© А.В. Манойло

Информационно-психологическая война: факторы, определяющие формат современного вооруженного конфликта

Информационно-психологическая война1. Формат вооруженных конфликтов нового поколения

Сегодня внимание всей научной общественности приковано к событиям, которые развиваются в Ираке. Сейчас уже достаточно очевидно, что Ирак рассматривается американским командованием как идеальный полигон для испытания новых средств и способов ведения войны, и, в первую очередь, для отработки в режиме реальных боевых действий новых тактических концепций и технологий информационно-психологического воздействия. В политическом плане важность того, что происходит в Ираке, трудно недооценить: именно благодаря успешности избранной силами вторжения тактики ведения боевых действий страна не только была полностью взята под контроль (или оккупирована — как кому нравится), но и появилась возможность строить планы принудительного возвращения в русло американской политики таких давних оппонентов как Иран и КНДР.

В научном плане многие ученые не перестают отмечать, что американо-иракский вооруженный конфликт развивается совершенно иначе, чем его предшественники, и, если анализировать его чисто в военном плане, то многие действия американского командования не просто непонятны, но иногда кажутся нелогичными, примитивными, не учитывающими местной специфики. Для внешних наблюдателей, следивших за конфликтом с экранов телевизоров, странное «топтание» коалиционных сил вблизи Басры и сложные маневры бронетанковых колонн вокруг незначительных иракских портовых городков дали повод говорить о том, что американцы либо ввязались в конфликт, не имея четких планов подавления иракской обороны[1], либо столкнулись с неожиданно сильным сопротивлением, к которому не были готовы. Когда же активные действия коалиционных сил временно замирали, это, как правило, объяснялось стремлением командования союзников избежать потерь. Однако, эти потери все равно возникали, и нередко в тот самый момент, когда общественность, замершая у экранов телевизоров, начинала скучать, наблюдая, как обладающие огромной ударной поражающей мощью элитные войска союзников безуспешно пытаются выбить иракских стрелков из трех-четырех занимаемых ими сараев. При этом боевые потери армии США в Ираке мгновенно собирали у экранов телевизоров огромную аудиторию американских граждан и, затем, фокусировали их внимание на тех материалах, которые подавались сразу после сводок с фронтов.

[1] В свое время очень популярной была такая версия причин возникновения конфликта: Буш-младший пришел в Ирак чтобы отомстить за Буша старшего, потому что давно мечтал об этом. И как только такая возможность представилась, он тут же развернул военную машину США для подготовки вторжения. А на осторожные замечания генералитета о том, что иракская компания может дорого обойтись, он, вероятно, ответил что-то вроде: «Когда речь идет о чести семьи, разговор о деньгах неуместен».

Если рассматривать версию об относительно слабой первоначальной готовности армии США к ведению боевых действий в Ираке, то, с нашей точки зрения это, конечно, не так — если бы американские войска приступили бы к покорению Ирака без заранее продуманного плана, вряд ли им это бы удалось с такими минимальными потерями и в такие короткие сроки. С точки зрения бизнеса, иракская операция была исключительно успешной формой реализации коммерческого проекта — за короткий срок административный контроль над огромной территорией перешел в руки союзного командования, которое теперь свободно распоряжается уцелевшей экономикой покоренной страны и богатейшими нефтяными месторождениями. Это позволяет сделать вывод, что ни одно из действий американского командования не было случайным — просто перед нами, внешними наблюдателями, разыгрывался хорошо срежиссированный спектакль, рассчитанный на то, чтобы держать в постоянном напряжении аудиторию, управляя ее эмоциями в интересах реализации собственной государственной политики. Действительно, в течение нескольких месяцев миллионы зрителей по всему земному шару заворожено следили за многосерийными сводками боевых действий в Ираке, который по своей популярности вытеснил даже знаменитые «мыльные оперы». При этом мало кто замечал, что ударные группировки союзников как будто позируют перед телекамерами, и в боевые действия вступают только тогда, когда уже заранее известен их пиар-эффект. Ничего лишнего, ни одного движения, не попавшего в кадр. Создается впечатление, что иракские бойцы в спектакле играют роль массовки, которую «экономно расходуют» так, чтобы хватило на следующие серии. Сам же сценарий компании строится так, чтобы обеспечить информационно-психологическое воздействие на американскую и международную общественность — аудиторию, следящую за войной с экранов телевизоров, — с целью обеспечения ее добровольного подчинения. Такой сценарий, по сути, есть новая разновидность технологий информационно-психологического воздействия на сознание, в котором с реальностью работают так, как это делают с сюжетом журналистского репортажа. При этом собственно боевые действия становятся одной из сцен, предусмотренных сценарием, и теряют свою ключевую, самостоятельную, роль.

С нашей точки зрения, наблюдая с экранов телевизоров за «странной» войной в Ираке, мир увидел появление войн нового поколения — информационно-психологических, в которых собственно боевые действия играют подчиненную сервисную роль, а план вооруженной кампании строится по правилам и в соответствии со сценарием пиар-воздействия на собственных граждан, на граждан политических союзников и оппонентов и на международное сообщество в целом. Таким образом, мы можем со всеми основаниями говорить о том, что современный вооруженный конфликт развивается в жанре репортажа и по законам этого жанра, с тем чтобы генерируемые им новости своим форматом максимально близко соответствовали формату пиар-материала, необходимого для реализации технологий информационно-психологического воздействия. В результате такая цепочка производства (боевыми подразделениями вооруженных сил) и практической реализации (силами психологических операций) новостей с театра военных действий становится высокотехнологичным конвейером производства инструментов обработки и формирования общественного мнения, обеспечения добровольного подчинения, политического целеуказания и управления вектором политической активности элит, находящихся у власти в различных странах. Продукт современной операции информационно-психологической войны — это сводка новостей СМИ в формате журналистского репортажа.

Сегодня информационно-психологические войны нового поколения становятся эффективным инструментом внешней политики: пусть общество не обманывает то, что в репортажах с театра военных действий зрители видят, что жертвы агрессии — не они сами, а граждане Ирака в далекой стране, положение которой на карте далеко не все укажут с первого раза. Цель любой информационно-психологической операции — добровольная подчиняемость общества, которая обеспечивается при помощи технологий психологического воздействия на сознание его граждан. Пиар-компания, сопровождающая военные действия в Ираке, тому явное подтверждение — формат и характер вещания рассчитаны, в основном, на граждан тех стран, которые в той или иной степени негативно относятся к политическому курсу администрации США, при этом в преподносимых зрителям материалах несложно выявить типично манипулятивные приемы работы с информацией. Это позволяет говорить о том, что в информационно-психологической войне, ведущейся в Ираке, под прицелом находятся не только граждане этой страны, но и мы сами.

2. Информационное противоборство и информационно-психологическая война — к вопросу о соотношении понятий

Сам термин «информационно-психологическая война» был перенесен на российскую почву из словаря военных кругов США. Дословный перевод этого термина («information and psychological warfire») с родного для него языка — английского — может звучать и как «информационное противоборство», и как «информационная, психологическая война», в зависимости от контекста конкретного официального документа или научной публикации. Многозначность перевода данного термина на русский язык почему-то стала причиной разделения современных российских ученых на два соперничающих лагеря — на сторонников «информационного противоборства» и сторонников «информационной войны», несмотря на то, что, на языке оригинала это, по существу, одно и то же. Вводя в употребление термин «информационно-психологическая война», американские ученые, как гражданские, так и военные, придерживаются традиционной для американской культуры прагматичной идеологии, ориентированной не столько на конкретные сиюминутные нужды, сколько на ближайшую перспективу: используя термин «информационная война», они формируют в сознании властных кругов и общественности в целом целевую установку на то, что в будущем эта форма отношений станет настолько развитой и эффективной, что полностью вытеснит традиционное вооруженное противостояние. Да, говорят американцы, мы уже настолько хорошо изучили психологию человека и научились ею управлять, что для обеспечения его безусловной подчиняемости нам уже не нужно применять грубую силу — армию и полицию. Те же способы подчинения могут быть применены и к любой социальной системе. Если же социальная система не желает добровольно подчиняться, мы заставим ее это сделать с помощью современных комплексных технологий тайного информационно-психологического воздействия, причем для непокорной социальной системы результат такого противостояния будет равносилен поражению в войне.

По нашему мнению, у американцев информационная война используется не столько как термин, обозначающий современную фазу развития конфликтных социально-политических отношений, сколько как вектор формирования внешней политики, как программа выбора политического курса и конечная цель эволюции инструментов политического управления. Поэтому, непрекращающиеся сегодня баталии российских ученых по поводу того, правомерно ли называть современные информационно-политические конфликты информационными войнами или все-таки лучше использовать для этого термин «информационное противоборство», на наш взгляд, не приведут к существенным для науки результатам.

Не секрет, что современная концепция информационно-психологических войн США основана на трудах и практическом опыте стратагемной политики китайских военных и политических деятелей, таких как выдающийся полководец и государственный деятель Сунь-Цзы [Конрад Н.И. Сунь-цзы. Трактат о военном искусстве. — М.-Л., 1959.], живший в IV в. до н.э. в древнекитайском царстве Ци. Можно предположить, что, если бы, например, концепция информационных войн пришла бы в российскую политику и науку непосредственно из Китая, то, возможно, мы бы сейчас спорили о том, не является ли информационно-психологическая война всего лишь очередной фазой эволюции азиатской политической мысли, в которой традиционно почитаемая на востоке хитрость и коварство переплетаются в сложнейшей сети явных и тайных политических интриг. И наверняка бы возник вопрос: можно ли острый политический конфликт называть информационно-психологической войной, если даже в те времена, когда основные ее положения уже были сформулированы (IV в. до н.э.), традиционное военное искусство не только не потеряло своего значения, но и начало активно развиваться именно в направлении массированного применения грубой вооруженной силы. То есть, если тогда, на зачаточной стадии развития военного искусства, не произошло вытеснение новыми формами психологической борьбы более примитивных и архаичных форм прямой вооруженной агрессии, то почему это должно произойти сейчас, при современном уровне развития систем вооружений и военного искусства в целом?

Определяя информационное противоборство как наиболее общую категорию социальных отношений, мы придерживаемся следующей точки зрения: к информационному противоборству можно отнести любые формы социальной и политической конкуренции, в которых для достижения конкурентного преимущества предпочтение отдается средствам и способам информационно-психологического воздействия. Видно, что понятие информационного противоборства включает в себя весь спектр конфликтных ситуаций в информационно-психологической сфере — от межличностных конфликтов до открытого противостояния социальных систем. Информационно-психологическая война — это, безусловно, также один из видов информационного противоборства.

Почему же возникла необходимость введения нового термина «информационно-психологическая война»? И с чем связана такая его живучесть? Ведь, где бы этот термин не употреблялся, все прекрасно понимают, о чем идет речь. Именно это определяет практическую ценность данного термина в системе научных знаний. По нашему мнению, существует несколько основных причин, благодаря которым этот, вообще говоря, публицистический, термин так прочно вошел в научные труды и нормативные документы:

  • во-первых, использование термина «информационно-психологическая война» применительно к сфере вооруженного противоборства подчеркивает все возрастающую роль психологических операций в современных войнах и локальных вооруженных конфликтах: современные войны все более становятся психологическими, напоминающими масштабную PR-кампанию, а собственно военные операции постепенно оттесняются на второй план и играют четко определенную и ограниченную роль, отведенную им в общем сценарии военной кампании;
  • во-вторых, использование данного термина подчеркивает, что современные технологии психологической войны способны нанести противнику не меньший ущерб, чем средства вооруженного нападения, а информационное оружие, построенное на базе технологий психологического воздействия, обладает значительно большей поражающей, проникающей и избирательной способностью, чем современные системы высокоточного оружия;
  • в-третьих, использование данного термина подчеркивает ту роль, которую начинают играть информационно-психологические операции в международной политике, вытесняя из политической практики или замещая в ней иные, более традиционные, формы политического регулирования, такие как война вообще и военные акции, в частности;
  • в-четвертых, применение данного термина вызвано необходимостью подчеркнуть высокую социальную опасность некоторых современных организационных форм и технологий информационно-психологического воздействия, используемых в политических целях.

С нашей точки зрения, информационно-психологическая война — это политический конфликт по поводу власти и осуществления политического руководства, в котором политическая борьба происходит в форме информационно-психологических операций с применением информационного оружия.

3. Правомерно ли использовать термин «война» при описании агрессивных форм информационно-психологической борьбы?

Но все это, конечно, лишь наиболее общие рассуждения о том, почему термин «информационно-психологическая война» так прочно прикрепился к ряду явлений современной политической жизни. Истинная же причина этого, на наш взгляд, состоит в том, что современная агрессивная информационно-психологическая борьба сама порождает локальные войны и вооруженные конфликты, которые становятся индикатором информационно-психологической войны, ее «витриной» и основной формой политического проявления скрытых процессов, лежащих в ее основе. При этом в современной информационно-психологической войне вооруженные конфликты играют строго отведенную им роль.

Для того, чтобы запустить, или инициализировать, тот или иной боевой механизм информационно-психологического воздействия на сознание (или подсознание), необходим мощный толчок, или стресс, способный вывести от природы устойчивую систему психики человека из равновесного состояния и активизировать в ней поиск новых защитных механизмов, адекватных стрессовой ситуации[3]. В качестве такой защиты психотехнологи любезно готовы предложить свою идеологию, мировоззрение, систему ценностей, замещающие в человеке прежние психологические механизмы защиты. Что, в конечном итоге, обеспечивает достижение главной цели любой современной психологической операции — добровольную подчиняемость личности.

[3] Для этого, кстати, не обязательно, чтобы угроза, вытекающая из стрессовой ситуации, была реальной — достаточно создать иллюзию того, что в изменившейся ситуации прежние механизмы психологической защиты уже не работают, либо не справляются с возлагаемой на них нагрузкой

Такой эффект на психику человека способна оказать только внезапно возникшая угроза для его жизни: неизвестная медицине эпидемия (например, атипичная пневмония), стихийное бедствие … или война. При этом, если наступление первых двух событий предсказать достаточно сложно[4], то войну или локальный вооруженный конфликт можно породить практически в любой точке земного шара и в тот самый момент, когда это предусмотрено сценарием психологической операции[5]. Кроме того, угроза войны — идеальный инициирующий повод для психологического стресса: угроза войны одновременно направлена и на крупные страты (государства, нации, народности), и непосредственно на каждую личность в отдельности.

[4] И поэтому они принципиально не подходят в качестве инициирующего толчка для планирования операций психологической войны. Так называемая эпидемия атипичной пневмонии, не является исключением из этого правила: такие эпидемии возникают регулярно (в частности, вирус гриппа мутирует каждый год) и их просто не замечают. Сам миф о смертельно опасной эпидемии атипичной пневмонии был сформирован искусственно, и, безусловно, является одной из составляющих информационно-психологической операции США в Ираке, но цель его — отвлечь мировое общественное мнение от неудач союзных сил в войне — является примером того, как грамотно и оперативно в психологической войне могут быть использованы любые изменения оперативной обстановки.

[5] Не случайно на примере войны в Ираке (1992-94 г.) мы видим, что современная война напоминает масштабный пиар-спектакль, в котором делается только то, что попадает в кадр кинокамер в соответствии с пиар-сценарием кампании, а кровь своих солдат, солдат противника и союзных сил льется только в тех случаях, когда это необходимо для достижения пиар-эффекта.

Таким образом, на современной стадии развития политических технологий информационно-психологическая война не всегда начинается собственно с военных действий, но сами военные действия становятся необходимым фактором любой боевой психологической операции — в качестве средства инициирования[6] цепных психологических реакций, предусмотренных сценарием психологической войны. Война психологическая порождает войну локальную: для перехода психологической операции из латентной стадии в активную необходим инициирующий повод, а, следовательно, нужен локальный вооруженный конфликт. То, что в планах информационно-психологической войны традиционная война играет ограниченную, строго отведенную ей роль, не делает ее менее опасной, не сокращает ее масштабов и не вытесняет ее из сферы политических отношений — глобальные военные конфликты постепенно исчезают из политической жизни (в условиях информационно-психологической войны в них больше нет необходимости), количество же локальных вооруженных конфликтов и частота их возникновения растет.

[6] В свете этих положений, как представляется, становятся понятны некоторые «нелогичные» эпизоды войны в Ираке — например, странное бездействие союзных сил в Басре и ряде других населенных пунктов, когда мощная военная машина наступающих войск неожиданно забуксовала и остановилась при первых звуках выстрелов иракских ополченцев, которые, по определению, не могли ни задержать вторжение, ни даже нанести ему ощутимый урон. Тем не менее, войска союзников остановились и вели себя пассивно, если не сказать — сонно, в течение нескольких недель, становясь темой для пересудов, политических сплетен, слухов и официальных заявлений. Не ставя под сомнение профессионализм американских и британских военных, хочется заметить, что, вполне возможно, во всех указанных случаях сам штурм и оккупация населенных пунктов не был главной целью для войск вторжения — своей активизацией, сопровождающейся потерями как среди своих, так и среди чужих, американо-британские части в течение месяца подбрасывали для мировой общественности шокирующие пиар-уколы, выполняющие роль инициализирующего механизма для запуска сценария очередного этапа психологической операции. Т.е., возможно, быстрый и бескровный штурм Басры изначально не был в планах союзных войск.

Наблюдающийся сегодня постепенный перенос политической борьбы в информационно-психологическую сферу увеличивает риск возникновения локальных вооруженных конфликтов: технологии информационно-психологической войны многим кажутся привлекательными именно в силу их относительной дешевизны, доступности и эффективности, а, следовательно, интенсивность их использования в политической борьбе будет только нарастать. Соответственно, будет увеличиваться и количество локальных вооруженных конфликтов, которые в психологических операциях играют роль инициирующего механизма — «спускового крючка». Что, в конечном итоге, ведет к распространению практики применения собственно вооруженного насилия: там, где начинается психологическая война, обязательно возникнет локальный вооруженный конфликт.

Таким образом, психологическая война — это и есть боевые действия, спланированные в соответствии с пиар-сценарием, цель которых — не уничтожение живой силы и техники противника, а достижение пиар-эффекта.

4. Базовый принцип противодействия операциям психологической войны.

Продукт современной операции информационно-психологической войны — это сводка новостей СМИ в формате журналистского репортажа. Соответственно, продукт информационно-психологической контроперации — сводка новостей, которая делает построение такого репортажа неудачным.

Литература

  1. Манойло А.В., Петренко А.И., Фролов Д.Б., 2003 г.: Государственная информационная политика в условиях информационно-психологической войны. — М.: Горячая линия — Телеком, 541 с.: ил.
  2. Манойло А.В., 2003 г.: Государственная информационная политика в особых условиях, монография. — М.: Изд. МИФИ, 388 с.: ил.
  3. Грачев Г.В. Информационно-психологические операции во внутриполитической борьбе в России в современных условиях, М.: 1999
  4. Г.Г. Почепцов. Информационные войны. М.:«Рефл-Бук», 2000
  5. Фролов Д.Б., Воронцова Л.В. Информационное противоборство: история и современное состояние. — М.: Горячая линия — Телеком, 2004
  6. Директива МО США TS3600.I «Информационная война» от 21 декабря 1992 г.; Директива председателя КНШ МО США №30 «Борьба с системами управления», 1993 г.
  7. Libicki M.C. What is Information Warfare? Washington, D.C. National Defense University Press, 1995; Stein G.H. Information Warfare // Airpower Journal. Spring 1995; Szafranski R. A. Theory of Information Warfare: Preparing for 2020 // Airpower Journal. Spring 1995; Harley I.A. Role of Information Warfare. Truth and Myths. NTIS, Naval War College. AP-A307348. USA, 1996; Information Warfare, complex organisations and the power of disruption. University of Arisona, 1997
  8. Information Warfare: Implications for Arms Control. Kings College London, ICSA. UK, 1998

Опубликовано: Манойло А.В., Информационно-психологическая война: факторы, определяющие формат современного вооруженного конфликта. — Киев: Материалы V Международной научно-практической конференции «Информационные технологии и безопасность», вып. №8, 2005 г., с. 73-80.

© , 2005 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора