Материалы рассылки » Норд-Ост (выпуск 08-11-2002)

Операция «Норд-Ост»: послесловие.

Война. Теракт. Опасность. Сейчас, пожалуй, даже ребенок знает, что означают эти слова. И что за ними — захваты, спецоперации, спасенные и... убитые. Последние события в Москве заставили нас всех в очередной раз задуматься над вопросом — способен ли мир противостоять злу, название которому — терроризм. Поэтому вполне естественно, что практически все материалы сегодняшнего выпуска нашей рассылки прямо или косвенно затрагивают эту тему.  

Газа и зрелищ! (или Синдром Бобчинского)

«Пока развивалась драма с охватом и освобождением заложников в театральном центре на Дубровке, многих москвичей поразил своеобразный синдром, который уместно было бы назвать «синдромом Бобчинского» (по аналогии с известным литературным героем), — писала в дни московской трагедии газета «Аргументы и факты». — Этакая смесь беспечности, отсутствия чувства самосохранения, любопытства и желания прославиться любой ценой. «Я там был и все видел! Меня даже по телевизору показали!». 
«Ох, блин, как же вы надоели! Там оно, там, туда валите!» — постовой милиционер у метро «Пролетарская» машет рукой в направлении театрального центра и добавляет пару непечатных выражений в адрес праздношатающихся. «Ну и почему я не могу пройти? Нет, вы мне объясните, п-а-а-чему я из-за кого-то должна страдать? Да пусть бы их уже взорвали, они там все богатые, раз по театрам шляются!» — ожесточенный спор бабки с омоновцем из оцепления. «Слышь, а клево быть журналистом! Гля, их поближе пускают, а я, может, тоже хочу. Че меня не пускают? Это... А снайперы где? Мне на снайперов поглядеть охота... Не, у меня там никто не сидит, я, типа, поболеть, как футбол, а че... Дома неинтересно, а здесь клево...» — стайка парней с пивом обосновалась на детских качелях в ближайшем дворике. «А что вы у меня про новости спрашиваете? Это к журналистам, а я вообще посторонняя!» — отвечает женщина с полупрофессиональной видеокамерой, пытающаяся влезть на металлическое заграждение. Здесь, рядом с местом трагедии, разговоры об общем подавленном настроении, постоянно звучащие по телевиденью, воспринимаются как чья-то глупая шутка — выглядят подавленными только те, у кого ТАМ находятся родственники и знакомые. Среди остальных (а их гораздо больше) царит какое-то нездоровое возбуждение, едва ли не радостная взвинченность. Стоило только в открытую достать блокнот или диктофон, как тут же вокруг образовывалась небольшая толпа. Но прямой вопрос «Что вы здесь делаете, зачем вы сюда пришли?» вызывал растерянность, а в паре случаев даже насмешки над «бестолковыми газетчиками». Ответы были разнообразные. Иван К., учащийся ПТУ: «Я специально приехал из Подольска... Я че, дурак, что ли, дома сидеть? Посмотреть-то охота... И на ночь останусь, ларьки-то работают!» — прерывается, чтобы помахать в камеру фанатским шарфиком. Сергей М., безработный: «Я не с праздным интересом пришел, а чтоб пострадать и помолиться, меня Бог послал». И на вопрос, мол, нельзя ли пострадать дома, а помолиться — в церкви, отреагировал моментально: «Ну, вы что, совсем не понимаете? Здесь же столько людей, и все меня слушают!» Марина С., преподаватель: «Что вы глупые вопросы задаете? Все пошли, и я пошла...» Валентин П., студент: «Скучно же, тоска зеленая! А здесь все интересно — стреляют, бегут... А если взорвут, во грохот-то будет! И вообще, когда я еще БТР в Москве увижу?» Татьяна К., медработник: «Я пришла, чтобы всем показать, что мы боимся...» — пожалуй, мнение все же нетипичное...  
Что тянет людей на место трагедии? Почему на месте любого мало-мальски экстремального происшествия всегда собирается толпа праздных зевак? И неважно, что случается — банальная автомобильная авария или террористический акт с сотнями жертв... Вспоминается  октябрь 1993 года, штурм Верховного Совета правительственными войсками. Весь мир обошли телекадры  с танками, размеренно и методично бьющими по зданию парламента, в котором забаррикадировались избранные российским народом депутаты.  А буквально в сотне метров стоит толпа москвичей, лениво попивающих пивко, пощелкивающих семечками и с интересом наблюдающих за разворачивающейся кровавой драмой. Некоторые пришли даже с детьми. Не испугали даже снайперы, периодически стреляющие по праздношатающимся... И комментарий ведущего CNN: «Одни русские убивают других в прямом эфире, а третьи весело наблюдают за происходящим...»  Почему толпы праздных зевак всегда осаждают места происшествий? Почему миллионы люди прилипают к экранам телевизоров во время сообщений об экстремальных событиях? Вернемся к Дубровской трагедии. Совсем не факт — говорят психологи, — что, наблюдая за событиями в театральном центре, люди на эмоциональном уровне испытывали чувство сострадания к жертвам теракта. Как ни цинично это звучит, но для многих это всего лишь очередная доза адреналина, которую они привыкли получать, наблюдая, например, за боксерскими поединками или смотря боевики и триллеры по телевизору. Это тот самый психологический механизм, в силу которого существует массовая заинтересованность в сценах и фильмах с насилием и порнографией. Секс, кровь, насилие и сцены смерти наиболее привлекают людей. В этом случае включается не головной мозг, а спинной: инстинкт сохранения рода и продления вида. Наш организм запрограммирован таким образом, чтобы накапливать абсолютно всю информацию, которая может пригодиться человеку для его личного выживания или продолжения себя как биологического вида. Именно этим диктуется этот, нередко нездоровый интерес к подобным рода событиям, а отнюдь не какими-то этическими мотивациями. Другое дело, что сознание потом все рационализирует, включит механизмы психологической защиты, «расскажет» человеку как все это воспринимать, чтобы не страдать от ощущения собственной аморальности.  И не стоит обольщаться, наблюдая, как многие москвичи плакали или бились в истерике перед телекамерами, требуя кары небесной на головы бандитов. Да, плакали. Но большинство из них (кроме тех, у которых ТАМ находились родные и близкие) плакало от страха за себя, а не от жалости к пострадавшим. Просто теракт в очередной раз нанес сокрушительный удар по чувству личной безопасности россиян, а особенно москвичей. Увы, СМИ всецело способствовали и продолжают  способствовать углублению массового страха, с утра до ночи смакуя «горячие новости» и бесконечно повторяя кадры с разрушениями и трупами людей. Еще трагедия в Москве лишний раз доказала, что телевидение сегодня  больше чем телевидение — оно реальность. Сегодня люди делятся на тех, кто участвует в подобных спектаклях, тех кто их снимает, и тех, кто все это с удовольствием смотрит. Неважно, что в какой-то момент мы все можем поменяться местами. Зрителям нужен  эффект эмоциональной включенности, будь-то чисто эмоциональное сострадание во время наблюдения за терактом, или просто психологическая «встряска», делающая жизнь интереснее и вызывающая эмоциональную сопричастность с теми событиями, которые происходят где-то далеко и столь трагично. И недавние теракты в Москве для современного телевидения — это всего лишь радикальные проекты «За стеклом», как бы цинично это не звучало. Теряется смысл информации как таковой и ее моральная оценка. Остается шоу. И это огромная проблема. 

Дети войны

Ну вот, «Норд-Ост» уже стал историей. Операция по освобождению заложников закончена, убиенные преданы земле, страсти понемногу улеглись. Террористы-смертники предстали перед Аллахом, как того и хотели, а российская власть в очередной раз занялась привычным делом — лихорадочным пиаром, призванным исправить ситуацию. Вот, мол, во всем виноваты международные террористические  центры, мечтающие погубить матушку-Россию... Но не будем строго судить государственную пропаганду. В конце концов, она должна выполнять свои функции и решать свои задачи: создавать образ врага в качестве пугала для собственного народа, консолидировать нацию вокруг «спасителя отечества»...  Выборы 2003 года также не стоит сбрасывать со счетов. Да и как-то попривыкли мы к тому, что нас постоянно пугают. То жидо-масонским заговором, то протоколами Сионских мудрецов, то мировой буржуазией. А теперь вот — террористическими центрами... 

Но сколько бы нас не убеждали в том, что международный терроризм не спит, это будет только часть правды. Нам, простым смертным, не отягощенным высокими государственными соображениями, нет смысла оперировать стандартными пропагандистскими клише.  Поэтому скажем просто — ребята, не в международных центрах дело. Не террористические центры рождают терроризм. Его рождают социальные условия. Семь лет непрекращающейся войны в Чечне сделали для развития чеченского терроризма во сто крат больше, чем возможности всех международных террористических центров, вместе взятых. Большинство террористов, захвативших театральный центр на Дубровке, были молодыми людьми 20-25 лет. Дети, выросшие на войне...

До сих пор Россия не знала терроризма палестинского образца, терроризма смертников, с которым уже столкнулся Израиль. Не знала просто потому, что еще не подросли ребята, уверенные, что главная ценность жизни — это смерть во имя Аллаха. Израиль столкнулся с массовым терроризмом смертников только после того, как выросла молодежь, не знавшая никакой другой жизни, кроме жизни в условиях вечной войны и взаимной ненависти. Теперь и мы рискуем получить палестинский вариант, не заметив, как появилось и возмужало новое поколение чеченцев, для которых слово «Россия» прочно ассоциируется со смертью родных и близких, бомбовыми ударами, массовыми зачистками, фильтрационными лагерями, нищетой и голодом чеченских беженцев в Грузии и Турции. Вся их сознательная жизнь прошла в воюющей Ичкерии, в мире, где не было совместной мирной жизни русских и чеченцев в Грозном, а были только смерть, кровь, страдания и исламские учителя, пришедшие с Юга.  И теперь они точно знают, что неверные пришли на их землю, чтобы установить свой нечестивый порядок. И нужно неверных остановить любой ценой, даже ценой собственной жизни. Тем более, что погибшие воины джихада прямиком отправляются в рай — в объятия прекрасных гурий, а настоящими шахидами гордится весь исламский мир.

Поэтому нынешний чеченский терроризм — это совсем не тот терроризм, который был еще два-три года назад. Чеченские полевые командиры прошлых лет, которых с таким удовольствием перестреляли российские спецслужбы, во многом были... еще советскими людьми. У них были советские учителя, комсомол, служба в Советской Армии. А значит, была и возможность найти с ними общий язык, хотя бы теоретическая. Сегодня им на смену приходят молодые головорезы и арабы-добровольцы, мечтающие не о выкупе за пленных российских солдат и журналистов, а о мученической смерти. Это люди с очень сложной, непонятной нам философией и идеологией, специфической психологией, специфическим пониманием своего предназначения в мире, специфическим менталитетом, со своими специфическими взглядами на развитие цивилизации и на судьбу человечества. И мы уже друг для друга инопланетяне.

И никакие точечные удары, зачистки и бои, никакие кнуты и пряники ничего не изменят. Потому что на место одного ликвидированного террориста придут десять новых. Израиль тоже думал, что терроризм можно победить вводом войск на палестинские территории, ударам по базам, масштабными акциями устрашения, ликвидацией лидеров ХАМАСа и «Хезболлы»...   А все кончилось замкнутым кругом, из которого сегодня никто не знает выхода. На очередной теракт палестинцев израильские спецслужбы отвечают акцией возмездия (потому что не ответить нельзя). На акцию возмездия  палестинцы, желающие отомстить за смерть родных и близких, отвечают еще более жестокой и страшной акцией, и очередная вспышка насилия лавиной катится по стране, собирая свой кровавый урожай. 

Есть такая наука — психология решения социальных конфликтов. Одной из аксиом этой науки является то, что силовое решение конфликтов не может считаться решением. Социальный конфликт, который пытаются решить силовыми методами, остается навсегда. Международные примеры известны всем. Воевали американцы с Ираком в далеком уже 1991 году — Саддам Хусейн живет и здравствует поныне. Утюжили пятитонными бомбами Афганистан год назад — Талибан и Аль-Каида никуда не делись. Об Израиле уже было сказано. А наши государственные мужи  на пару с Соединенными Штатами все еще продолжают верить в силовое решение проблемы терроризма, которое принципиально не является решением. «Лучшая стратегия борьбы с терроризмом — пуля в лоб. Это и есть современная политика России.» (Сергей Караганов, член Президентского совета РФ)

Результат такой стратегии налицо: через три года после начала «антитеррористической операции» в Чечне боевые действия ведутся уже в центре Москвы. Пока удалось отбиться. Но, очевидно, это не последняя атака. Будут еще. И если ТАКИЕ результаты силовой операции имеются ввиду, то, вероятно, следующий бой с террористами будет вестись уже в Кремле.  Помнится, года три назад полковник Путин обещал замачивать всех террористов в сортире. Вероятно, скоро ему представится такая возможность. Похоже, что сегодня наш президент побаивается заходить уже в свой кремлевский сортир, чтобы не увидеть там бородатого чеченского боевика с автоматом в руках. И если первая чеченская война завершилась, по сути, захватом отрядом Басаева Буденновска, то вполне возможно, что вторая закончится захватом отрядом Басаева Кремля. И это не злорадство, упаси вас Господь так подумать. Кощунственно злорадствовать, помня о сотнях и тысячах трупов. Не злорадство это, а всего лишь горькая ирония.

.. А недавняя перепись населения зафиксировала демографический взрыв в Чечне — не дай бог России затянуть решение чеченской проблемы до совершеннолетия  чеченских мальчиков 2002 года рождения. 

Неудобные вопросы

Вообще говоря, на Западе подобная ситуация обязательно бы стала поводом для настойчивых и очень неудобных для власти вопросов. Например, если потери были неминуемы, почему большая часть заложников погибла не от рук террористов, а от рук освободителей? И почему большинство людей погибло не во время, а после штурма? И уж совсем крамольный вопрос с точки зрения Кремля — действительно ли чеченские боевики намеривались подорвать здание театрального центра вместе с заложниками, действительно ли был исчерпан ресурс для переговоров? Американская газета «Уолл-Стрит Джорнал» утверждает, что в субботу 26 октября должны были начаться переговоры террористов с представителем президента Путина на Северном Кавказе Виктором Казанцевым. Почему со стороны властей не было даже попытки начать их и спасти жизни людей? 

Кстати, не стоит забывать, что только благодаря повышенному интересу Запада россияне наконец узнали, чем именно отравили террористов. Однако тайну газа российские власти раскрыли достаточно непринужденно. Намного сложнее с вопросом, откуда такая убежденность в том, что террористы были готовы умереть вместе с заложниками и отвергали саму возможность переговоров? Религиозный фанатизм? Средний россиянин, может быть, и поверит в легенду о шахидах-смертниках — «несгибаемых воинах Аллаха», только и мечтающих отправить на тот свет как можно большие неверных. Однако специалисты отмечают, что поведение и психологическое состояние боевиков, захвативших театральный центр, меньше всего походили на таковые у религиозных фанатиков, жаждущих умереть за веру. Эти люди были готовы для боя, а не для смерти. Они действовали как хорошо подготовленное воинское подразделение, проводящее спецоперацию в  тылу врага. Его бойцы знают, что у них мало шансов вернуться живыми, но тем не менее идут на риск осознанно и хладнокровно. О том, что террористы вовсе не торопились предстать перед Аллахом, косвенно подтверждают и сотрудники ФСБ, штурмовавшие здание: «Обыскивая труп Бараева (а вдруг на нем пояс шахида), мы брезгливо отвернулись: от главаря террористов несло спиртным, как из винной бочки. Позор для камикадзе! Знаю точно, шахиды алкашами не бывают. Настоящий шахид к Аллаху идет трезвым». Так что не было фанатизма, господа. Была хорошо спланированная и отлично подготовленная военно-политическая акция, направленная на достижение конкретных целей. Но о целях поговорим чуть позже. 

А все-таки, почему террористы не взорвали театральный центр? Этот вопрос возникает сам собой после многочисленных рассказов пострадавших о том, что происходило внутри концертного зала до и во время штурма. Обмотанным взрывчаткой женщинам-террористкам, непринужденно разыгрывающим роль шахидок-смертниц, после начала газовой атаки  хватило бы и доли секунды, чтобы поднять на воздух театральный центр, но они этого не сделали. (По свидетельствам большинства очевидцев газ начал действовать лишь спустя несколько минут после того, как находящиеся в зале люди стали ощущать его присутствие. Ссылки на то, что, мол,  абсолютно все террористки были под действием наркотиков, выглядят неубедительно.) Боевики, которые еще несколько минут после начала атаки отстреливались от спецназа, тоже почему-то пренебрегли взрывчаткой.  

А если посмотреть на события с точки зрения общей гуманности, то выходит вообще какой-то настоящий театр абсурда: действия террористов по отношению к заложникам де-факто оказались более человечными, чем  действия власти по отношению к собственным гражданам. Еще один парадокс: цели террористов выглядят более гуманными, чем цели властей. «Прекратите войну, остановите насилие, выведите войска из Чечни», — просят миролюбивые террористы. «Нет, войну не прекратим, войска не выведем, а наоборот, будем мочить всех в сортире до победного конца, а если понадобиться, то не остановимся и перед человеческими жертвами», — твердо и решительно отвечает власть. И спешит подтвердить слова делом. Конечно, все это отнюдь не оправдывает самого терроризма и применяемых террористами методов. Однако еще несколько вопросов вызывает. Например, чьи действия более аморальны? Действия террористов, готовых ради своих целей пожертвовать жизнями невинных людей (а заодно и своими собственными) или действия обличенных властью государственных  чиновников, сидящих в безопасной тиши правительственных кабинетов и ради абстрактных политических выгод без особых колебаний обрекающих на смерть сотни своих граждан? И кто персонально отдавал приказ о штурме? Если общество будет знать по персоналиям о принятых решениях и мотивациях этих решений, тогда мы будем исходить из совершенно других критериев отношения власти и народа. А это далеко не праздная проблема. Что-то чересчур грозно звучат речи некоторых государственных мужей, с металлическими нотками в голосе заявляющих о «непокобелимой решимости бороться с терроризмом до его полного уничтожения» (опечатки нет — цитата подлинная). И это пугает гораздо больше, чем бородатые физиономии исламистов, не сходящие с телеэкранов.  Уж очень часто в российской истории решимость властей бороться с внешними и внутренними врагами превращалась в готовность не задумываясь бросить на алтарь победы сотни и тысячи жизней. Опять таки — чужих жизней, не своих. «Шапками закидаем», «Головы считать не будем, сколько надо — столько и положим». Это не абстрактные призывы, а вполне реальная и очень давняя традиция российской государственности. Равно как и вечное стремление компенсировать стратегические и тактические просчеты заваливанием вражеских амбразур трупами своих соотечественников. (О том, что данная традиция и сегодня живее всех живых, свидетельствуют, например, слова С. Ястрмбженского, после окончания штурма радостно брякнувшего в прямом эфире — мол, мы очень довольны, что дело окончилось «всего лишь» несколькими десятками трупов, ведь готовились положить куда больше...«.

Вопросы, вопросы... Однако Россия — это не Запад. Вместо ответов на вопросы россияне в итоге довольствовались извинениями президента Путина по телевизору. И в этом немалую роль сыграла позиция отечественных СМИ. И если действительно российская журналистика учится демократии, как сказал кто-то из государственных мужей, то сразу становится понятно, что все учителя сидят в Кремле. И тот факт, что очень мало журналистов поставили вопрос об оправданности ТАКОГО количества жертв, об оправданности ТАКОГО способа борьбы с террористическими актами говорит сам за себя.  Но не будем судить, правильно или неправильно была проведена операция — это удел профессионалов. В конце концов, это действительно первая более-менее удачная антитеррористическая операция российских спецслужб за последние восемь лет: после провалов в Буденновске, Буйнакске и Кизляре. Тем паче, не нужно отбирать победу у ребят-спецназовцев из «Альфы» и «Вымпела», штурмовавших здание. Они действительно сделали все, что могли. Другое дело, что журналистика должна ставить неудобные вопросы перед властью, а этого как раз не было. Не было контекста, в который можно было бы поместить данную проблему, российские СМИ оказались неспособными выйти за рамки стандартных пропагандистских клише. Отсюда вывод: современные российские СМИ работают в интересах власти. А когда они начнут отстаивать интересы общества? 

А вообще, официальная пропаганда сработала на отлично. Практически во всех информационных сообщениях на первом плане были: а) власть, демонстрирующая решительность в борьбе с терроризмом; б) представители спецслужб, мужественно противостоящие врагу; в) телекомпании, соревнующиеся друг с другом в подаче «горячих» сообщений, смакующие и обсасывающие каждую подробность. Можно было заметить, что события освещались как бы в двух аспектах. В первые сутки после террористического акта телеканалы стремились найти побольше конкретных фактов, т.е. продемонстрировали типичную для телевидения и для масс-медиа в целом погоню за сенсациями: случилось экстремальное происшествие и его показывают нам так, как это происходит — в режиме «нон-стоп». И в какой-то момент журналисты очень навредили операции по спасению заложников, выдав в эфир информацию о том, где находится спецназ, куда передвигаются бойцы «Альфы» и «Вымпела». В условиях московского теракта очень сильно проявилось извечное стремление телевидения к шоуизации любого события и погоне за «клубничкой» ради поднятия рейтинга. А тот прямой эфир, который был — мертвые тела с дырками в голове, интервью боевиков чуть ли не в прямом эфире, никакой этики и никаких ограничений — с точки зрения морали просто невозможен, он не должен был быть в такой ситуации. (Кто знает, если бы в СМИ существало табу на освещение подобных актов,  возможно, от их проведения давно уже отказались. Но тут мы подходим к проблеме аморальности современных СМИ как таковых, поскольку нередко именно СМИ прямо или косвенно стимулируют терроризм.) Не говоря уже о том, что пресса фактически предоставила трибуну террористам, озвучив все их требования. 

Однако после того, как операция была закончена, завершился штурм концертного зала спецслужбами и заложники были освобождены, ситуация сразу же изменилась. Мгновенно информация стала дозированной: политическая цензура заработала в полную силу. Заметьте, цензура включилась не тогда, когда на кону стояла жизнь людей, а тогда, когда понадобилось «правильное» освещение уже произошедших событий. Вспомните, как поначалу нам рассказывали о штурме театрального центра: ребята, все отлично, операция прошла выше всяких похвал, был использован самый оптимальный метод освобождения заложников (газ), количество жертв минимально и т.п. В общем, все ОК! Народ охватывает чувство признательности мудрой власти и гордость за страну. И вот после кучи комментариев такого типа люди постепенно начинают узнавать о количестве жертв, причем жертв отнюдь не террористов, об умирающих от отравления газом людях, об освобожденных заложниках, загадочным образом пропадающих без вести по дороге в больницу и т.д. Причем количество жертв растет постепенно. Вначале двое, потом тридцать семь, на следующий день больше шестидесяти, еще через день больше ста. При этом усиленно педалируется не сам факт гибели людей, а то, что, мол, это конечно сами террористы виноваты, что спасительный газ оказался смертельным... Вот вам пример того, когда информация по своей форме будучи объективной, по своей сути является лживой, поскольку вводит в заблуждение широкую аудиторию. Вначале дают одно эмоциональное впечатление, а потом общество понемножку подводят к мысли о неминуемых больших жертвах, об истинном положении вещей, при этом общая тональность и психологический эффект сообщений  уже значительно смягчены. Это — классический пропагандистский прием адаптации людей к информации негативного, вызывающего осуждение содержания. Вообще, привычка лгать в самом начале очень типична для российской власти. Так нам рассказывали не только о событиях на Дубровке. Вспомните, как освещалась гибель атомохода «Курск» или взрывы домов в Москве и Волгодонске, историю с сахаром-гексогеном в Рязани и т.д. 

Вопросы также возникают, когда наблюдаешь, как настойчиво и целенаправленно в головы россиян вбивается официальная трактовка произошедших событий — разумеется, единственно правильная и самая правдивая.  Только почему-то делается это в лучших традициях геббельсовской пропаганды. Версии терактов, альтернативные «чечено-исламской», даже не рассматриваются, хотя многие из них аргументированы не хуже официальной. (Например, технология действий террористов указывает не на исламский стиль террористов-смертников, а на евро-атлантический стиль планирования специальных операций). А тот факт, что исполнителями акции были в основном чеченцы, еще ни о чем не говорит. В акциях такого рода важны не столько конкретные исполнители, сколько «заказчики» — те, кто обсуждал и планировал акции где-нибудь в Ницце, Медине,  Малаховке или вообще за океаном. Как писал С. Кара-Мурза, если есть деньги, нанять можно хоть чеченцев, хоть литовцев, хоть самого Евно Фишелевича Азефа. Просто для России самым естественным выглядит именно «чеченский след». (Было бы очень странно, если бы театр в Москве, захватили, к примеру, колумбийские наркобароны или бойцы Революционного движения Тупак Амару ). Простой вопрос «кому это выгодно?» заставляет подозревать в причастности к случившемуся тех, кто получил от трагедии конкретные дивиденды. 

Если пользоваться языком спецслужб, террористический акт — это разновидность специальной операции. В социальном аспекте он представляет собой резонансное событие, оказывающее исключительное влияние на массовоое сознание. В психологическом плане в его структуре можно выделить следующие компоненты: 

1) Мотивация — побудительные мотивы, движущие исполнителями и заказчиками. В нашем случае таковыми выступает мотивированность чеченских боевиков на войну с Россией, их ненависть, желание отомстить за погибших на войне родных и близких, религиозный экстремизм и т.д.  

2) Список целей  или результат, на достижение которого направлена конкретная акция. В свою очередь цели делятся на «официальные» или явные, которые вполне искренне декларируются исполнителями акции, поскольку полностью соответствуют их побудительным мотивам (независимость Ичкерии, вывод войск и т.д.) и цели скрытые, преследуемые теневыми заказчиками операции, которые не будут озвучены нигде и никогда. 

3) Средства достижения целей — об этом говорить не будем, поскольку они очевидны. 

Поговорим о целях. Прежде всего, конечной целью может быть дестабилизация — рассогласование, парализация или нарушение деятельности широких слоев населения, конкретных социальных групп, организаций или целых государственных институтов. В дестабилизации обстановки могут быть заинтересованы как внешние противники (правительства или спецслужбы других государств), так и борющиеся за власть финансово-политические кланы внутри страны. Далее, это может быть активизация, т.е. побуждение отдельных индивидуумов или групп к действиям в заданном направлении. Например, страх терроризма, массовый психологический шок после терактов и обычно следующий за ним ура-патриотический психоз («Мы им еще покажем» — психологический эффект компенсации) доводятся до «точки кипения» и далее переключаются на «безопасные» или выгодные для власти цели. Наконец, это может быть интердикция, т.е. наоборот, недопущение определенных действий, блокирование нежелательных видов деятельности. 

В чем же истинные причины того, что несколько десятков террористов решили  поиграть в смерть в прямом эфире вместе с сотнями мирных людей? Что это было? Прямая атака на российские власти и лично на президента Путина со стороны тех, кто сегодня выступает самым активным миротворцем? Атака опосредованная: влияние на массовое сознание россиян, а уже через него на действия власти? Удар по болевым точкам массового сознания (чувству безопасности, защищенности) с целью вызвать массовый шок, который переходит в панику, политическую и экономическую дестабилизацию, и подрывает экономики тех стран, против которых направлен террор? Намерение спровоцировать Кремль на чрезвычайно жесткое и «окончательное» силовое решение чеченского вопроса? Желание переключить российское государство на решение внутренних конфликтов и противоречий накануне большой войны на Ближнем Востоке? Сделать позицию России по Ираку в Совете безопасности ООН более уступчивой? В конце концов, на фоне московской трагедии стремление США покончить с Саддамом смотрится намного привлекательней. А «общий враг» (международный терроризм) обрисовывается куда более отчетливо. Или все-таки имел место самый обычный религиозный фанатизм, а может быть и патриотизм чеченских боевиков, искренне желающих свободы и независимости для своей родной Ичкерии? Кто знает... Все наши предположения чисто гипотетические. 

Также вполне возможно, что целью теракта была дальнейшая радикализация российского общества, желание углубить конфликт и взаимную неприязнь между различными этническими или религиозными группами. (Вспомните, как  демонстративно террористы отпустили мусульман, грузин, достаточно лояльно отнеслись к захваченным украинцам и т.д.) А то, что теракт вызвал как минимум ухудшение и без того, мягко говоря, прохладного отношения к так называемым лицам кавказской национальности, не вызывает никаких сомнений. После событий на Дубровке значительно увеличилось количество людей, которые не хотели бы жить по соседству с чеченцами, арабами, мусульманами и т.д. Из телеинтервью с москвичами: «К нам домой пришли и захватили наших детей, а мы стоим и ничего не можем сделать — у себя дома. До каких пор мы будем так жить, как будто мы в своей стране не хозяева?!« 

Между тем на захват заложников отреагировала организация, называющая себя Исполнительным комитетом автономного боевого отряда русской самообороны. В считанные часы она распространила следующее заявление: »Мы, автономный боевой отряд русской самообороны в Москве, обращаемся к чеченцам проживающим в столице. Отныне вы все будете нашей мишенью, никто из вас не будет чувствовать себя в безопасности. После того, что вы совершили, пощады вам не будет. Вы помогали и продолжаете помогать террористам-чеченцам. Без вас невозможно было бы совершить такой террористический акт. Если пострадают москвичи, захваченные вашими соплеменниками, и вы не успеете убежать из Москвы, мы начнем убивать Вас группами и поодиночке, вне зависимости от действий каждого из вас. На всех вас лежит ответственность за действия ваших собратьев. У Вас есть возможность уехать из Москвы, тогда, может, вы спасете свои шкуры. Учитывая, что, скорее всего, вы пойдете на убийство мирных москвичей в захваченном ДК, мы начинаем подготовку к акциям возмездия против всех вас, находящихся в нашем городе».

А вот еще одна цитата: «У терроризма нет национальности. О том, что этот тезис лжив, знает любой полицейский чин. Потому что существует криминальная статистика. И она различна для различных этнических групп. У разных групп на тысячу человек бывает различное количество преступников. И самое главное — у каждой нации существует свой набор любимых преступлений. На одну чеченскую душу процент подобных деяний неизмеримо выше, чем у других народов экс-СССР. При этом существенным является характер этой опасности. Это не утрата кошелька и не набитая морда. Это — смерть или рабство. После спектакля «Норд-Ост» соседство с чеченом будет (и вполне обоснованно будет) вызывать такое же ощущение, как и ощущение соседства с бесхозным чемоданом в зале аэропорта, заметив которую сознательный человек позовет милиционера, а несознательный на всякий случай отойдет подальше». (Максим Соколов, газета «Известия»). Обратите внимание — речь уже не идет о теракте или террористах, пусть даже чеченских террористах. Имеет место прямое унижение конкретной этнической группы. И самое главное, такие журналистские пассажи в одной из ведущих российских газет уже ни у кого не вызывают возмущения. 

Понятно, что рост нетерпимости по отношению к конкретным этническим или религиозным группам будет вызывать ответное усиление радикализма со стороны этих групп. Все это полностью соответствует известной теории С. Хантингтона о «войне культурных общностей», подразумевающей развал многонациональных государств путем искусственного обострения этнических, языковых, религиозных, культурных и др. противоречий,  «вбивания клиньев» между населяющим их народами.  (Информация к размышлению: теория Хантингтона положена в основу нынешней внешнеполитической доктрины США и некоторых других государств). Усиление радикализма и взаимной нетерпимости — вот самая большая проблема, стоящая сегодня перед российским обществом. И ее опасность для страны куда более реальна,  чем деятельность полумифических «международных террористических центров», которыми нас не устает пугать официальная пропаганда.

Ведущий рассылки: Виктор Бодалев