Библиотека » Медиавлияния » Факты и фреймы

Коммуникации создали и создают человечество: факт — ничто, фрейм — это наше все

Каждое общество или сообщество борется за унификацию поведения своих граждан, задавая образцы правильного поведения и клеймя образцы неправильного.

Первыми это сделали боги, которые появились после того, как люди объединились в большие сообщества. Они были всеведущими и всезнающими, поэтому нарушать правила поведения было опасно. Сегодня, наоборот, уже не боги, а боты несут нам иное поведение, поскольку порождают фейки и дезинформацию. В случае коронавируса, например, такие подсказки могут оказаться опасными для здоровья, приводя к непоправимым последствиям.

Если взглянуть в историю, то человечество все время занято унификацией поведения. Религия и идеология делали это столетиями, причем вступали в войну с теми, кто исповедовал другое поведение и другие мысли. Самые кровавые войны шли против тех, у кого был другой бог.

Желание обращать других в свою веру было столь велико, что оно вело к новым изобретениям. Конгрегация пропаганды была создана Ватиканом в 1622 г. Пропаганда была механизмом обращения в веру неверных. Когда им открывалось в душе нечто большее, чем они знали до этого, работа по обращению считалась выполненной. Иезуиты, специализацией которых было такое обращение неверных, по сегодняшний день имеют два десятка университетов по всему миру, считая, что после с выпускником уже можно не работать, он остается верующим на всю жизнь.

Гутенберг изобрел первый печатный станок в районе 1440 г. Китай еще раньше занялся печатанием с досок, но там было сложно с иероглифами. Поэтому первой печатной книгой и становится Библия. Это было важно, так как такой текст не имел ошибок переписчиков, а кроме того, его можно было производить в любых количествах. Кстати, это был первый массовый продукт.

Коммуникации несут прямое и косвенное воздействие, поскольку формируют картину мира человека.

Но раньше мы мало думали о коммуникациях именно как о воздействии. Мы считали, что это просто передача информации. Но каждое событие подается в определенном фрейме. Факт будет один и тот же, но разные фреймы будут придавать ему разные значения. Фрейм представляет собой объединение факта и контекста. А если сюда добавить, что реально и отбор фактов будет разный, то мы получим многоуровневую систему влияния под маской объективности.

Мир строится не на информации, а на влиянии с помощью информации. Именно это лежит в основе управления нами. Если раньше информация приходила со страниц газеты «Правда», то теперь она нацелена на нас из телесериалов и бестселлеров. Первая была заметна, вторая — невидима, мы принимаем ее и рассматриваем ее в результате как свою собственную мысль, в то время как информации из газеты мы могли оказать сопротивление, хотя бы в своей голове.

Мы реагируем на фреймы, а не просто на информацию, поскольку факт каждый раз будет разным, попадая в сцепку с разными фреймами.

Фрейм чаще всего переводит факт на язык аудитории. Фрейм может убить остроту факта или, наоборот, усилить ее. Фрейм заставляет нас реагировать. Один и тот же факт будет вести к разным последствиям в зависимости от фрейма, в котором его подадут.

Сказке о Красной Шапочке не более шести тысяч лет, то есть очень маленький промежуток времени мы испытываем воздействие таких сознательно направленных на нас коммуникаций. Эта сказка учила, что с незнакомцами разговаривать не надо, тем более рассказывать им, где живет бабушка… Но эта воспитательная мысль спрятана внутри развлекательной истории. Все известные религии вообще возникли не так давно — в первом тысячелетии до нашей эры. Но они дают образцы поведения тысячам людей по сегодняшний день.

Ю. Харари (его сайт — ynharari.com), например, относил религии к виртуальностям, поскольку в жизни их увидеть нельзя. Но именно владение виртуальностями, по его мнению, является единственным отличием человека от животных. Харари считает, что либеральный гуманизм такая же религия, которая не более основана на реальности, чем любая другая религия [1]. Он также считает, что аграрная революция, произошедшая десять тысяч лет назад, отнюдь не была таким благом, как ее подают.

Но это идея 1999 года Дж. Даймонда, для которого это более профессиональная тема [2]. По его аргументации в результате возникли болезни от худшего питания, изменился в сторону уменьшения даже рост людей. Даймонд суммирует эти результаты в трех последствиях:

Cкудость питания из-за ограничения типов возделываемых растений.
Список одомашненных растений был очень невелик, поэтому пропажа урожая одного из них имела серьезные последствия.
Появились массовые болезни и паразиты, которые приходили также из-за обмена с другими такими же поселениями [3].

Правда, Харари красивее говорит, что это не люди одомашнили пшеницу, это пшеница одомашнила людей, когда перевела их из охотников-собирателей в сельхоз труженников, которые стали жить скученно и на одном месте, что и приводит ко многим негативным последствиям.

Харари предупреждает о роли big data в будущем: «Подумайте о ситуации, когда кто-то в Пекине или Сан-Франциско знает, что делает каждый гражданин Израиля в любую минуту, все наиболее интимные детали о любом мэре, член Кнессета или армейского офицера. Те, кто будут контролировать мир в двадцать первом столетии, и являются теми, кто будут контролировать информацию».

Харари считает, что данная информационная революция по своим последствиям сравнима с индустриальной революцией девятнадцатого века.

И это последствия не компьютеров у нас дома, а развития искусственного интеллекта, у которого пока просматриваются почти бесконечные возможности.

Харари также интересно посмотрел и на недавние события: «Если взглянуть на столкновение коммунизма и либерализма, то можно сказать, что это столкновение между двумя разными системами обработки информации и принятия решений. Либеральная система — это, по сути, система распределения. Она распределяет информацию и право принятия решений между многими индивидами и организациями. В отличие от этого, коммунизм и другие диктаторские системы централизуют. Они концентрируют всю информацию и власть в одном месте, как в Москве в случае Советского Союза. Имея технологию двадцатого столетия, это было просто неэффективно, поскольку ни у кого не было способности обрабатывать информацию достаточно быстро и принимать правильные решения, например, сколько капусты выращивать в Советском Союзе, сколько машин производить, сколько будет стоить каждая машина? Все эти решения пытались принимать в одном месте, когда у вас были только пишущие машинки и шкафы, ручка и бумага. И это не работало. И эта одна из главных причин, если не самая главная, почему Советский Союз развалился. Это было результатом господствующих технологических условий» [4].

И он продолжает свою аргументацию: «В 20 столетии демократия и капитализм победили фашизм и коммунизм, потому что демократия лучше обрабатывает информацию и принимает решения. Но это не закон природы, что централизованная обработка информации всегда менее эффективна, чем распределенная. С ростом искусственного интеллекта и машинного обучения станет возможной очень эффективная обработка огромных объемов информации в одном месте, и тогда централизованная обработка информации станет более эффективной, чем распределенная. Огромная опасность, в которую попадает либеральная демократия, состоит в том, что революция в информационных технологиях сделает диктаторские режимы более эффективными, чем демократии, тогда основной недостаток авторитарных режимов 20 столетия — их попытку концентрировать всю информацию в одном месте сделает их большим преимуществом».

То же самое он говорит в своей статье «Почему технологии благоприятствуют тирании» [5]. Тут он также добавляет новые проблемы, которые возникнут: «Либерализм примирил пролетариат с буржуазией, верующих с атеистами, местных с иммигрантами, европейцев с азиатами, обещая каждому больший кусок пирога. С постоянно растущим пирогом это было возможно. И пирог может продолжать расти. Однако экономический рост может не решить социальные проблемы, которые сейчас создают технологические прорывы, поскольку этот рост в сильной степени закладывается созданием все более и более прорывных технологий».

Исчезновение рабочих мест из-за автоматизации приведет к тому, что люди потеряют не только экономическую, но и политическую силу. Их легко будет мониторить и контролировать. А власть будет от этого только усиливаться.

Одновременно все «плохое» на улице будет вести ко все более изощренным видам «хорошего» рассказа об этом, чтобы успокоить население. И это уже не Харари, а недавний пример — Беларусь. Протестующие люди на улицах с контр-флагами — не нейтральные кадры, они требуют интерпретации, где они могут быть представлены либо как протестующие против несправедливости, либо как бунтовщики, создающие несправедливость. При первом фрейме действия правоохранителей незаконны, при второй — вполне законны. Соответственно, будут отбираться подтверждающие детали и характеристики. Избиения, пытки и задержания в одной интерпретации ужасны, и все почти законно — во второй, поскольку официальная точка утверждает, что этого вообще не было. Возникает две точки отсчета для описания реальности: с точки зрения протестующих и с точки зрения ОМОНа.

Есть вообще прямое отрицание того, что люди видели и слышали. Никита Михалков, например, заявил о протестах, что это компьютерная графика [6]. МВД Беларуси опровергло избиения [7]. Зато Лукашенко хоть и признал, но заявил, что силовиков спровоцировали сами задержанные [8]. То есть факт един, но к нему ведет множество интерпретаций. И наша реакция на этот факт определяется этими интерпретациями. Из-за них начинаются протесты и революции.

И. Гоффман ввел понятие фрейма как способа связки информации и действительности.

Любая информация отражает не только факт, но факт плюс косвенно и точку зрения на него, создаваемую путем отбора слов и контекстов. В результате возникает/формируется отношение к факту, что несет не только объективные, но и субъективные оттенки в описание.

Исследователи пишут: «Реальность всегда предстает из определенной перспективы. Эта перспектива дается используемыми нами фреймами, они являются определенной организацией опыта. В определенном смысле мы конструируем реальность, принимая во внимание фрейминг, переключение и фабрикацию, то есть создание фальшивых представлений о том, что происходит. Но Гоффман подчеркивает, что неправильно считать, что реальность создается, она также задана. Нельзя говорить о парковке, есть ли вообще нет такого места» [9].

Гоффман задает фрейм как «схему интерпретации», позволяющей идентифицировать бесконечное количество событий, ей соответствующих.

Вот пример так называемой «арабской весны» [10]. Это, как и пражская весна 1986 г., когда протест подается в положительном виде, как вариант борьбы за демократию. При этом одни характеристик и события акцентируются, другие — уходят в тень. Использование слов: «пробуждение», а не «хаос». Источниками информации являются демократические активисты, а не офицеры безопасности. И такой же пример как освещение американских расовых протестов с «памятникопадами» — Black LiveMatters. Кто они? Враги системы или ее конструкторы? Факт один и тот же, но интерпретации могут быть абсолютно противоположными.

Событие может быть подано с разных точек зрения, что и создает разные фреймы. Здесь нет объективности, например, в случае протестов Black Live Matters вы описываете протестующих или как преступников, или как бунтарей за справедливость. И весь фактаж просеивается в ту или другую сторону.

Описание нахождения в заключении в Беларуси сразу переносит нас на взгляд на мир со стороны задержанного, например, вот певица описывает свои 12 дней за решеткой [11]. И эти подробности «убивают» каждого из нас, сидящих в кресле дома. Кстати, тот же Гоффман писал про тюрьму, что там делается попытка сразу же «убить» идентичности и роли, которые заключенный приносит с собой снаружи. И это понятно, поскольку требуется выбить неподчинение.

С. Чалый анализирует инаугурацию Лукашенко: «визуально для человека, который вступал в должность, изменения были минимальные по сравнению с прошлыми церемониями. То же здание, те же стулья, люди сидят, первый ряд привычный — с высшими чиновниками и родственниками. Все было сделано так, чтобы убедить самого Лукашенко: все в порядке. Для него массовку и собирали. При его зрении не обратить внимание, к примеру, на отсутствие послов — совсем не сложно» [12]. И еще: «Лучше всего происходившее описывают две метафоры: принуждение к любви от домашнего тирана и инаугурация под слоганом коронации Ивана Грозного: «Где мой народ?» А народ-то не пришел».

Гоффман еще вводит термин — «переключение», когда происходит смена нюансов, и нечто трансформируется в другое. Например, А. Лукашенко заговорил о западных кукловодах протестов, переключив интерпретацию протестов на чужое влияние. Оппозиция акцентирует инаугурацию как тайную, чтобы снизить ее статус. Все это примеры переключения интерпретаций на другой уровень. При этом основной факт остается тем же. И все происходит вокруг исходной ситуации, которая все время принимает новые формы, благодаря новым интерпретациям.

Исследователи подчеркивают: «Гоффман резервирует концепцию переключения для того, что может быть названо изменение открытого кода ситуации, разграничивая это от фабрикации, где один или несколько людей не знают о переключении кода» [13]. Для социологов концепция фреймов это модель того, как люди понимают и предсказывают социальную реальность [14-17]. Фреймы помогают им ориентироваться в жизни, их поведение определяются ими, поскольку они столь же важны, как и факты.

Основной источник фрейминга лежит в медиа, поскольку они и являются главным каналом, выходящим на самую массовую аудиторию. Они как бы «законодатели мод» для мозгов. Исследователи акцентируют: «Новостные медиа без сомнений являются главными в процессе фрейминга: они генераторы фреймов, организаторы и передатчики, соединяющие социальные структуры с индивидом. Новостной контент не является простым набором слов; он несет встроенные социальные значения и отражает распространенные организующие принципы в обществе с помощью отбора слов журналистами, новостных источников и метафор. Этот процесс создания границы проблемы сводит сложную ситуацию к простой теме, формирует человеческие интерпретации, делая некоторые элементы заметными, в то же время игнорируя другие. В случае фреймов «арабской весны» новостной контент не является беспроблемным, но содержит социальные ценности и транслирует идеологии, тем самым реализуя существенную социальную силу» [10].

Когда воздействие идет через фреймы, эта точка отсчета оказывается спрятанной, на первом месте всегда будут факты. Но такая вроде объективизированная подача каждый раз будет разной при том же наборе фактов. Человек получает не только факты, но и взгляд на мир, в котором оказываются, как в корзинке, аккуратно уложенными факты.

Вернувшись на столетия назад, вспомним, что античная риторика, которая возникла как обучение граждан эффективному воздействию, имела такую практическую направленность, поскольку была результатом того, что гражданину следовало самому защищать себя в суде, поскольку адвокатов не было. Все остальное это скорее косвенное воздействие, когда, например, после выхода книг Карамзина «Бедная Лиза» или Гете «Страдания юного Вертера» ширится волна самоубийств, поскольку молодые люди повторили поведение героев. Художественный текст переходит в жизнь. Точно так пропаганда поднимает героические поступки, рассказывая о героизме других. Реклама и паблик рилейшнз подталкивают нас к покупке того или иного товара.

Статус воздействия резко возрастает с появлением массовой коммуникации и массовой культуры. Считается, что комиксы, к примеру, помогли поддержать/поднять дух американцев во время великой депрессии. Это был поток супергероев, «исправляющих» тонус нации. Правда, теперь уже супергерои могут быть полностью отрицательными как в сериале «Boys» («Пацаны»). Там они выглядят как набор просто «бандитов», служащих нехорошей цели, хотя население ими восхищается.

Все процессы как социальных протестов, так и социальной стабилизации обществ кроются в правильных коммуникациях. Все страны болезненно относятся к попыткам изменения своей идентичности. Британия аргументировала выход из ЕС тем, что там будет потеряна идентичность. Советский Союз на последнем этапе стал строить «советский народ», который тогда называли «новой исторической общностью». Украина строит свою собственную идентичность.

Войны идентичности самые тяжелые, поскольку твой, кажущийся максимально личным, взгляд на мир пытаются разрушить.

Бизнес в свое время выстроил общество потребления, условно говоря, продлив производственную цепочку до квартир граждан. Это сделали реклама и паблик рилейшнз. Это две науки практической направленности, как и, собственно говоря, журналистика, направлены на управление массами людей. Если психотерапия/психоанализ работают над одной головой, то журналистика — сразу над многими. Кино и телевидение стали делать это же уже не с помощью печатного слова, а визуальной коммуникации.

Пропаганда в ее тоталитарном варианте также стала изобретением двадцатого века. До этого книга и печатное слово создали человечество. Возник литературный язык, появились национальные государства, образование и наука. Есть фраза,которую приписывают Бисмарку, но ее сказал не он, а школьный учитель Оскар Пешель: «Когда пруссаки побили австрийцев, то это была победа прусского учителя над австрийским школьным учителем». Речь идет о системе образования, то есть организации передачи знаний, которая делает общество другим.

Если раньше мир обсуждал передачу знаний, то теперь он обсуждает передачу фейков, причем в разных пространствах, например, среди русскоговорящих в Финляндии [18-21], среди протестантов в США [22]. Каждая аудитория требует своей аргументации и своих фреймов, понятных и близких ей.

Наше доверие и интерес к информации увеличиваются, когда мы видим визуальную картинку или когда сообщение формулируется в негативном модусе [23]. Все это «внешние» параметры, но именно они создают интерес и достоверность продвигаемому сообщению. Они «включают» скорость распространения такого сообщения

Нарративы, сквозь которые и с помощью которых дается информация, также соотносятся с теми или другими фреймами. Исследователи, к примеру, выделили четыре основных нарратива об Украине в российских медиа [24]:

Украина нарушает минские договоренности,
Крым российский и подача воды с Украины,
Вмешательство Украины в дела Беларуси,
Экстремизм/национализм в Украине.

Если есть что-то, что может подтвердить один из таких нарративов, он обязательно появится в новостном потоке. Тогда как никакого позитива там быть не может. При этом внятных подтверждений подобному негативу нет. Обратная информация не рассматривается, например, акцентируется, что Россия не вмешивается в дела Беларуси, хотя на самом деле она приготовила резерв силовиков для Лукашенко (см., например, такое сообщение [25]) и отправила полсотни журналистов вместо бастующих белорусских коллег [26].

Режиссер телеканала «Беларусь 3» Алена Мартиновская заявила так: «Прилетели два самолета сотрудников из России, которые выполняют наши функции за очень большую сумму. Она подчеркнула, что в республике не хватает денег на средства индивидуальной защиты для медиков, а на новых сотрудников новостей есть. Телевизионный режиссер отметила, что сегодня ее вместе с коллегами не пустили на работу. На посту при входе в здание объяснили это тем, что они вошли в какие-то списки» [27].

Вот как пишут, говоря о прямом вмешательстве чужих журналистов в информационное пространство Беларуси: «Некоторые сравнивают новых российских медиаменеджеров Лукашенко с «зелеными человечками» без знаков отличия, которые появились в Крыму в 2014 году. Такие информационные битвы изо всех сил пытаются повернуть общественное мнение в сторону Лукашенко. Отчасти это объясняется почти полным отсутствием общественного доверия ко всем беларуским государственным СМИ, которые мало эволюционировали со времен своих советских истоков. Накладываются и проблемы, связанные с длительным пренебрежением ситуацией. Лукашенко никогда не вкладывал деньги в модернизацию государственных медиаплатформ страны, которые остаются поразительно примитивными по сравнению с изощренной и высоко вооруженной российской медиаиндустрии. Отношение Лукашенко к средствам массовой информации отражает его устаревшее мышление времен Холодной войны и объясняет первоначальный акцент его режима на глушении нежелательных каналов и отказе в работе для иностранцев. Это мышление создает значительные проблемы для его российских советников, привыкшим к созданию эмоционально привлекательного мультимедийного контента, который могут поразить современную аудиторию» [28].

И вывод: «в последние недели Лукашенко добавил намного более утонченный российский опыт информационной войны к своим проявлениям грубой силы. Поскольку сам Лукашенко, как известно, не знаком с современными коммуникационными технологиями, его кремлевские советники помогут ему закрыть протестные платформы и заглушить оппозиционные каналы своими эмоционально привлекательными сообщениями. Беларуские революционеры проявили высокую креативность в своих медиа-стратегиях, но теперь им приходится сражаться с современными мировыми способами информационной войны» (там же).

Новые «журналисты» закрывают конкурентов — например, подали в суд на tut.by. Вот возможное дальнейшее развитие событий: «по решению суда TUT.BY может утратить статус средства массовой информации, однако сможет продолжить свою работу в качестве интернет-ресурса без статуса СМИ» [29]. Блокируются сайты, например,»Нашей ниве» поставили в вину такие статьи: «Убийство брестского демонстранта Геннадия Шутова: 10 вопросов, на которые нет ответов. Нашлось видео», «Звук дубинок не забыть никогда». Задержанный минчанин снял жуткое видео в автозаке», «Действия силовиков напоминают зверства фашистских оккупантов». Обращение руководителей общественных организаций и творческих союзов», «Как в кино про концлагерь». Четыре истории о том, как силовики избивали и издевались в Витебске», «Силовик с известного фото: я спасал парня, который был под алкоголем и наркотиками. Парень: ни слова правды» [30].

Журналисты под подозрением, протестующие граждане на улицах… Газета «Наша Нива» пишет: «В Минске пять воскресений подряд на шествия собиралось от 150 до 300 тысяч человек. Они охватывали весь центр столицы. Причем количество демонстрантов мало зависело от менявшейся тактики властей. В регионах беспрецедентные акции протеста проходили не только во всех областных городах, но и многих райцентрах. Протесты не прекратились, несмотря на задержание после 9 августа как минимум 10 500 человек. Кстати, Восточная Европа не знала более масштабных полицейских операций от 1940-х годов. За полтора месяца в Беларуси через тюрьмы по политическим мотивам прошло более 0,11% населения. Можете сами это спроецировать на любую другую страну. На акции протеста двух последних месяцев в Минске выходило примерно в 6 раз больше людей, чем на самые большие протесты в прежние годы. В регионах же протестует в десятки раз больше людей, чем в прошлые годы. И никогда раньше протесты не продолжались так долго» [31].

При этом вину сам Лукашенко перекладывает то на Запад, то даже на Украину [32]. Но встречаются и удивительные вещи…При этой жесткости власти онлайн-трансляция на сайтах «Беларусь 1» и ОНТ 26 сентября была прервана кадрами об избиении протестующих, что сделали белорусские «кибер-партизаны» [33]. И это удивительно…

Приближение американских выборов активизирует анонимных троллей из России [34]. Фейсбук закрыл три таких сети, сфокусированные в этот раз на Сирии, Турции, Украине и Беларуси. Более детально это описывается как «214 аккаунтов в Фейсбуке, 35 страниц, 18 групп и 34 аккаунта в Инстаграм», которые обсуждают «гражданскую войну в Сирии, внутреннюю политику Турции, НАТО, геополитические проблемы в азиатско-тихоокеанском регионе, войну в Украине, политику в Прибалтике, Грузии, Армении, Украине, России, Беларуси и США» [35]. Другая сеть поменьше: 5 аккаунтов в Фейсбук, страница, группа и 3 аккаунта в Инстаграм.

Все это вновь коммуникации, которые пытаются трансформировать, в данном случае не свое, а чужое пространство, форматируя его под поставленные задачи. И чем критичнее данная точка во времени, чем она более похожа на развилку в истории, тем сильнее становится внешнее воздействие.

В. Познер говорит о российской журналистике: «у нас кризис журналистики. Она превратилась в пропаганду. Она либо за, либо против. Но ведь журналистика не может быть ни за, ни против. Ее долг — давать публике максимум информации, объективной, непредвзятой, полной, своевременной. Но без собственного отношения к этой информации. Чтобы публика сама сделала выводы. Это и есть задача журналистики. У нас журналистика совершенно другая. У нас она либо пропутинская, либо антипутинская. А если тебя невозможно приписать ни к тем и ни к этим, то вообще непонятно, кто ты. В частности, я попадаю в эту ситуацию. Я как раз занимаюсь журналистикой, а не пытаюсь убеждать свою аудиторию, что это хорошо, а это плохо, этот прав, а этот не прав. Многие ищут правду в соцсетях, где ее тоже нет. Там тоже в основном мнения, а не информация» [36].

И это опять о фреймах, о которых молчит занимающийся журналистикой В. Познер, который, кстати, столь активно опровергает, что он агент КГБ, что это становится подозрительным [37-39]. Достаточно того, что он в советское время работал на иновещании и был там даже секретарем парткома.

Вот что вспоминает о тех годах Владимира Познера режиссёр, журналист Елена Чавчавадзе, работавшая в то время на Центральном телевидении старшим редактором Главной редакции пропаганды: «Владимир Владимирович сумел сохранить американское и французское гражданство, что само по себе является исключительным случаем для людей, которые сделали выдающуюся карьеру в советское время в Телерадиокомитете. А Познер был ведущим комментатором иновещания — это вещание на английском языке на все страны мира. И как я лично помню, он имел право выходить в эфир, не подписывая эфирные папки (это была своего рода политическая цензура). Учитывая тот факт, что Телерадиокомитет считался передовой идеологической борьбы, а уж иновещание — это вообще святая святых советской идеологии. И такая степень доверия к Познеру говорит о том, что этот человек входил в самую узкую прослойку идеологов большевизма» [40].

Наш сложный мир покоится на простых социальных конструктах. И они давно вписаны в каждого из нас, в том числе и то, как происходят выборы. И когда читаешь рассказ члена избирательной комиссии, что дополнительные бюллетени они прятали в своем туалете, то все становится понятно. А член другой избирательной комиссии говорит, что во вторую половину дня народ массово пошел голосовать, а они уже все вбросили, так что у них должно было получиться в результате больше ста процентов голосующих на участке, то это и есть те понятные каждому отклонения…

Поток новостей никогда не будет случайным. Он всегда результат отбора. И то, что осталось вне его, отражает мир не менее точно, чем то,что попало в поле зрения медиа. А каждый отобранный факт, неся свой фрейм, с точки зрения которого он интерпретируется, приходит к нам не фактом, а чужой точкой зрения.

Литература: