© В.А. Роменець, И.П. Маноха
Стимул и реакция: классический бихевиоризм Джона Уотсона (1878-1958)
Классический бихевиоризм в лице Джона Уотсона в определении предмета психологического исследования занял жесткую объективистскую позицию, выбросив полностью из своего лексикона понятия «сознание» и «субъективное»
— то, что раньше было предметом интроспективной психологии. Однако такая принципиальность больше закрывает проблему изучения психики, чем открывает ее, больше выдвигает искусственных трудностей, чем их преодолевает.
Вопреки надеждам самого Уотсона — подобрать надежные ключи к овладению человеческим поведением — бихевиоризм оказался в практическом смысле совсем беспомощным. Если рефлексология, в частности в лице И. Соколянского, могла наглядно подтвердить результаты своих теоретических изысканий (работа с слепоглухонемой О. Скороходовой), то Уотсон в этом плане оказался почти с пустыми руками. Он продемонстрировал чрезвычайно абстрактное мышление психолога, лишенное индивидуального подхода к раскрытию своеобразия психики отдельного человека. Принципиальная четкость объективистского образца оказалась практичной нищетой, что для американского способа мышления было совсем неприемлемым. Более того, даже чисто теоретически Уотсон показал лишь возможность определенной точки зрения — принципиально чистой, но вместе с тем и очень бесплодной, особенно если сравнить классический бихевиоризм с учением Павлова или рефлексологией Бехтерева.
Весомость любой психологической системы возрастает вместе с углублением основного психологического противоречия — между телом и душой. Снятие этого противоречия лишает психологическую систему плодотворных теоретических и практических идей. Поэтому совершенно естественно, что последователи Уотсона начали серьезное отступление от «правоверного бихевиоризма», происходившее в форме возвращения под разными названиями внутреннего, субъективного компонента психического.
Это указывало на то, что исследовательский дух психологии не может остановиться на абстрактной формуле поведения S-R (стимул — реакция), в которой между S и R существует «черная дыра». В ней в полном мраке похоронены не только когнитивно-психологические компоненты поведения, но и их физиологически-мозговые механизмы.
Исследованию, согласно Уотсону, подлежит только то, что на поверхности объективного наблюдения. Уотсон ставит перед собой задачу — определить R на основе S, но при этом обнаруживаются серьезные различия: при одном и том же стимуле реакции не повторяют друг друга. Здесь наукообразность последовательного бихевиоризма сталкивается с фактом невозможности предусмотреть характер поведения. А именно это было главным, исходным постулатом классического бихевиористского учения.
Потерпел полное поражение и «энвайронментализм» — учение, согласно которому совокупность стимулов однозначно направляет реакцию, с чем было связано много социально-психологических ожиданий. Достичь наиболее полной зависимости R от S можно было только в том случае, если организм будет представлен изначально «чистой доской», как это в свое время представлял, согласно традиционных толкований, Дж. Локк. Но и сам Локк сломал последовательный сенсуализм, когда показал второй, не менее важный, источник познания — рефлекс. Ведь «чистая доска» как исходное понятие является чем-то опасным. Структуры окружения, которые накладываются на эту доску, без отбора и переработки организмом, без учета его собственных, хотя бы только познавательных или оценочных, структур превращаются в хаос, беспринципное смешивания «элементов опыта». Могущество среды в отношении организма остается высокой и будет предлагать свои «подобные» структуры. Это приведет к абсолютной бесхарактерности организма, вплоть до невозможности его существования. В таком случае он полностью сливается с совокупностью стимулов, и формула S-R в ее чисто бихевиористском звучании превращается по сути в формулу S = R. В таком рассуждении исчезает сам предмет поведения, и вместе с этим бихевиоризм сам себя ликвидирует.
Интроспективная психология спасалась от такой самоликвидации тем, что вводила качественные, часто априорно воображаемые апперцептивные или качественно другие, внутренне присущие самому организму структуры, чтобы объяснить саму возможность психологического опыта, характер его организации (В. Вундт и другие). Если бы Уотсон попытался осуществить более углубленный анализ и S, и R, он пришел бы к выводу, что S — это не любой агент, который существует в среде, а только тот, который имеет отношение к сущностным силам организма; что R — это не просто какое-то движение в сторону или от S, а действие, имеющее жизненную целесообразность. Однако именно целесообразность была наиболее невыносимой для классического бихевиоризма.
Следовательно, организм стал ничем. Теперь он должен был стать чем-то. И сам Уотсон, не осознавая извращения своего ортодоксального направления, показал это, когда в своем классическом эксперименте вызывал у ребенка страх, любовь и другие «простые» эмоции с помощью условно-рефлекторной методики. Ведь в этих условно-рефлекторных реакциях организм уже показал свою собственную заинтересованность относительно внешних раздражителей. Удивительно, как это могло оставаться незамеченным! Видимо, требование чистоты бихевиористского принципа порождало определенную слепоту.
Итак, следующей задачей, вставшей перед психологией, которая зафиксировала лишь первые, самые общие факторы объективного поведения, но еще не показала самого поведения, было наделить S и R полноценным значением. Это было сделано на почве гештальтпсихологии.
Роменець В.А., Маноха И.П. История психологии XX века. — Киев, Лыбидь, 2003.
