© А.П. Кормушкин

Акцентуированные личности в политике
(Жириновский, Путин, Ельцин, Гитлер)

««« К началу

Глава 5. Адольф Гитлер. Histori morbi.

«Мы представляем себе дело происходящим следующим образом: под влиянием тяжелых переживаний, больших неудач, огорчений — длительных, повторных, интенсивных — у Адольфа Гитлера реактивно развивается длительное расстройство настроения, которое выражается в озлобленности, гневливости, тоске. Он озлобляется, обнаруживает все отрицательные черты своей психики, старается выявить себя возможно жестче, возможно антисоциальнее, пренебрегает всеми правилами и навыками общежития; он отмежевывается от общества, старается как можно больше навредить, отомстить этому обществу; …он ведет борьбу. Эта борьба не есть результат какой-нибудь стойкой бредовой идеи; эта борьба есть результат чувства мести, чувства озлобления больного против общества, которое не дало ему счастья, уюта, места в жизни и против тех условий, в которых он очутился» (П.Б. Ганнушкин «Клиника психопатий. Их статика, динамика, систематика»)

Психологический портрет Гитлера

Знаменитый русский психиатр Петр Борисович Ганнушкин никогда не обследовал Гитлера: я самовольно заменил слова «индивидуум» и «больной» на «Адольф Гитлер», но приведенный выше текст написан как раз в те годы, когда Гитлера наблюдал другой врач — немецкий психиатр Кронфельд, и он первым поставил Гитлеру диагноз «психопатия», правда, без указания формы. После 30 января 1933 г, опасаясь преследования, Кронфельд эмигрировал в СССР, а в ноябре 1941 г, находясь в прифронтовой Москве и опасаясь попасть в руки Гитлера, он покончил жизнь самоубийством.

Цель этой главы — не желание объяснить деяния Гитлера психопатией, ибо, с юридической точки зрения, психопаты признаются вменяемыми и полностью отвечают за свои поступки. Неверно утверждение, что «история учит нас тому, что ничему не учит.» Доказать читателю, был ли Гитлер психопатом или акцентуированной личностью и какого типа психопатия или акцентуация у него была, необходимо не для того, чтобы «навесить ярлык», а для того, чтобы лучше понимать мотивы его поведения, чтобы научиться разглядеть в характерах современных политиков сходные черты до того, как они придут к власти и станут вершить судьбами людей в своей стране и в мире. Это — не биография Гитлера, и события излагаются не в хронологическом порядке, а «вырываются» из него.

Напомню читателям, что, разница между психопатическими и нормальными характерами не качественная, а количественная. Если психопат не теряет социальной адаптации, то говорят о компенсации психопатии (психопатических черт характера). Если же социальная адаптация нарушена, то говорят о декомпенсации психопатии. Следует заметить, что психопаты резко отличаются от нормальных людей, но, помещенные в психиатрическую клинику, так же резко отличаются и от психически больных. Психиатры разных стран, школ и направлений выделяют разное количество типов психопатий, но мы сейчас остановимся на том, который выделяют и описывают почти все психиатры, только называют по-разному — эпилептоидным, эксплозивным или возбудимым типом.

Название «эпилептоидный» было дано на основании сходства с изменениями личности, которые наступают у некоторых больных эпилепсией (эксплозивность, раздражительность, вязкость, тугоподвижность, тяжеловесность, инертность), накладывающие отпечаток на всю психику от моторики и эмоционональности до мышления и личностных ценностей.

Другие названия (взрывчатый, эксплозивный) этого типа подчеркивают то, что главной чертой характера таких психопатов является повышенная раздражительность, аффективная взрывчатость, гневливость, доходящая до степени ярости. Вспышки ярости возникают у них по самым ничтожным поводам и сопровождаются приливом крови к голове. Это объясняется тем, что в анамнезе эпилептоидов почти всегда отмечаются дородовые (интоксикации, инфекции), родовые и ранние послеродовые травмы. Кроме приливов крови к голове (чрезмерная возбудимость вазамоторных центров), отмечаются также мелкая неврологическая симптоматика, указывающая на наличие очагов поражения ЦНС — асимметрия лицевых складок и мышц, судороги лицевых нервов во время вспышек гнева, неправильный прикус и т.д. Такая микросимптоматика была у Гитлера. Вот что пишет его шофер Кемпка: «Правая ступня, как и при жизни, была повернута вовнутрь. Я часто замечал, что он держал так ногу, когда, усталый, сидел со мной в машине.» [30, с. 49].

Многие из окружения Гитлера отмечали также импульсивное движение его головы, как бы ослабляющее туго затянутый на шее галстук: «Совершенно очевидно, что это связано с характерными ограничениями движения головы, словно Гитлер страдал от сдвига шейных позвонков; его голова слегка наклонена вперед, а взгляд устремлен куда-то вверх». [52, c.40].

То, что у Гитлера наблюдались вспышки ярости, что он был раздражителен и вспыльчив, пожалуй, не требует доказательств, однако многие авторы [41,51] отмечают, что эти вспышки были двоякого рода — наигранные и подлинные.

Наигранная ярость проявлялась у него тогда, когда он хотел запугать кого-либо (например, президента Чехии Гаху) или как в случае, который вспоминает председатель данцигского сената Г.Раушнинг:

«Я впервые услыхал тогда, как Гитлер неистовствует и бранится. Он размахивал руками, как невоспитанный ребенок. Он пронзительно вопил, топал ногой, стучал кулаком по столу и стенам. С пеной у рта, безмерно разгневанный, он выкрикивал что-то вроде: «Не хочу! Пошли прочь! Предатели!» На него было страшно смотреть. Волосы растрепанные, глаза навыкате, лицо искаженное и багровое. Я испугался, что с ним случится удар. Однако внезапно все прекратилось. Он прошелся по комнате, пару раз провел рукой по волосам, осмотрелся по сторонам — испуганно, недоверчиво, затем бросил на нас несколько испытующих взглядов. У меня было такое впечатление, что он хотел посмотреть, не смеется ли кто-нибудь над ним. И я должен признаться, что даже со мной от напряжения едва не случилось чего-то вроде приступа нервного смеха». [41, с. 75-76].

Подобные приступы ярости отмечались у него во время выступлений перед большой аудиторией, особенно под конец, когда он чувствовал, что аудитория достаточно «подогрета» и обрушивал на нее лавину эмоций. Эту ярость следует объяснять истероидным компонентом его характера, но и здесь трудно говорить о наигранности, потому что он, действительно, питал ненависть к своим врагам.

Американский психиатр Э.Фромм [51] считает, что вспышки ярости, возникающие во время бесед, были совсем другими. Они напоминали, скорее, те приступы, которые случались с ним в ситуациях фрустрации в детстве. «Первый архитектор третьего рейха» А.Шпеер также замечает, что они были сродни капризам «шестилетнего ребенка», и, действительно, «эмоциональный возраст» Гитлера был где-то около шести лет.

Об эмоциональном инфантилизме «шестилетнего ребенка» мы поговорим попозже, а сейчас продолжим анализ вспышек гнева и ярости. Чаще всего у Гитлера происходили приступы ярости другого рода. Министр печати рейха О.Дитрих [17] вспоминает, что его эмоции направлялись против того, кому пришлось оказаться в его присутствии: «Ярость обрушивалась в виде урагана слов. В такие моменты он отметал любые возражения простым усилением голоса. Подобные сцены могли быть вызвааны как большими, так и ничтожными событиями. Однажды в Оберзальцберге я наблюдал, как его собака Блонди отказалась повиноваться приказу. Кровь бросилась в лицо Гитлера, и, неcмотря на огромную толпу присутствующих, он начал бешено орать на одного из своих помощников, оказавшегося рядом с ним. Без всякого объяснения, не обращая внимания на удивление толпы, он обрушил на него поток гневных слов». [17, c 21], (жирный курсив мой — А.К.). В описаной ситуации Гитлер не собирался кого-либо запугать или произвести эффект: здесь мы видим проявление его истинного характера, эпилептоидного взрыва эмоций, с приливом крови к голове в состоянии суженого сознания. Он не замечал (как в эпизоде, описанном Раушнингом), как на него смотрят и как оценивают окружающие. Эпилептоиды не выносят неповиновения не только со стороны собак, но и со стороны людей. Как отмечает Личко [44], реакция гнева эпилептоидов подобна взорвавшемуся паровому котлу, а поводом для нее может служить любой пустяк, сыгравший роль последней капли.

В начале 1945 г., когда 22 немецкие дивизии были заблокированы в Курляндии, Гудериан предложил план эвакуации людей морем. Гитлер с гневом отверг это предложение: «С красным от гнева лицом, поднятыми вверх кулаками, весь дрожа от ярости, он стоял предо мной, потерявши всякое самообладание (fassungslos)... он кричал все громче и громче, лицо его перекосило».[51, с. 94](жирный курсив мой — А.К.).

Заслуживает внимания и то, что говорил о Гитлере своему адвокату на Нюрнбергском процессе Риббентроп:

«Для того чтобы понять правильно Гитлера как личность, необходимо упомянуть еще об одной характерной его особенности: у него был горячий темперамент, и он не всегда мог себя сдерживать. Иногда это становилось очевидным во время дипломатических переговоров. Например, в Бад-Годесберге (22 сентября 1938 г.) он хотел прервать переговоры с Чемберленом, когда поступило известие о мобилизации чехов. Его лицо покраснело, как обычно при гневе, и он вскочил со своего места. Поднялся и Чемберлен. Я вмешался и этим спас положение. Адольф Гитлер позже поблагодарил меня. В период войны он однажды сказал мне откровенно: «Знаете Риббентроп, иногда я просто не могу контролировать себя...» [17, с 25](жирный курсив мой — А.К.). Заметим, что и Риббентроп, и Гудериан, и Дитрих отмечают у Гитлера периодические, неконтролируемые, трудно сдерживаемые вспышки гнева, во время которых его лицо становилось красным из-за притока крови к голове.

Повышенная раздражительность и вспыльчивость были присущи Гитлеру уже в детские и юношеские годы. Один из первых его биографов Б.Смит отмечает, что в детстве Гитлер «… манипулировал матерью и мог в любой момент, общаясь с любым человеком, взорваться в приступе ярости,,, раздражаясь, метал, бывало, громы и молнии... В раннем же детстве наблюдаются у него и первые «вспышки слепой ярости, возникавшие, когда что-то вставало у него на пути. Там, где кончалась игра, он не хотел признавать сдерживающих факторов и ограничений». [51, с.53-56].

И сводный брат Алоис вспоминал его таким:

«Высокомерный, вспыльчивый, он никого не слушал. Мачеха всегда принимала его сторону, ему все сходило с рук. У него не было друзей, он никого не любил и бывал просто бессердечным. Из-за любого пустяка он мог прийти в ярость». [44, с. 20].

Ханиш, его приятель по мужскому общежитию в Вене, вспоминал, что «когда он возбуждался, он не мог сдерживаться — кричал, размахивал руками. Когда же был спокоен, то вел себя в общем достойно». [44, с.40].

Итак можно достоверно утверждать, что стержневой синдром эпилептоидной психопатии (периодические, неконтролируемые, длительные вспышки ярости) наблюдались на протяжении всей жизни Гитлера с детства и до самой смерти (стабильность, малая обратимость психопатических черт по Кербикову), причем они проявлялись в любой обстановке — в быту, среди знакомых, на людях и в тесном кругу единомышленников (тотальность проявления прихопатических черт по Кербикову). Что же касается третьего критерия (выраженности этих черт до степени, мешающей нормальной социальной адаптации), то он проявляется у Гитлера не всегда и не везде. Можно говорить о периодах декомпенсации и компенсации.

Кроме вспышек гнева, эпилептоидам свойственна склонность к дисфориям (расстройствам настроения), которые могут быть как реактивными и возникать в ответ на негативные события окружающей среды (экзогенными), так и развиваться спонтанно, без заметной внешней причины (эндогенными). От обычных дерессивных состояний их отличает наличие таких компонентов, как злобность, тоска и страх.. То, что у Гитлера были расстройства настроения, отмечают многие из его окружения.

Вот несколько примеров реактивной депресии, развернувшейся у Гитлера после ноябрьского путча 1923 г: «Она (Хелен Ханфштенгль) медленно поднялась к Гитлеру и сказала ему, что сейчас здесь будет полиция. Он на какой-то момент потерял самообладание и выхватил из комода револьвер, крикнув, что «все пропало». Хелен схватила его за руку и отобрала оружие. Фюрер не сопротивлялся ... Хелен сбежал вниз, спрятала револьвер ... и вернулась к Гитлеру, застывшему в позе отчаяния». [44, с.116].

И в ландсбергской тюрьме (1923 г.) Гитлера часто охватывало состояние мрачного отчаяния: он говорил всем, что застрелится, считал свое дело проигранным: «Несколько дней он носился с мыслью — как всегда совершенно серьезно — не ждать, когда его поведут на расстрел, а умереть, отказавшись принимать пищу. … Примечательно, что утраченную уверенность он обретет, когда станет ясно, что готовится нормальный судебный процесс. Он моментально почувствовал те возможности, которые будут предоставлены ему этой большой сценой, — драматические выступления, публику, аплодисменты». [48, т.1, с. 307].

Дисфории с попытками самоубийства (истинными или демонстративными) отмечались у Гитлера неоднократно. Он заявлял, что покончит с собой в 1923 г. — после провала путча, в 1930г. — после самоубийства Гели Раубаль, в 1932г. — после раздора со Штрассером, в 1933 г — перед назначением его канцлером, в 1936г. — во время вступления в Рейнскую область.

Наличием очагов органического поражения мозга у эпилептоидов объясняется ригидность и замедленное усвоение и переработка внешних впечатлений, сужение умственного кругозора. Хотя Гитлер и считал себя специалистом во многих областях, его знания были поверхностны, а его «широкий кругозор» объясняется отчасти его феноменальной памятью, что отмечают многие знавшие его [39,44,51,54]. Он помнил и использовал в разговорах точные цифры калибров орудий, тоннаж судов, другие цифры и факты, чем поражал многих и заставлял верить в то, что является большим специалистом.

У эпилептоидов их собственная личность приобретает несоответственно большое место в сознании, развивается особая внимательность к своему здоровью, бесконечные разговоры о нем: «Начиная с 1935 года, — вспоминает Шпеер, — его воображение занимали тягостные мысли о каком-то заболевании желудка, которое он в течение долгого времени пытался вылечить самостоятельно при помощи целой системы самоограничений. Он полагал, будто знает, какие кушанья ему вредят, а потому сам себя посадил в результате на голодную диету. Немного супа, салаты, легкие кушанья, да и те в ничтожных количествах, — словом, он начинал очень скудно питаться… Частенько он из-за болей на полуслове обрывал беседу, уединялся на полчаса или больше, а то и вовсе не возвращался. К тому же он, по его словам, страдал от неумеренного образования газов, болей в сердце и бессонницы». [54, с.159]. Гитлер заботился о своем здоровье, но не доверял врачам, а лечился «пилюлями» Мореля (о квалификации последнего известные германские светила медицины отзывались весьма скептически). К концу войны Гитлер принимал одновременно 77 препаратов. Он внимательно всматривался и вслушивался в себя, и «при усиливающейся хрипоте он тотчас пригласил знаменитого берлинского ларинголога профессора фон Эйкена, которому позволил серьезно себя обследовать в своей канцелярской квартире, и облегченно вздохнул, узнав, что рака у него нет. До того он много месяцев подряд вспоминал судьбу кайзера Фридриха III». [54, с 160].

С конца 1937 г., когда лечение, прописанное Морелем, перестало помогать, Гитлер снова возобновил прежние жалобы: «Даже давая поручения и обсуждая планы, он нередко присовокуплял: «Уж и не знаю, сколько я проживу. Возможно, большинство этих зданий будет достроено, когда меня не будет… Короче, Гитлер предполагал прожить всего лишь несколько лет. Или еще пример: «Когда я уйду навек…, у меня не много остается времени…» Да и в приватном кругу он неизменно повторял: «Мне недолго осталось жить. Я всегда мечтал оставить себе время для собственных замыслов. Их я должен осуществить сам. Из всех моих возможных преемников ни один не наделен достаточной энергией, чтобы преодолеть неизбежно возникающие при этом кризисы. Словом, мои намерения должны быть осуществлены, покуда позволяет здоровье, которое с каждым днем становится все хуже». [54, с.163]. Если проанализировать этот отрывок, то перед нами — типичный ипохондрический невроз или ипохондрическая реакция.

Из-за вязкости и тугоподвижности мышления речь эпилептоидов отличается обстоятельностью, медлительностью, однообразием, изобилием ненужных подробностей со склонностью к нудным, выматывающим поучениям. Шпеер, Раушнинг, Пикер (его адъютант в 1942 г.) неоднократно фиксируют эти особенности речи Гитлера: «Гитлер часто повторял одну и ту же фразу три или четыре раза, то и дело обрывая себя и возвращаясь к начатому в одних и тех же словах, особенно когда он сердился или был в дурном настроении... Он был мастером повторений и изматывающих монологов. Никто из нас не осмеливался прервать или подсказать, и горе было тому, кто по глупости своей решался на такое. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что именно мы, его приближенные, про которых он знал, что мы ждем кажлого его слова, хотели, чтобы все его изречения были великими, в то время как иногда они были просто бессвязными». [52, с. 39].

В другом месте Шпеер описывает типичный вечер в гостях у Гитлера: «… общество собиралось к ужину. Затем Гитлер все в том же сопровождении переходил в гостиную... Мы садились на софу либо в кресла, и тут такими же, как и в Берлине, убивающими время фильмами начиналась вторая часть вечера. После сеанса все собирались вокруг огромного камина, человек шесть-восемь усаживались на немыслимо длинную и крайне неудобную из-за своей глубины софу, словно куры на насесте, тогда как Гитлер по обыкновению с Евой Браун слева от себя и справа с какой-нибудь из женщин занимал места в удобных креслах. Из-за неудачной мебелировки общество настолько дробилось, что общий разговор никак не завязывался, а потому каждый беседовал с ближайшим соседом. Гитлер приглушенно толковал о всяких пустяках со своими дамами…Но чаще всего он вообще молчал и задумчиво глядел в огонь камина. Тогда гости замолкали, чтобы не нарушать громким разговором ход важных мыслей. Потом, уже во время войны, Гитлер отказался от вечерних сеансов, поскольку решил лишить себя любимого развлечения, по его словам, «из сочувствия к солдатам, которые терпят лишения на фронте». Вместо фильмов теперь по вечерам крутили пластинки. Но, несмотря на великолепную фонотеку, Гитлер все время предпочитал одну и ту же музыку. Ни музыка борокко, ни камерная, ни классика, ни симфонии не представляли для него интереса. Вместо того, по вскорости установившемуся обычаю, он для начала заказывал бравурные отрывки из вагнеровских опер, после чего прямиком переходил к оперетте. Начиная с часу ночи многим, несмотря на выдержку, не удавалось скрыть зевоту. Тем не менее в этой пустой и утомительной монотонности вечер продолжался еще добрый час, покуда, наконец, Ева Браун, обменявшись с Гитлером несколькими словами, не получала разрешения удалиться в верхние покои. Сам Гитлер вставал, чтобы откланяться, лишь минут пятнадцать спустя. За этими поистине удручающими часами для обретших свободу гостей нередко следовала развеселая пирушка с коньяком и шампанским.

Под утро мы расходились по домам, смертельно усталые от безделья». [54, с.141-144]. Шпеер пишет далее, что он не мог долго выдержать в Бергхофе, у него развивалась «горная болезнь». Такое стереотипное, бесцветное времяпровождение характерно и для жизни Гитлера в берлинской квартире. Но и в 1914 г., в Мюнхене, по воспоминаниям супругов Попп, у которых Гитлер снимал жилье, он проводил все дни так же серо и однообразно [37] .

На рабочем столе Гитлера в имперской канцелярии царил идеальный порядок. Не было никаких признаков того, что хозяин работает с документами или бумагами. Обстановка, мебель, обивка помещений должны были производить впечатление и угнетать посетителя своей величиной и строгостью: «В главном штабе партии его стол был пуст, и все помещение имело вид комнаты, которой никогда не пользуются. У меня было одно и то же впечатление от всех рабочих мест Гитлера : в его апартаментах, в Коричневом доме и в канцелярии я никогда не видел его работающим за своим столом. Столы были для него только декорациями. Он никогда не соблюдал рабочих часов». [48, с. 135 ].

Как у всякого эпилептоида у Гитлера отмечалась мелочная точность, аккуратность, тщательное соблюдение внешних форм вежливости (цветы для дам, поцелуи руки, что Дитрих относил на счет его «австрийства»), необыкновенное пристрастие к внешнему порядку, доходящее до комизма, формализм и педантичность. Наряду с этим, он легко раздражался по пустякам, допускал злобные нападения, разражался гневом. Преподаватель французского языка Хюмер вспоминает о Гитлере с двойственным чувством: «У него талант, но в узкой области. Ему не хватало самодисциплины, он был своенравным, высокомерным и вспыльчивым... Очень болезненно реагировал на советы и замечания, требуя в то же время от своих товарищей по классу беспрекословного подчинения ему как лидеру... К тому же Гитлер был ленив и неспособен к усидчивости». [44, с.26].

Эпилептоиды всегда требуют покорности и подчинения себе и, наоборот, сами совершенно не выносят повелительного тона у других, пренебрежительного к себе отношения, замечаний и выговоров; они нетерпеливы и абсолютно не терпят противоречий [10,25,32].

Кубичек, друг юности Гитлера, вспоминал, что Адольф «раздражался по пустякам, все ему не нравилось, жить с ним было трудно, он постоянно был в ссоре со всем миром, везде видел несправедливость, ненависть и вражду».[51, с.34]. Все, кто сталкивался с Гитлером, отмечают, что он был нетерпим к мнению других, упорно отстаивал свое и был в этом упрям и непоколебим.

«Когда он принимал решение, никто не мог заставить его это решение изменить, — вспоминала Хелен Ханфштенгль, — Мне случалось наблюдать, когда его последователи пытались заставить его сделать то, чего он не хотел. Его взгляд сразу же становился равнодушным, отсутствующим, будто он отключал свой мозг от любых идей, кроме собственных».[44, с.99].

Эпилептоиды (возбудимые) дебютируют чаще чертами вспыльчивости. Почти одновременно возникает склонность к истерическим реакциям. Некоторые психиатры считают, что они склонны не только к истерическим припадкам, но и к настоящим эпилептическим.

«Некоторые газетчики уже распространяли версию, что фюрер был так разъярен чешским кризисом, что бросился на пол и жевал угол ковра. Я был очевидцем многих таких «припадков», — писал Видеман (командир Гитлера во время Первой мировой войны и его адьютант впоследствии) [58, с. 348]. Судя по описанию, это был классический истерический припадок.

Эпилептоидный тип характера по Кербикову [25] — один из весьма трудных для социальной адаптации. Если он сочетается с истерическим типом, то ведущим является эпилептоидный. Несмешанные типы встречаются в 77 % случаев. Психопатии из группы возбудимых дебютируют, естественно, чаще чертами вспыльчивости. Почти одновременно возникает склонность к истерическим реакциям, к конфликтам с окружающими (на первых этапах — в кругу семьи). Позже развивается склонность к дисфориям; в дальнейшем появляются суицидальные мысли и попытки, вязкость, педантизм и другие эпилептоидные черты личности; еще позже — склонность к параноидным и паранойальным синдромам, в частности сутяжное развитие [25, c. 10].

Эпилептоидам свойственна аккуратность, чистоплотность: Гитлер был брезглив, боялся всякой заразы. Постоянной темой его застольных бесед был сифилис. [39,41,54] .

Неуживчивость эпилептоидов доходит до того, что они всю жизнь проводят в скитаниях. Склонность к бродяжничеству и перемене мест жительства отмечается у отца и сводного брата Гитлера, да и сам Гитлер всю жизнь вел кочевой образ жизни, переезжая из Вены в Мюнхен, Берлин, Бергхоф, Вольфшанц, а закончил он свою жизнь на глубине 14 м, в бункере Имперской канцелярии.

О происхождении и юношеском периоде жизни Гитлера

Бытует много легенд о происхождении Адольфа Гитлера, большинство из которых пущено в обиход либо им самим, либо его ближайшими соратниками. Достоверно известно, что его отец, Алоис (или Алоиз) Гитлер, родился 7 июня 1837 г. в местечке Штронес в Австро-Венгрии (на границе с Богемией). До 39 лет он носил фамилию «Шикльгрубер» и был незаконнорожденным сыном «девицы» 42 лет Марии-Анны Шикльгрубер.

В последнее время некоторые авторы, пишущие о Гитлере, называют его «Адольф Шикльгрубер», либо «Адольф Гитлер» (настоящая фамилия –«Шикльгрубер»). На самом деле Гитлер фамилии «Шикльгрубер» никогда не носил, и упоминание его под этой фамилией (как и упоминание Владимира Ульянова-Ленина под именем «Владимир Бланк») можно рассматривать как симптом, указывающий на ненаучный, неисторический подход или на уровень компетенции авторов.

Итак, Алоис Шикльгрубер был поздним ребенком, и отец Анны-Марии не принял ее с ним. Через 5 лет после рождения Алоиса Анна-Мария вышла замуж за подручного мельника, Иогана Георга Гидлера, а сын воспитывался братом мужа, Иоганном Непомуком Гюттлером, который и усыновил Алоиса в 1874 г., когда тому было уже 37 лет. По-видимому супруги злоупотребляли алкоголем, так как, по воспоминаниям соседей, у них не было даже кровати, и они спали в корыте, из которого кормили скот. Мать Алоиса умерла, когда ему было около 10 лет. Кто был отцом Алоиса, достоверно неизвестно. Кроме версии о том, что им был один из братьев Гидлер-Гюттлер, существует и такая, что им мог быть еврей из Граца, Франкенбергер, в доме которого служила Анна-Мария, когда забеременела. Мазер [37], однако, опровергает эту версию и приводит массу доказательств, исключающих наличие еврейских корней в генеалогии Гитлера.

Расхождение в написании фамилий братьев объясняется, скорее всего, низким уровнем грамотности в той местности. Когда фамилию ребенка записывал со слов отца пастор, первый (как правило, неграмотный) не мог проверить правильность написания, потому и появлялись у двух родных братьев разные фамилии. Да и Алоис при усыновлении, о чем речь пойдет ниже, получил фамилию, отличную от фамилии приемного отца. Фамилия Гидлер (Гютлер, Хютлер, Хюдлер), скорее всего, чешского происхождения и является производной от чешского Гидлар (Гидларчек).

Как «Алоис Шикльгрубер» стал «Гитлером» подробно описано немецким историком И.Фестом:

«Двадцать девять лет спустя, после того как Анна–Мария Шикльгрубер умерла «от изнурения, вызванного мятной настойкой», в Кляин-Моттене близ Штронеса, и через девятнадцать лет после смерти ее мужа его брат Иоганн Непомук с тремя знакомыми явился в дом пастора Цанширма в Делленсхайме и заявил о желании официально усыновить своего «приемного сына», которому было уже около сорока лет, — таможенного чиновника Алоиса Шикльгрубера, хотя, как сказал заявитель, отцом ребенка был не он сам, а его покойный брат Иоганн Георг, сознавшийся в этом, что и могут подтвердить сопровождающие заявителя люди. На деле же пастора либо обманули, либо уговорили. И он заменил в старой книге актов гражданского состояния пометку в записи от 7 июня 1837 года «вне брака» на «в браке», заполнил рубрику об отцовстве так, как от него хотели, и на полях сделал такую далекую от правды пометку: «Записанный отцом Георг Гитлер, хорошо известный нижеподписавшимся свидетелям, будучи названным матерью ребенка Анной Шикльгрубер, признал себя отцом ребенка Алоиса и ходатайствовал о внесении его имени в сию метрическую книгу, что и подтверждается нежеподписавшимися. +++ Иозеф Ромедер, свидетель; +++ Иоганн Брайтенедер, свидетель; +++ Энгельберт Паук.«Поскольку все три свидетеля не умели писать, они поставили вместо подписей по три креста. Однако он забыл указать дату, отсутствуют тут и его подпись, равно как и подписи родителей (к тому времени уже давно умерших)». [ 48, с.45-46].

В 13 лет Алоис уехал в Вену и стал учеником сапожника, а примерно в 18 лет он завербовался в пограничную охрану. Благодаря своему трудолюбию и упорству, он сдал специальный экзамен и в 24-летнем возрасте стал таможенным инспектором. Впоследствии он сделал карьеру в таможенной службе, дослужившись до должности чиновника IX класса, обер-официала Имперской королевской таможни (максимально возможной для человека с его образованием).

По отзывам сослуживцев и соседей, Алоис был человеком аккуратным, даже педантичным, строгим и исполнительным, с грубоватым юмором, и очень гордился своей формой с блестящими пуговицами. Кроме успехов по службе, Алоис проявил незавидные успехи и на женском поприще. Он был женат трижды, но впервые женился поздно. В 1867-68 гг. Алоис имел связь с некоей Теклой, от которой имел внебрачную дочь Терезу. Женился же он 31 октября 1873 г. на Анне Глассаль. Невесте было 50, а ему 36 лет. Его первая жена, дочь инспектора имперской табачной монополии, часто болела, в 1883 г. она умерла от чахотки, но у Алоиса к этому времени был уже еще один внебрачный ребенок — Алоис-младший (1882 г.р.): еще при жизни жены Алоис имел связь со своей кухаркой, Франциской Матцельсбергер, которую все звали «Фанни». Узнав об этом, Анна Глассаль потребовала развода, который состоялся 7 ноября 1880 г., а 1 апреля 1883 г. она умирает. Алоис на ее похоронах не был, и уже 22 мая 1883 г официально женился на Фанни. Через два месяца Фанни родила девочку, названную «Ангелой», а летом 1884 г. умерла и Фанни.

С дочерью Ангелы, тоже Ангелой Раубаль (Гели), у Адольфа Гитлера была любовная связь, закончившаяся трагически — Ангела покончила жизнь самоубийством. Именно после ее смерти Гитлер отказался от употребления алкоголя и стал вегетарианцем. Шпеер [54] вспоминает, что если во время обеда официанты вносили бульон, он уже ожидал, что Гитлер обязательно скажет: «Пейте свой «трупный чай!»

Мать Адольфа, Клара Гитлер (в девичестве Пёльцль), была внучкой упомянутого выше Иоганна Непомука Гютлера. Вот ее родословная:

Лоренц Пёльцль (1788-1841) Юлианна Валли (1797-1831) Ева Мария Декер (1792-1873) И.Непомук Гютлер (1807-1888)

Иоганн Пёльцль(1829-1902) Иоганна Гютлер (1836-1906)

Клара Гитлер (Пёльцль) (1860-1907)

Клара была служанкой в доме Алоиса Гитлера, который официально считался ее дядюшкой. Еще при жизни второй его жены Клара забеременела от него, и для регистрации брака с овдовевшим Алоисом потребовалось специальное разрешение церкви. Даже став женой Алоиса, Клара продолжала называть его «дядя Алоис». Брак был зарегистрирован 7 января 1885 г., когда Кларе было 25, а Алоису — 47 лет. Адольф родился, когда Кларе было 29, а Алоису — 51 год.

Клара родила шестерых детей, из которых ее пережили только двое — Адольф и Паула. Во времена «подъема» Гитлера Паула (1896-1960) была его домоправительницей в Бергхофе. После войны она продолжала жить в Бергхофе под именем «Паула Вольф». По воспоминаниям соседей, в доме у Клары всегда была чистота и порядок, хотя она была необразованной деревенской девушкой, но трудолюбивой и ответственной.

Подытожив данные о родителях Адольфа Гитлера, можно сказать, что со стороны отца наследственность Гитлера отягощена алкоголизмом бабушки. Отец его был поздним ребенком (мать родила его в 42 года), поздним ребенком был и Адольф (он родился, когда отцу был 51 год). В характере отца отмечаются вспыльчивость, агрессивные высказывания и действия по отношению к детям и жене, грубость, педантичность, злоупотребление алкоголем. По линии отца отмечается склоность к побегам из дома и перемене мест жительства. Тенденция к перемене мест жительства и побегам отмечается и у сводного брата (Алоис-младший, подобно своему отцу, в 14 лет сбежал из дому). В отместку за это отец уменьшил наследство сына до минимума, предусмотренного законом.

В психиатрии такое поведение называется «пориоманией» (греч. poreia — путешествие и мания) или «дромоманией». Оно характеризуется непреодолимым стремлением к бродяжничеству, скитаниям, постоянной перемене мест, наблюдается главным образом при психопатиях. Гитлер рассказывал своим секретаршам, что и сам пытался совершить побег из дома, но отец, узнав о таком намерении, посадил его «под замок». Как видим, тенденция к побегам и бродяжничеству проходит через всю родословную Гитлера.

О характере матери сведений сохранилось мало. Она была спокойной, мягкой, уравновешенной, замкнутой, хотя Фромм [66] предполагает наличие у Клары шизоидных черт.

В семье Гитлеров было четверо детей: Алоис, Ангела (дети Алоиса от Фанни) Адольф и Паула (от Клары).

Адольф родился 20 апреля 1889 г. в г. Браунау на р. Инн. Затем отца переводят по службе в Гросс-Шенау в Нижней Австрии. Когда Адольфу исполнилось 3 года и 4 месяца, отца перевели по службе в баварский г. Пассау на германской стороне р. Инн, и до пяти лет Адольф общался с немецкими детьми. Как он сам впоследствии говорил, баварский диалект немецкого языка навсегда остался для него родным. Вообще же, как отмечалось выше, семья слишком часто меняла место жительства, что объясняется не только переводами отца по службе.

Какова была обстановка в семье в годы, предшествовавшие поступлению Адольфа в школу (до 1895 г.), и выхода отца в отставку, рисует американский историк Дж. Толанд : «В доме с пятью детьми, с крикливым грудным ребенком Алоис, вероятно, начал пить больше, чем обычно, стал очень нервным, главным объектом его раздражения стал Алоис-младший. Отец, требовавший слепого повиновения, не ладил с сыном. Позднее Алоис-младший горько жаловался, что отец часто «бил его кнутом», хотя в Австрии в те дни битье детей было общим явлением и считалось полезным для воспитания. Говорили, что отец бил и Адольфа, хотя не так часто. По свидетельству Алоиса-младшего, доставалось даже послушной Кларе, и это произвело неизгладимое впечатление на Адольфа». [44, с.20].

В шесть лет Адольфа определили в сельскую школу в деревне Фишлам. Отец, вышедший в отставку, приобрел имение в четыре гектара в Хафельде, где занялся своим любимым занятием — пчеловодством. Дорога в школу занимала около часа, и Адольф со старшей сестрой Ангелой каждый день ходили пешком. В первых классах «Folksschulle» он хорошо успевал, но, как только поступает в «Realschulle» в Линце, он несколько раз остается на второй год и несколько раз его переводят в следующий класс только после переэкзаменовки. В сентябре 1904 г. Гитлера перевели в следующий класс только при условии, что он покинет школу в Линце.

«В табеле его прилежание чуть ли не регулярно оценивается «двойкой»(«невыдержанное»), и только по поведению, рисованию и гимнастике он получал удовлетворительные или хорошие оценки, а по всем остальным предметам его отметки были либо неудовлетворительными, либо с трудом дотягивали до «тройки». Табель за сентябрь 1905 г. дамонстрировал «неуды» немецкого, математики, стенографии; даже по географии и истории, его любимым предметам, как он сам потом говорил, где он «шел впереди всего класса» отметки были также весьма низкие, а его успехи в целом были столь неудачными, что ему пришлось уйти из училища». [48, т.1, с.49].

Получив табель с оценками в конце последнего года, он пошел с однокласниками выпить вина, а вернувшись домой, обнаружил, что потерял документ. Пока он размышлял, какое придумать оправдание, его вызвали к директору школы. Оказалось, что табель был найден на улице: он использовал его в качестве туалетной бумаги. Этот факт свидетельствует о плохой переносимости алкоголя и амнестической форме опьянения у Гитлера. Возможно, из-за этого он впоследствии откажется от употребления алкоголя вообще.

Уже в юношеские годы Гитлер еще увлекался играми с младшими детьми в войну или индейцев. На всю жизнь сохранил он и увлечение романами Карла Мая об индейцах. С его слов, книги Мая он носил своем военном ранце. Уже будучи канцлером, Гитлер часто перечитывал его романы и с восторгом отзывался о них.

В 1907 г, когда Гитлеру исполнилось 18 лет, он получил причитающееся ему после смерти отца наследство и в сентябре 1907 г. едет в Вену с намерением поступить в Академию художеств, хотя еще в январе его матери был поставлен диагноз — «рак груди». Несмотря на то, что экзамен он провалил, а в Линце осталась больная раком мать, он остается жить в Вене, ничем не занимаясь и нигде не учась. Смит пишет, что Гитлер вернулся в Линц только после смерти матери, Кубичек же утверждает, что когда она стала совсем беспомощной, Адольф приехал из Вены и в течение 3 недель (до самой кончины) ухаживал за ней. Но словам друга юности Кубичека нельзя верить, ибо они были составлены в 1938 г., после «аншлюсса» Австрии с Германией, и работники центрального архива НСРПГ должны были следить за тем, чтобы все воспоминания соответствовали образу Гитлера, нарисованному им в «Майн Кампф».

Со смертью матери закончился адаптивный период жизни Гитлера. До зимы 1909 г. он жил на сиротское пособие и остатки отцовского наследства, а когда деньги закончились, съехал с квартиры, не заплатив за нее. Он нигде не работает, опускается все ниже и ниже по социальной лестнице, стоит в очередях за бесплатной похлебкой, ночует в ночлежке венского пригорода Майдлинг, а днем греется в библиотеках и музеях. Одежда на нем постепенно приходит в негодность. Налицо явная неспособность Гитлера адаптироваться к окружающей его социальной среде, оставшись сиротой и категорически отказавшись от опекуна (Гитлер заявил, что сам способен прокормить себя).

Именно в этот трудный период своей жизни он встречает такого же бродягу — Рейнгольда Ханиша, который, узнав, что Гитлер умеет рисовать, предложил ему дело: Гитлер будет рисовать открытки, а Ханиш — продавать их. Заняв денег у родственников, Гитлер смог купить себе теплое пальто, кисти и краски, и дело пошло. Приятели переехали в мужское общежитие с читальным залом, в котором Гитлер мог рисовать, читать газеты и спорить с другими обитателями. Партнерские отношения длились недолго, ибо Гитлер заподозрил, что Ханиш отдает ему меньше, чем выручает от продажи. Он заявляет на Ханиша в полицию, и того сажают в тюрьму. После присоединения Австрии Гитлер приказал найти и умертвить Ханиша, ибо он был главным свидетелем «низкого падения» «великого фюрера». Так же жестоко Гитлер расправлялся и с другими попутчиками по жизни и политической борьбе — Ремом, Штрассером.

До мая 1913 г. Гитлер живет в Вене. Он удовлетворительно адаптирован к среде, зарабатывая на жизнь рисованием и едва сводя концы с концами. Неожиданно в мае 1913 г. он переезжает в Мюнхен. Немецкий историк И.Фест [20] предполагает, что этот переезд связан с уклонением Гитлера он службы в армии, но, скорее всего, сказалась наследственная тяга к перемене мест. Если бы он не хотел служить в армии, как объяснить тот факт, что в августе 1914 г. он добровольно поступает на службу в 16-й баварский резервный пехотный полк? Вероятнее всего у Гитлера проявилась наследственная тяга к перемене мест.

Объем книги не позволяет полностью раскрыть тему о психическом статусе такой фигуры, как Адольф Гитлер. Мною предпринята скромная попытка определить, имелись ли у Гитлера психопатические черты. По моему убеждению, в характере Гитлера преобладали эпилептоидно-истероидные черты. У него наблюдались периодические расстройства настроения со вспышками гнева и злобы. Он был упрям, мелочен, дотошен, педантичен, нетерпим к мнению других. Его мышление и речь отличались вязкостью, тугоподвижностью, тяжеловесностью и инертностью. В быту он отличался неуживчивостью. Большое место в структуре характера Гитлера занимают такие истероидные черты, как склонность к демонстративному поведению, страсть к театральным эффектам, массовым зрелищам. Многие его действия были рассчитаны на публику, на эффект, однако, за исключением непродолжительных периодов жизни (накануне Первой мировой войны, несколько коротких периодов в политической борьбе и последние месяцы перед смертью), он был удовлетворительно адаптирован к окружающей его социальной среде. Это позволяет предполагать, что Гитлер был латентным психопатом (акцентуированной личностью) эпилептоидно-истероидного типа.

  К началу  

© Кормушкин, Александр Петрович, 2000 г.