© Н. В. Серов
Теоретические проблемы психологии в хроматизме
В поисках наилучшего включения культуры в рамки единой психологии
я отнюдь не хочу отбрасывать результаты целого столетия исследований…
Майкл Коул
На одной из конференций — после доклада о конвергенции хроматизма и психологии — мне был задан вопрос: «А кто Вам сказал, что психология хочет стать наукой?!» Вопрос прозвучал достаточно воинственно, но аудитория обратила взоры не на вопрошавшего, а на меня.… И ответ был дан незамедлительно: «Я сказал!»... Ибо говорить о потребностях человека, о потребностях других наук, привлекать авторитетные имена не имело смысла. Почему? Ответ будет дан в конце статьи.
Для начала же рассмотрим основы хроматического, то есть интердисциплинарного анализа цвета как оптимального инструмента для моделирования человеческого интеллекта. Цель хроматизма — всестороннее исследование реального (то есть наделенного и женственными и мужественными чертами) человека в реальном (светоцветовом) окружении внешней среды. Для того чтобы выявить объективные законы психологии, — изучающей душу человека, то есть онтологически идеальное, — по-видимому, необходимо было найти адекватный инструментарий. Таковым тысячелетиями являлся цвет в его канонизированных человечеством формах.
Обращение психологии к изучению цветовой семантики выявило актуальность изучения собственно психического, а не его онтологически материальных проявлений типа поведения, деятельности, активности и т.д. В переводе с др.греческого psyche означает не только дух, душу или жизнь, но и такие их идеальные свойства как характер, настроение, чувства и т.п. Поясним, что понятие «идеальное» мы используем как онтологический предикат неопредмеченного, невербализованного, неформализованного, то есть того, что относится к неосознаваемым проявлениям психики. В психологии интеллекта эти свойства соотносятся с метакогнитивными функциями, без учета которых, как констатирует М.А.Холодная, теория интеллекта перестает работать по существу. Поэтому в понятие «интеллект» мы вкладываем не когнитивистское, а классическое понимание (intellectus — ощущения, чувства, рассудок), которое включает в себя и метакогнитивные функции, например, цветоощущение. Отсюда следует, что не психика включает в себя интеллект, а интеллект включает в себя психику.
Безусловно, это дает основания полагать цвет тем самым идеальным инструментарием, без которого невозможно изучение интеллекта. Однако, как и любое онтологически идеальное явление, интеллект неразрывно связан с материальным. Душу невозможно оторвать от тела без ее умерщвления. Поэтому данные психофизики, физиологии или психологии телесности дают науке о психике (как идеальном) мощные вспомогательные инструментарии, связанные с базовым уровнем изучения интеллекта. Вместе с тем в психологии постоянно возникает вопрос о субъективности исследователей, которая, несомненно, накладывается на субъективность испытуемых. Нередко это приводит к возникновению некой, если можно так сказать, сверхсубъективности, которая нередко усиливается и факторным анализом высших порядков.
Этот парадокс был разрешен нами путем выявления архетипической («атомарной») модели интеллекта (АМИ), которая тысячелетиями воссоздавалась историей мировой культуры, по-видимому, как уже говорилось выше в целях оптимального воспроизводства вида и рекреации индивида.
Для адекватного описания цвета была создана теория и разработана методология хроматизма. Это название происходит от древнегреческого понятия «хрома», в которое античные авторы вкладывали следующие значения:
1) цвет как психическое, распредмеченное, онтологически идеальное,
2) краска как физическое, опредмеченное, онтологически материальное,
3) окраска тела человека как физиологическое, синтоническое,
4) вербальные цветообозначения как идеальное относительно внешней среды, но вместе с тем материальное относительно собственно цвета как идеального;
5) эмоции как хроматические (то есть информационно-энергетические) отношения между предикатами пп.1-4.
Задача подразделения интеллекта на «атомарные» компоненты была сформулирована еще Платоном в «Федре». В ХХ веке Фрейд и Юнг детализировали ее введением гипотетических инстанций, которые в конце века нашли свою динамическую локализацию в определенных структурах мозга. То есть из разряда метафизических они перешли в научную категорию компонентов интеллекта, которые в хроматизме изучаются экспериментально. В АМИ эти компоненты семантически связаны с подразделением индивидов по гендеру (психологическому полу) и одновременно — с определенными цветами, которые канонизировались мировой культурой.
При подразделении содержания интеллекта на «неделимые» составляющие элементы оказалось возможным единообразно описывать функции различных личностных проявлений. Архетипическая модель интеллекта (АМИ) является системно-функциональной моделью, каждый из компонентов которой характеризуется следующими функциями:
Сознание — произвольно осознаваемые функции социальной обусловленности и формально-логических операций «понимания» (в науке, философии и т.п.).
Подсознание — частично осознаваемые функции культурной обусловленности и образно-логических операций «восприятия» (в искусстве, творчестве и т.п.).
Бессознание — принципиально неосознаваемые функции генетического кодирования информации и непроизвольно-биологической обусловленности «ощущений» (цветовые феномены ВНС, аффектов и т.п.)
На уровне под- и бессознания результатом кодирования является архетип, который, в свою очередь, подразделяется на сублимат как результат кодирования информации в подсознании (J.Ricci, S.Lemoin) и метамер — в бессознании (M.Barbieri, Н.Серов).
Таблица 1. Исторический базис для построения АМИ
(Конфуций) | Инь — черная, женственная | Ян — красный, мужественный | Инь — белая, женственная |
Платон | Конь черный (бесстыжий) | «Возничий»(«Федр» 253 d) | Конь белый (совестливый) |
Библия | Тело (Псн Песн.1.4; IКор.12.12) | Дух (Лк.24.37-39) | Душа (Пр.19.2; I Кор.15.37) |
Вундт | Черный — Напряжение | Серый — нейтрализация | Белый — разрешение |
Фрейд | Бессознательное — хранилище вытесненного, сексуальность | Пред- и подсознательное — способное осознаваться | Сознание- социокультурные установки, осознаваемое |
Павлов | Первая (безусловн.рефлексы) (ощущения, инстинкты) | сигнальная система (условные (чувства, наглядные образы) | Вторая сигнальная система рефлексы) Базис речи и абстрактного мышления |
Фрезер | Черная нить магии | Красная нить религии | Белая нить науки |
Юнг | Коллективное (архетипическое, филогенез) | бессознательное (отражает личное, онтогенез) | Сознание — индивидуация при интеграции и адаптации |
Люшер | Черный — агрессивная динамика | Серый — сдержанность | Белый — социальная обусловленность |
Пиаже | Элементарные сенсомоторные механизмы, ощущения,инстинкты | Различные виды восприятия, представления | Опыт социализации, навык, речь, мышление |
Серов (гендер) | Черный — инстинкты и f-бессознание ( f > m ) |
Серый — творческое m-подсознание, хобби, игра (m > f ) |
Белый — интуиция и социализирующее сознание матери ( f > m ) |
Планы АМИ | Id- (от — идея Платона) | M- (от — мать, — знание) | S- ( — совместно, — родство) |
Локализация | Межуточный, спинной мозг | Подкорка, правое полушарие мозга | Кора, левое полушарие головного мозга |
Дискуссионные моменты хроматизма в психологии
Как уже говорилось, в психологии до сих пор отсутствует научное определение понятия «цвет». И это несмотря на то, что цвет является самым идеальным «инструментарием», без учета которого изучать идеальное (психику) невозможно. Маловероятно, чтобы кто-либо мог оспорить эту аксиому хроматизма, поскольку ни один из оппонентов не смог привести более идеального атрибута психики. В хроматизме цвет — идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим, физиологическим, лингвистическим) через чувства как их информационно-энергетическое отношение.
Архетипическая модель интеллекта (АМИ) основана именно на онтологическом представлении относительности идеального и материального. Так, в материальном плане приведенного определения, казалось бы, эклектически смешиваются физическое и лингвистическое. Однако сопоставление их предикатов показывает, что физическое материально во внешней среде, тогда как в интеллекте лингвистическое проявляет материальные свойства относительно психического.
Наглядным примером психолингвистического соответствия цвета (как идеального) и цветообозначений (как онтологически материального) может служить следующее сопоставление. Вербализованным является существенно меньшее число цветов (100-150), чем таковых может различить человеческий глаз в их оттенках (1-1,5 миллиона). Аналогичное сравнение представляют и чувства. Вербализовано примерно 100-150 их проявлений, тогда как в действительности субъект испытывает их бесконечное число, быть может, превышающее и миллионы.
В хроматизме концепт цвета был детально проанализирован на всех (и осознаваемых, и на неосознаваемых) уровнях интеллекта. Поэтому трудно согласиться с тезисом П.В. Яньшина — о сопоставлении функций сознания (как компонента интеллекта, по Н.В. Серову) с основной направленностью и жизненным стилем личности, по М. Люшеру,— которое он приводит, ссылаясь на результаты хроматического анализа функций интеллекта. Поскольку введенные в хроматизме функции бес- и подсознания трактуются П.В. Яньшиным адекватно, то само собой возникает вопрос: не является ли сфера сознания (как компонента интеллекта) сложной структурой функций, то есть, не состоит ли она из нескольких «атомарных»? Этот вопрос вытекал уже из космологии Платона, и я лишь давал на него ответ путем интенсионального представления цветовой семантики, которая моделировала данные функции интеллекта.
В силу многотысячелетней воспроизводимости цветовых канонов можно заключить, что АМИ позволило адекватно моделировать, а, следовательно, и расширять свой адаптационный потенциал личности и современному человеку. В самом деле, «цвет» — интенсионал совершенно разнородных предикатов (В.ГКульпина., П.В.Яньшин, E.Bremond, E.Heller). Так, например, обсуждая психолингвистические идеи «Хроматизма мифа», В. Г. Кульпина замечает: трудно согласиться с тезисом Н.В. Серова о возможности единого для всего человечества мира перцептивного цветового пространства. При этом, по-видимому, с позиций чистой лингвистики В. Г. Кульпина не обращает внимания на тот факт, что в хроматизме речь идет именно о перцепте, но никак не о цветообозначениях (именах цвета), существенное различие которых в плане онтологии было представлено выше.
В связи с этим вспоминается замечательная сентенция М.Коула : «Почему кросс-культурные исследования не стали неотъемлемой частью психологических программ, направленных на выявление основных принципов человеческого поведения? Ответ прост <…>: общая психология не может принять данные кросс-культурных исследований, поскольку эти исследования не отвечают ее методологическим требованиям.»
Для сравнения с этими требованиями приведу основополагающие принципы хроматизма: Семантическая логика, которая позволяет на уровне интенсионалов (то есть обобщенных смыслов) описывать существенные стороны разнородных экстенсиональных явлений и связывать их едиными формализмами.
Онтологический принцип относительного детерминизма, который позволяет в любой сложной системе выделять функции компонентов (как -планов, образующих систему) исключительно относительно друг друга, то есть категорически без абсолютизации этих функций вне системы заданных компонентов.
Системно-функциональный анализ и сравнительный анализ репрезентативности данных, применение которых (с позиций семантической логики и принципов относительного детерминизма) позволяет выявлять характеристические функции репрезентативных компонентов (типа цветовых канонов, которые образуют систему) и формализовать их как интенсиональные величины (например, в виде -планов).
Теория информации, которая позволяет создавать информационные модели живых систем на уровне описания их характеристических функций.
Колориметрия и спектроскопия, основные закономерности которых (в сочетании с перечисленными выше принципами) позволяют конвертировать цветовые коды на контекстно-зависимый интенсиональный язык образ-концептов, которыми оперирует естественный интеллект.
Теория архетипичности цветовых канонов
Можно полагать, что язык цвета как компонент знаковой семиотической системы родился до появления вербального языка. Но если знаковые системы и строятся по принципу языка, но это не значит, что они воспроизводят структуру естественных языков. Ибо цветовой язык отличается от вербального большей подвижностью семантических значений собственных контекстов. Понятие контекста принято использовать и по отношению к культуре в целом, и по отношению к любым ее формам вплоть до цветового метаязыка, поскольку, вообще говоря, по Н.И.Жинкину, метаязыком является любой язык, при помощи которого начинается формализация. Так, например, контекст одного и того же цвета может резко изменять значения зависимостью от оттенков от перемены цветоносителя и, особенно от условий его восприятия. Контекст же, как связная целостность, обеспечивающая согласованность своих частей, в хроматизме является носителем целостного значения и целостной функции и рассматривается как основа, цементирующая отдельные знаки зависимостью от заданных факторов (N-E условия, гендер, время и др.).
Однако здесь мы снова сталкиваемся с проблемой архетипичности цветовых образов в подсознании. Если бы они были строго индивидуальными, то являлись бы они архетипическими, то есть присущими коллективному бессознательному, по Юнгу? Людвиг Виттгенштейн гениально формулирует ответ на этот вопрос: «Трудность, очевидно, состоит в следующем: именно ли геометрия цветов показывает нам, о чем мы говорим, то есть, говорим ли мы о цветах? Трудности в задаче вообразить ее (или воспроизвести ее на картине) заключается в знании того, когда это изображают на картине…». Отсюда в хроматизме предполагается, что все люди на Земле неосознанно обладают тождественными архетипически-идеальными образами в подсознании. Материальное же их воплощение в красках или словах является индивидуальным, так как сводится, по словам Виттгенштейна «к неопределенности требований вообразить это в уме».
Однако вместо этого ученый XXI века должен перманентно воображать в своем уме способы материального обеспечения собственной личности и своих сотрудников для того, чтобы воображать уже результаты исследований. Вспомним, что еще Р. Мертон к первичному стимулу деятельности ученого относил бескорыстный поиск истины, свободный от соображений личной выгоды. С этих позиций признание заслуг ученого и денежное вознаграждение должны рассматриваться как возможное следствие его научных достижений, а не как цель, во имя которой он проводит исследования. Сегодня же в университетах мы видим как цель и средство поменялись местами. Так, например, сфера университетской науки может быть представлена в виде индивидуального поля 6орьбы неким ученым за некие «вненаучные» результаты. Наука рассматривается таким индивидом в качестве способа решения своих задач именно как человека, но не ученого. О воображении же в уме архетипического пространства идей в этих случаях говорить не приходится.
Вместе с тем именно в сочетании с цветовыми архетипами это пространство привело к построению архетипической («атомарной») модели интеллекта (АМИ). По моим оценкам, исключения из правила архетипичности цветовых канонов составили не более 15 % от всей базы данных по традиционным культурам. Поэтому, вероятно, психология XXI века будет изучать и опыт предков с канонизацией архетипических цветов, воспроизводивших жизнь человечества в идеализированной форме, и ее объяснение, и понимание ее принципов интеллектом.
Граничные условия хроматизма
Итак, репрезентативно все компоненты АМИ связаны с хроматическими функциями интеллекта зависимостью от гендерных доминант. И тем не менее в публикациях по гендерной психологии (И.С.Клецина, Ш.Берн, J.M.Bardwick, N.Khouw etc) встречаются диаметрально противоположные взгляды на один и тот же предмет: логика мужчин и женщин или противопоставляется или отождествляется. Что же происходит на самом деле?
В хроматизме анализу подлежит как половой, так и о гендерный диморфизм человека. Для анализа «гендера» как духовного — в отличие от полового (телесного) — диморфизма приведу их определения. Пол — физиологическое и юридическое (паспортное) понятие, связанное с объективированной половой ролью и первичными половыми признаками, то есть с публичным выражением половой идентичности. Гендер — принципиально психологическое понятие, связанное с социокультурной ролью и лишь репрезентативно — с половой идентичностью, то есть с субъективным переживанием половой роли. По моей оценке, количественное соответствие пола гендеру составляет примерно 85 ( 15 % индивидов каждого пола.
Так, мужчины и маскулинные женщины завышают оценку своих знаний, женщины же и фемининные мужчины — занижают. Все определяется соотношением доминант интеллекта, так как личность человека является результатом постоянно сменяющихся фаз психосексуального развития. Поэтому как женский интеллект в определенных стадиях развития проходит через этапы доминирования «мужских», так и мужской — «женских» компонентов, которые в хроматизме моделируются определенными цветами, канонизированными мировой культурой. Известно, например, что при воздействии симпатикотропных раздражителей (цветов холодной области спектра) у индивидов наблюдается преимущественно астеническая реакция и недооценка временного интервала, а при воздействии ваготропных — стеническая реакция и переоценка временного интервала. Данные же по психофизиологии диморфизма позволяют предположить корреляцию между переоценкой временных интервалов, мужской составляющей и симпатикотропностью холодных цветов, с одной стороны и, с другой, — между недооценкой, женской составляющей и парасимпатикотропностью теплых цветов.
В западной культуре с раннего детства человека приучают ограничивать свои эмоции — как отрицательные, так и положительные. И если 2-х летние дети еще могут громко плакать или капризничать, кричать или подпрыгивать от радости, хлопать в ладоши или прыгать в объятия взрослого, то уже к 6 — 7 годам человечеству удается приучить детей подавлять такую непосредственную экспрессивность в нормальных условиях жизни.
В итоге стихийная радость и громкое восхищение начинают смущать самих детей — из-за того, что подобные проявления чувств считаются «детскими», большинство детей старается их сдерживать. Вместе с тем, в каждой культуре существуют особые обстоятельства жизни, когда непосредственность эмоций не только не подавляется обществом (и самосознанием индивида), но активно приветствуется, — тогда, как в повседневной жизни она была совершенно неуместной.
Это и праздники, — когда даже на улице можно прыгать от восторга и кричать под залпы салюта, громко петь песни и смеяться. Это и домашние праздники, к примеру, день рождения, когда, по словам американцев, даже «требуется» такого рода эмоциональная экспрессия, конечно же, футбольные матчи, где, рёв болельщиков помогает любимой команде и т. д. Все эти и многие другие состояния и условия существования человека обозначаются в хроматизме как экстремальные условия или состояния жизни. И как мы увидим далее, цвет является вполне надежным референтом обоих (нормального или экстремального) состояний.
Удобство использования цвета в качестве такого референта было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях с учетом условий, при которых осуществлялось цветовосприятие. При этом цветообозначение внешности человека — это гендерно обусловленное явление, поскольку целый ряд цветовых характеристик касается только женщин или только мужчин в зависимости от условий наблюдения.
Однако, сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе.
В.Ф. Петренко в связи с этим подчеркивает, что национально-специфичным здесь скорее является отношение к содержанию, кодируемому цветом, но никак не собственно содержание. «Например, когда в качестве доказательства того, что цветовая символика национально-специфична, а не универсальна, приводят обычно пример того, что в европейской культуре цвет траура — черный, а у японцев — белый, то забывают, что символика белого цвета (чистой белой доски), означает девственное начало, рождение нового и одновременно растворение, исчезновение старого». Люшеровская трактовка, которой руководствуется здесь В.Ф. Петренко, однако расходится как с традиционной трактовкой (см. табл.1), так и со сведениями информантов пережиточных обществ, представленными в литературе (Серов, 1990).
Для хроматического разрешения этого различия обратимся к семантике гендера и ахромных цветов. В хроматизме показано, что мужчина практически всегда существует в сером. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т.п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины надевают черное на Западе и белое на Востоке. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. Иначе говоря, во всех случаях женщина надевает одежды свойственных ей цветов — и белый и черный цвета являются женскими, и в тоже время оппонентными друг другу в различных условиях жизни. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния своего интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования. Именно в этом смысле оппозиционность женственного интеллекта «родственна» цвету: в обоих случаях две противоположности образуют ахромную границу между ними, способствующую адекватному гомеостазу и адаптации.
С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно, все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений. Так по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское «инфантильное» подсознание в нормальных условиях существования человека.
Соответствующие доминанты интеллекта в хроматизме определяются по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта.
Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, «внетелесный» характер цвета соотносится с некоторой его «идеальностью» по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом, методами культурологи, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра.
Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Для понимания же символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Вместе с тем, в недавние времена об этом свойстве «противоречивости цветовой символики» шли не совсем плодотворные дискуссии. Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Крaсна дeвица», к примеру).
Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).
Таким образом, красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «крaсна дeвица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле?
Казалось бы, это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться.… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны.
Хроматизм и ортодоксальная психология
Любопытно, что еще несколько лет назад звучали обвинения хроматизма в эклектике. Как известно, эклектика являлась положительным моментом познания во всех без исключения революционных учениях и получила свое научное обозначение как «конвергентная эклектика», то есть предварительный этап синтеза разнородных знаний в единую систему (например, философия + социология + психология + психофизика = хроматизм). Без этого этапа было невозможно воздействовать на сложившуюся догматизированную авторитарную систему конгломерата знаний и толкнуть ее к перестройке. Нередко имела место и так называемая «дивергентная эклектика», связанная с выявлением в единых и простых ранее терминах тех типологических различий, которые требовали их последующего ( гендер ( пол ( душа, дух, тело (разнесения по различным концептам («сознание» N — E условия). Таким образом, эклектика всегда включала и включает в себя синтез и анализ знаний, как это вслед за Платоном утверждал Гегель. С этих позиций недогматизированная психология — как единая наука о проявлениях онтологически идеального в материальном, — успешно использует эклектику обоих упомянутых видов для адекватной интериоризации разнородных знаний.
Сегодня многое из того, что происходит в научном сообществе и совершается как бы в режиме научной полемики, связано, скорее, с феноменами групповой динамики, нежели собственно с интересами науки. При описании этой ситуации (В.А. Беляев, А.И. Сосланд) в научном сообществе выделяются следующие виды борьбы:
Борьба за самообоснование является следствием того, что наука представляет собой поле, в котором могут располагать свое существование и индивиды, и социальные группы. Поэтому каждый индивид, строящий свой мир в поле науки, и борется за возможность обосноваться там. То есть речь идет о феноменах, всем и давно очевидных: научный мир есть пространство интенсивной групповой динамики. Регуляторами же этой динамики служат научные результаты, данные исследований и т.п. Собственно же групповая динамика формируется интересами присутствия и влияния как борьбы за превосходство и лидерство. Цитируемые исследователи подчеркивают, что без учета этих обстоятельств многое в жизни научного сообщества окажется непонятным.
Отвоевав себе пространство, ученый ввязывается и в иные виды борьбы: Борьба за идентичность является следствием того, что наука представляет собой поле, в которое индивид не может перейти полностью. Поэтому осознание принадлежности себя к другим полям существования делает неизбежным перманентные переходы от поля науки к сугубо человеческим полям «не науки» и обратно. При этом взаимообусловленность индивидуальной и групповой идентичности оказывает существенное влияние как на взгляды ученого относительно его положения в сообществе, так и на разделение этого сообщества на «свое» и «чужое». Фиксация идентичности может привести к формированию строгих дискурсивных рамок, являющихся и явными идентификационными признаками («я из этой школы»). С этим смыкается и Борьба за коммуникативное пространство, как следствие того, что наука представляет собой поле, в котором одновременно создаются миры разных индивидов и социальных групп: каждый, строящий свой мир, борется за обладание этим полем.
И последний тезис, развиваемый в указанных работах: Борьба за пространство культуры. Этот вид борьбы является следствием того, что наука есть определенный способ организации культуры, и возможно стремление ученого сделать ее фундаментом культуры в целом, если верить в необходимость этого. Важно отметить, что в мире естественных и точных наук подобные «бойцовские» аспекты смягчены вполне понятными обстоятельствами: строгость дефиниций, верифицируемость данных при их экспериментальной воспроизводимости могут поставить точку в любом научном споре. В гуманитарных же областях знания проблематичность воспроизводимости и/или экспериментального подтверждения положений той или иной теории становится условием конкурентно-полемического сосуществования разных школ, направлений и т.п.
Заключая эту статью, вновь обратимся к таблице 1, содержание которой позволяет соотнести левое полушарие с сознанием и дискурсом, то есть с общепринятыми понятиями (известными из прошлого), а правое — с подсознанием и собственно с цветом, то есть с перцептами и архетипическими образами (которые будут материализованы в будущем). Иначе говоря, за интердисциплинарным характером изучения перцептов, безусловно, видится будущее. Ибо хроматизм как методология XXI века предполагает дискурс лишь после ипостатически-женственного вынашивания образ-концепта до его образно-логического претворения в жизнь на архетипическом уровне цветовых канонов, которые наши прародители тысячелетиями хранили для воспроизводства жизни человеческой.
Литература:
- Беляев В.А. Взаимодействие социокультурных и личностных факторов научной деятельности. Автореф.дисс.на соиск.уч.ст.к.ф.н. М.,2001.
- Берн Ш. Гендерная психология. — СПб, прайм-ЕВРОЗНАК, 2001.
- Жинкин Н.И. Четыре коммуникативные системы и четыре языка. // Теоретические проблемы прикладной лингвистики. М., Наука, 1965.
- Клецина И.С. Психология гендерных отношений. — СПб, Алетейя, 2004.
- М.Коул. Культурно-историческая психология: наука будущего.— М., Когито-Центр, ИП РАН, 1997.
- Кульпина В.Г. Лингвистика цвета. — М., Московский Лицей, 2001, гл.2.
- Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М., МГУ, 1997.
- Серов Н.В. Светоцветовая терапия. — СПб, Речь, 2001, гл.11, 12
- Серов Н.В. Цвет культуры. — СПб, Речь, 2004, 1, 4, 21.
- Сосланд А.И. Об идеологической сущности психотерапевтического сообщества. // Моск. Психотерапевтич. Журн., 2004, №2, с.5-25.
- Яньшин П.В. Эмоциональный цвет: Эмоциональный компонент в психологической структуре цвета. Самара, СамГПУ, 1996, §5.4.
- Яньшин П.В. Введение в психосемантику цвета. Учебно-методическое пособие. Самара, СамГПУ, 2001, Гл. 6.
- Barbieri M. The organic codes. An introduction to semantic biology.— UK, Cambridge University Press, 2003.
- Bardwick J.M. The psychology of women. N.Y. Harper & Row, 1971.
- Bern E. Principles of group treatment. — N.Y., Oxford University Press, 1966.
- Bremond E. L’intelligence de la couleur, — P., Albin Michel, 2002.
- Heller E. Wie Farben wirken. Farbpsychologie. — Hamburg, Rowolt, 1999.
- Khouw N. The meaning of color for gender. [On-line article, 2003]
- Klar G. Luscher-Test. Die Psychologie der Farben. Basel, Test-Verlag, s.a., S.14. Имеется сокращенный перевод: Клар Г. Тест Люшера. // Магия цвета. — Харьков, «СФЕРА», 1996, с. 85.
- Radeloff, D. J. Role of color in perception of attractiveness. // Perceptual and Motor Skills, 1990, Vol.71, P.151.
- J. Ricci. Mieux vivre avec les couleurs.— P., France loisirs, 2004.
- Rousseau R.-L. Le langage des couleurs. — St Jean de Braye, Dangles, 1980.
- Wittgenstein L. Remarks on colour. — Berkeley, University of California Press, 1977.