал — что сейчас получишь море конструктивной критики, океан деловых советов, последние новости и безапелляционную оценку последних известий. В любом случае, диалог с ней был возможен, мама востребована до семидесятилетнего возраста. В связи с чем была бодра и активна.

За последние годы она резко сдала. Потеряв мужа и брата, часто болела. Пришлось уйти на пенсию, потому что появились периоды явной психической неадекватности. Память стала катастрофической — события дня в голове не задерживались. Мама рассказывала о давно прошедшем как о сегодняшнем.

Часто забывала о смерти мужа и требовала вызвать его с работы, пока картошка не остыла. Забывчивость привели к тому, что она перестала регулярно питаться и следить за собой. На фоне бестолковости и рассеянности характер остался властным и требовательным.

По привычке, меня она продолжает встречать сдержанно и насупив брови, выдавая гнев по любому поводу. По ее убеждению, я всегда поступаю, думаю и живу неправильно.

Постепенно я стала самым главным поводом, чтобы погневаться, покричать и поплакать. Превратилась в оплот несправедливости, легкомыслия и ее сплошного разочарования. Не способная вести даже свое нехитрое домашнее хозяйство, мама занялась моим воспитанием.

Появилась крайняя противоречивость и упрямство. Если с ребенком договориться можно всегда, то здесь будто выросла стена, за которой остались понимание, сговорчивость и уважение. На место острого ума пришел развал мыслительной деятельности. Мама всегда мыслила своеобразно, но теперь логика в ее высказываниях пропала напрочь.

Врачи констатировали «старческое слабоумие», назначили препараты, которые немного выровняли настроение, но принципиально ничего не поменяли. Медики пояснили, что мама теперь нуждается в постоянной уходе и надзоре. За ней нужно ходить в буквальном смысле, потому что она может потеряться на улице, попасть под машину или устроить пожар.

Конечно, слабоумие — некстати всегда. Но сейчас оно некстати особенно (думаю, что так скажет каждый).

Меня повысили по службе. Дети, достигнув подросткового возраста, стали скрытными и грубыми. Периоды моего энтузиазма сменяются апатией. Тащить на себе семью могу, хватило бы сил. Иногда мне кажется, что сверну горы, а иногда немытая чашка вызывает тоску и бессилие. Мой мир то мобилизуется и кажется стройным, или шатается, готовый рухнуть от любого неосторожного слова.

Время на маму я нахожу всегда, но если бы она нуждалась только во времени. Если с другими людьми она старается вести себя пристойно, то, завидя меня, капризничает и кричит, как ребенок. Все мои действия вызывают недовольство и критику. Любое наше общение заканчивается ее гневом и слезами. Врач объяснил, что это «типичное поведение этой категории пациентов с близкими».

Несколько сиделок не прошли маминого строгого кастинга, потому что оказывались «глупыми, неряшливыми и бестолковыми». Своими придирками она быстро доводила их до слез. Люди сбегали от мамы через сутки, отказываясь от повышения зарплаты.

Попытки забрать ее к себе тоже не увенчались успехом, потому что она «привыкла спать в своей комнате». Тоскливо побродив по моей квартире, мама одевалась, садилась под дверью и требовала отправить ее домой.

Оставлять маму одну в квартире не представлялось возможным, потому что она сжигала кастрюли, ничего не ела и с балкона звала мужа.

Каждое наше общение стало испытанием, потому что оставляла отвратительное настроение, досаду и надолго выводила из себя.

Оставить маму без помощи нельзя. К себе «на аудиенцию» она требует только меня. Общение с другими людьми эмоциональной разрядки ей не приносит. Кроме этого, она до сих пор занимается моим «воспитанием» — это позволяет ей быть в тонусе, нести педагогическую миссию и чувствовать себя при деле.

У меня же от каждого «поучения» все валится из рук. Прийти в себя от них сложно, потому что мамина критика меня расстраивала всегда, я не умею ее игнорировать.

Я падала от усталости и тщетности своих попыток облегчить нашу жизнь. Хотелось плакать от жалости к ней и себе. О больнице речь зашла однажды, на что я услышала слезы и угрозы побега из дома.

Настал момент, когда я поняла, что заболеваю сама, когда в ответ на мамин звонок полились мои непроизвольные слезы. Мама, как обычно, вывалила гору претензий, обвинила в невнимании к детям и себе. Она два дня ничего не ест, потому что мою еду выбросила.

У меня привычно заныло сердце, настроение рухнуло, а слезы перестали сдерживаться. Я представила себе голодную маленькую старушку. Ее бросила неблагодарная дочь, за то, что та не стала есть индейку с овощами.

Очередной день испортился, не начавшись. Хотя сегодня я, как никогда, должна была быть в форме.

Я много советовалась и читала. Любая теория очень далека от практики, потому что эмоции не дают думать и поступать правильно. Как можно хладнокровно реагировать на заявления о твоей бездарности и нерасторопности, когда ты рвешься на части и искренне стараешься?!

Я налила кофе, решив, что, как только его выпью — решение проблем будет найдено.

Первый глоток (добавила сахару — а то горьковатый вкус)... Нужно спасать ситуацию... с себя. Похоже, что кроме меня этого не сделает никто.

Второй глоток — вкус, как мне нравится... Мысли пришли в порядок и появились позитивные. Теорию (старикам нужна любовь, забота и правильный уход) нужно подтянуть к практике (уход обеспечить старикам необходимо. Хорошо бы при этом самой не сойти с ума).

Кофе заканчивается, и появляются светлые выводы:

— Если после встреч с мамой всегда становится плохо, значит, ко встречам нужно готовиться — эмоционально защищаться, не вникать в претензии, делать то, зачем пришла — осуществлять уход за беспомощным человеком. В конце концов, я же не обижаюсь на начальника, когда он повышает голос.

— По телефону нужно обмениваться информацией, а не эмоциями. По голосу я пойму, как она себя чувствует, а выслушивать всю тираду необязательно.

Маме будет не хватать телефонных проповедей, но что же делать! Лучше пусть скучает мама, чем развалюсь я! Тогда меня будет не хватать всем — и себе, и детям!

Далее, сиделка. Нанимая человека на работу, я предупреждаю ее сразу — характер у подопечной сложный. Терпите или сразу не соглашайтесь. Предыдущим помощницам я не разъяснила специфику, поэтому они не могли совладать с эмоциями.

Властность не выносит властности и, в результате, чахнет. Поэтому маме придется смириться и с помощницей, и с режимом, и с ролью подопечной.

Когда в доме появилась именно такая «домомучительница» — уроженка Молдавии Эра, мама сначала выдала массу возмущений, критики и протестов. Мой телефон дымился от ее звонков и разных угроз — выгнать Эру, убежать из дома и получить проклятие матери. Заранее понимая, что услышу — я отодвинула телефон в сторону, когда появилась пауза, я сказала:

— Эра останется и будет тебе помогать, не капризничай.

Мама пообижалась — пообижалась и смирилась.

Эра осталась, потому что к капризам подопечных у нее выработался иммунитет.

— Как Нина Ефимовна? Ворчала, конечно, но хорошо покушала, выпила лекарство потом смотрела телевизор. Настроение хорошее. Только ваши звонки ее расстраивают, но ненадолго.

Вот так мы справились. И будем справляться дальше, потому что безвыходных ситуаций не бывает. Немного кофе — и все проясняется.

Наркевич Екатерина Михайловна, кандидат медицинских наук, врач высшей категории, психиатр, литератор, практикующий психотерапевт. Пишет статьи-рассказы, основанные на реальных позитивных результатах своей работы с пациентами. В каждой статье указан выход из ситуации, и психологические пути к нему.

© , 2013
© Публикуется с любезного разрешения автора