© Рамиль Гарифуллин
Постмодернизм в психологии
3. Смысл жизни и смысл бытия
Читая исследование Д.А. Леонтьева, чувствуется с каким трудом порой автору удавалось оставаться с одной стороны верным методологическим позициям школы Л.С. Выготского и, в частности, положениям деятельностного подхода, обоснованного его дедом А.Н. Леонтьевым, а с другой, продвигать положения, которые основательным образом не согласуются с его уважаемыми предками. В этой проблеме автору помогло обращение к философии — онтологии смысла и бытия. В результате Д.А. Леонтьев приходит к понятию «жизненный смысл» и подчеркивает eго объективный характер (в отличие от личностного смысла, который является формой познания субъектом его жизненных смыслов). «Жизненный смысл, — считает автор, — есть объективная характеристика места и роли объектов, явлений и событий действительности и действий субъекта в контексте его жизни. Жизненный смысл объективен, ибо не зависит от его осознания, при этом он индивидуален, неповторим. Это не психологическое, а скорее метафизическое понятие»... Оно полностью согласуется с нашим определением смысла бытия, которое было исследовано нами ранее (Р.Р. Гарифуллин, Непредсказуемая психология, Москва, 2003) Ранее нами, также был исследован феномен метафизического «жизненного смысла». Он был обозначен нами как смысл бытия. В наших исследованиях, мы отметили, что смысл жизни часто путают со смыслом бытия. Под смыслом жизни правильнее понимать нечто, связывающее человека с жизнью, делающую жизнь привлекательной. Это нечто — ценности, которые привязывают нас к жизни. Так одной из этих ценностей выступает ценность переживания экзистенции — чувство, в основе которого лежит ощущение смысла бытия в мире, чувство глубинной связи себя как части мира, который нуждается в тебе. Это забота по Хайдеггеру. Это некий внешний смысл, но он и является частью смысла жизни человека. Возможно, смысл бытия первичен по отношению к смыслу жизни? Но, возможно, они взаимосвязаны?
Таким образом, смысл жизни — это некий внутренний психический смысл бытия человека. А смысл бытия — трансцедентный смысл, который вне человека, но открыт к нему и наполняет его смысл жизни. Иными словами, ценность переживания экзистенции, являющаяся составляющей смысла жизни — некая часть изнанки смысла бытия, повернутая к человеку и поэтому частично наполняющая его смысл жизни. Но эта часть является неким цементирующим звеном между различными ценностями как составляющими смысла жизни.В пограничной ситуации происходит некое «вымывание» всех ценностей, привязывающих человека к жизни и остается одна ценность — ценность переживания смысла «внешнего» бытия, как некий каркас, как некая глубинная связь бытия человека и бытия мира. Эта глубинная связь имеет свою иерархию. Уже сейчас психологами показана ее низшая стадия, когда любое движение человека в мире (например, двигательные операции с предметами) рассматриваются так, что среда, в которой находится человек представляется как часть человека. В противном случае (если исключить слияние среды и человека) объяснить феномен человека и его психологических проявлений не удается. Таким образом, экзистенция имеет низший (латентный и не осознаваемый) уровень (в начале онтогенеза). Далее, в процессе развития, эта вышеприведённая связь приобретает более глубокое качество — качество экзистенции. Экзистенция — каркас психологического бытия. Поэтому психическое бытие можно изучать в терминах внешнего мира, так как есть глубинная связь психической (внутренней) и природной (внешней) реальности. И нет необходимости при изучении психического бытия замыкаться только в нем. Это заблуждение Хайдеггера. Связь психической и природной реальности имеет иерархичность и не сводима только к экзистенции. Эта связь растворена везде и во всем как на глубинном, так и на поверхностном уровне. Хайдеггер пытался влезть в эту глубину из психического, из языка, минуя верхние слои, и оказался недостаточно убедительным. Необходимо идти с «поверхности» природной и психической реальности в их глубину. Связь есть везде. А затем экстраполировать из поверхности в глубину.
Всё вышесказанное с одной стороны хорошо согласуется с исследованиями Д.А. Леонтьева, согласно которым имеет место зависимость смысла от той сети объективных отношений субъекта с миром, которые автор называет его жизненным миром и которые являются исходным материалом для построения смысла. А с другой, многие формулировки Леонтьева наводят на толкование объективности как заданности, или жесткой детерминированности смысла факторами, не контролируемыми субъектом, а именно объективным местом и ролью явлений, событий и т.д. в его жизни. То есть сводят на нет экзистенцию, как уникальную смысловую реальность, превращая её в предсказуемую эссенцию. Такой вывод можно сделать из положения Д.А. Леонтьева об объективности самого смысла (а не только той действительности, отношение к которой он выражает). В то же время этим выводом Леонтьевым выражается тезис об объективности и вместе с тем неповторимости и индивидуальности жизненного смысла. Получается, что этот смысл предопределен у каждого индивида его объективными жизненными обстоятельствами, не оставляющими ему никакого поля выбора для самостоятельного определения собственного жизненного смысла. Но так ли это на самом деле? Другую трудность создает определение жизненного смысла как «метафизического понятия». По видимому, оно противоречит предлагаемому автором пониманию жизненного мира личности как объективной детерминанты жизненного смысла. Ведь этот мир вряд ли можно отнести к сфере сверхчувственного, он развертывается в реальной жизни, в непосредственном жизненном опыте человека. Констатация же метафизичности смысла может означать две разные вещи: или намек на детерминацию смысла некоей надчеловеческой инстанцией (см. выше тезис о смысле бытия, описанный ранее нами), или признание непознанности (эмпирической непознаваемости) конечного источника этой детерминации той самой тайной личности. Автор вправе придерживаеться той или иной позиции, но хотелось бы, чтобы он ее определил более четко и показал, как взаимоотносятся тезисы о метафизичности жизненного смысла и его порождении жизненным миром, то есть о соотношении смысла бытия и смысла жизни, которое было представлено нами выше ((Р.Р. Гарифуллин, Непредсказуемая психология, Москва, 2003).
Леонтьевым понятие смысл рассматривается настолько многофункционально, что возникает вопрос можно ли его брать в качестве элемента, из которого формируется психическая реальность. Может ли такое широкое понятие как смысл, быть психическим «атомом» из которого формируется психическая ткань. Конечно понятию «смысл» в своей глобальности ещё далеко до понятия «бытие», но уже можно сказать, что всё что в мире есть обладает теперь не только универсальным свойством — бытия, но и смысла. Если рассматривать проблему использования понятия «смысл» для всех структур психики, то с точки зрения модернистской психологии, такое использование некорректно, так как понятие смысла не элементарное, но много в себя вбирающее. Но если этот вопрос рассматривать в рамках постмодернистской психологии, то понятие смысл может выступать как некий вездесущий оператор или скриптор (психический «клей») между различными психическими мирами и структурами. Поэтому Д. А. Леонтьевым обоснован теоретический и методологический статус смысла как одной из центральных категорий психологии (неклассической психологии, по определению автора), интегрирующей и как бы пронизывающей различные уровни психики: эмоции и мышление, сознательное и бессознательное, глубинные и «вершинные» психические явления. (Складывается впечатление, что речь идёт не о смысле, а о некоем операторе, некоей валентности, далёкой от изначальных представлений о смысле, как нечто, что «с мыслью». Получается, что смыслы могут существовать вне мыслей, вне сознания? По-видимому это уже не смыслы, а некие биоинформационные операторы отношения). Поэтому им разработано положение о смысловой реальности как о некоем континууме, «ткани», формируемой на основе жизненных отношений, «жизненного мира» субъекта в процессе бытийного опосредования смысловых образований. Следовательно, благодаря этой грани своих исследований, Д.А. Леонтьева можно отнести к представителю постмодернистской психологии.
Не придавая психологических традиций отечественной психологической школы этим автором обосновывается идея регулирующей роли личностного смысла в самоопределении и вообще в психике личности, проанализированы механизмы связей смысла с ее мотивами, потребностями, установками, ценностями, что открывает новые перспективы для эмпирического изучения психологии личности.
Данному автору, по-видимому, было тяжело, не изменяя традициям отечественной теории деятельности, придерживаясь принципов модернистской психологии (стремление к целостности, законченности, структурности, линейности и т.п.), учитывать психические феномены, которые невозможно объяснить в рамках классических подходов, которые будучи замкнутыми на себя, описывают психику, как систему с вечным возвращением, в которой нет места интуиции, творчеству и иным явлениям, основанным на неадаптивных процессах. Видимо поэтому, изложенная Д.А. Леонтьевым теория смыслов получилась, на наш взгляд в некоторых местах рванной и скомканной, особенно там, где ссылка идёт на неадаптивные процессы, на тупик принципа сообразности, на феномен опосредованности смысла бытием. Хотя во многих местах автору всё же удаётся стройно и логично адаптировать научные реалии к заблуждениям, сформированным в рамках теории деятельности, основанной на праксеологическом редукционизме и распространении естественно-природных (а не феноменологических) установок на психику. Необходимо помнить, что теория деятельности, которая имеет место в отечественной психологии, создана на основе праксеологического редукционизма, отждествляющего истинную деятельность с деятельностью, видимой сознанием (через цель, мотив, действия и др.), которое проективно и узко выхватывает лишь отдельные и незначительные стороны истинной внутренней деятельности. В истинной деятельности (деятельности в себе, как ноумене) есть механизм, благодаря которому возможно творчество, то есть создание новых психических моделей о мире, новых структур, новых творений, Праксеологическая деятельность, которая обозначена теорией деятельности, на основе поверхностного, чисто внешнего восприятия деятельности самим человеком (офизиченная деятельность как некорректное распространение механизмов внешней природы на психические внутренние процессы). В действительности, деятельность в себе — нечто иное, чем деятельность для сознания (праксеологический редукционизм), так как нет такого алгоритма в психических процессах, как во внешней трудовой деятельности людей. Нельзя распространять принципы внешней деятельности человека на принципы внутренней психической деятельности. Это некорректно. В психике нет такой дифференциации и упрощения. В ней по иному строится деятельность (не через мотив, цель, операции). В ней нет той последовательности как во внешней деятельности (всё не так алгоритмично, иерархизировано и линейно, как во внешней деятельности). Психика не такая линейная система. Все её элементы работают одновременно и не так последовательно. В ней всё существенно и нет таких элементов, которые являются стержневыми (см. постмодернистский проект — «Ризома» — Энциклопедия постмодернизма). В психике нет существенных и несущественных структур, как в генеалогическом древе познания, в котором есть несущественные «ветки» и «листья», психика — это единая сеть, в которой любая ей часть может основательно состояние всей психической системы. И действительно, исследования, проведённые Соколовой Е.Т. показали, что одним из важных следствий взгляда на невротическое развитие личности через призму закономерностей организации смысловых систем явилось объяснение нестабильности самоотношения, присущей больным различными формами неврозов. Подтвержденная экспериментальными исследованиями объяснительная гипотеза (Соколова Е.Т., 1989; 1991) позволила выделить две основные личностные особенности, лежащие в основе этого феномена: внутриличностный мотивационный конфликт, порождающий конфликтный смысл «Я» и дестабилизирующий самоотношение, и недостаточную дифференцированность смысловых конструктов, вследствие которой дестабилизация легко распространяется от периферических отношений на всю «монолитную» смысловую систему, захватывая ее целиком; возможности компенсации при этом существенно ограничены. «Сцепленность, слитность отдельных смыслов сказывается в том, что даже при незначительных изменениях какого-то одного смысла, одного представления наблюдается дестабилизация и многих других смыслов... Не исключено, что в основе этого феномена лежит незрелость, недостаточная сфор-мированность иерархии смысловых шкал и представления о себе человека с низкой степенью дифференцированности смыслов» (Соколова Е.Т., 1989, с. 92). Всё это свидетельствует о том, что психика не настолько линейна и модернистична. В психике нет «ствола», а важно всё, любая её часть. Психика хорошо описывается в рамках теории резомы (см. «Энциклопедия постмодернизма» Психика — сеть, а не генеалогическое дерево. Ни о какой иерархии речи быть не может. В ней всё важно., важны все слои, нет приоритетов.
Читая работу Д.А. Леонтьева ловишь себя на противоречивом чувстве. С одной стороны, работа написана в постмодерновом формате на столкновении и диалоге различным смысловых реальностей, а с другой, делается попытка описать психическое «атомом» смысла, превратив психическое в перетекающую смысловую реальность, как некий континуум, как некую психическую субстанцию (это модернистская или постмодернистская направленность в психологии? См. об этом ниже). С одной стороны чувствуя, что мы уже обречены на то, чтобы именно понятие «смысл» было интегрирующим и соединяющим все подструктуры психики, именно смыслы должны быть главными связующим звеньями-валентностями в глобальной психической сети. Но с другой, понимая, истоки возникновения понятия смысла («с мыслью»), начинаешь сомневаться насколько это понятие можно распространять на психические процессы, в которых отсутствует работа сознания и мышления. Является ли то, что Д.А. Леонтьев обозначает понятием «смысл» действительно смыслом или оно превратилось уже в нечто иное? Налицо вопрос валидности этого понятия. Поэтому автор сам указывает на эти опасения, вспоминая очерченную Л.С.Выготским (1982, с. 302—309) закономерность развития научных идей — от открытия нового факта до выхода исчерпавшей себя идеи «в отставку». Д.А. Леонтьев сам задаётся вопросом: «Не чревато ли расширение нами сферы приложения понятия смысла как объяснительного принципа выхолащиванием его содержания? Не превратилось ли оно преждевременно, еще не сыграв своей конструктивной роли, в «открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола» (там же, с. 304)? Чтобы избегнуть этой опасности, необходимо четко ограничить сферу действия смыслового подхода, вписав его в более широкий контекст и обозначив отношения смысловой реальности с другими психологическими реальностями, требующими иных подходов».
Поэтому Д, А. Леонтьевым разрабатывается мультирегуляторная модель личности. Из этой модели следует, во-первых, разведение плоскости психических и плоскости личностных процессов и механизмов, на что указывал еще А.Н.Леонтьев (1983 а), и, во-вторых, понимание смысловой регуляции как одной из, по меньшей мере, шести систем регуляции человеческой жизнедеятельности. Хотя смысловая регуляция рассматривается как наиболее важная для понимания личности и, более того, как конституирующая личность как таковую, она не отменяет и не подменяет другие формы и механизмы регуляции, полноценно и адекватно описываемые в терминах более традиционных подходов. Таким образом, понятие смысл оказывается не настолько вездесущим и не претендует на роль «глобального психического клея».
По-видимому, лучший подход для описания проблем, поднятых в его работе «Психология смысла» должен заключаться в принципе единства модернистского и постмодернистского подхода в психологии (см. мою статью в Бехтеревской конференции).
Кроме того, необходимо признать, что не всегда, когда учёным удаётся достичь достаточной степени объемности рассмотрения проблемы, это приводит к качественно новому категориальному уровню. Этот вывод, по-видимому, касается и Д. А. Леонтьева, который проделал действительно объёмное исследование.
Новаторство Д.А. Леонтьева заключается в том, что для того, чтобы увидеть понятие смысла в новом ракурсе, обоснованию и раскрытию которого и была посвящена его работа, ему понадобилось выйти за пределы изолированного индивида, единичной деятельности, замкнутого в себе сознания, самодостаточной личности и обратиться к нетрадиционным для психологии понятиям жизненного мира и жизненных отношений, без которых понять природу смысловой реальности оказалось невозможно. Он пришёл к полезному, но с философской точки зрения не новому выводу о том, что смысл объектов и явлений действительности является, по сути, системным качеством, которое они приобретают в контексте жизненного мира субъекта (см. философию Гуссерля и Хайдеггера).
И всё-таки, необходимо признать, что признание Д.А. Леонтьевым многомерности феномена смысла и замена понятия смысла, создающего у исследователя иллюзию дискретности, единичности и однозначности, континуальным понятием смысловой реальности, свидетельствует о постмодернистской установки автора (а куда он денется уж если живёт в постмодерновом мире). Когда он говорит о «смысловой ткани» жизнедеятельности, по аналогии с такими понятиями как «чувственная ткань» (Леонтьев А.Н., 1977), «биодинамическая ткань» (Зинченко, Моргунов, 1994), «эмоциональная ткань» (Дорфман, 1997), то речь скорее всего идёт о смысловой глобальной психической сети (это постмодернистская направленность). Далее автор приходит к выводу, что смысловая реальность проявляет себя во множестве разнообразных форм (в том числе превращенных форм), связанных сложными отношениями и взаимопереходами и включенных в общую динамику (Это также согласуется со многими проектами постмодерна — Ризомы, номадологического проекта и др.)
Применение положений онтологии М. Хайдеггера Д.А. Леонтьевым позволяет сделать, пожалуй, уже не новый для психологии вывод о бытийном опосредовании смысловых феноменов и процессов, который автор почему-то возводит в принцип, хотя имплицитно он уже имел место в психологии (см. Дазен-анализ). Эдак можно сформулировать десятки принципов о бытийном опосредовании: эмоций, переживаний, поведения, мышления и т.п.
Ещё в начале двадцатого века А. Бергсон () провозгласил о том, что не все явления, которые мы рядополагаем, выстраивая линейно в некоей проекции или иерархии, рядополагаются, то есть не всё так структурно и иерархично. На это позднее указал А.Маслоу, говоря о бытийных ценностях как основных мотивах людей, достигших в своем развитии уровня Бытия, он выявил, что эти ценности принципиально неиерархичны, то есть не могут быть сопоставлены и ранжированы по степени значимости. В свою очередь, только такая невозможность и создает предпосылку для истинно свободного выбора, поскольку любая предзаданная иерархия побуждений (в том числе смысловая) отрицает свободу (Василюк, 1984). Но не только свободу, но всё то, что является следствием этой свободы: творчество, интуиция и другие надсознательные явления, которые являются свойством любого человеческого индивида. Несмотря на это, Д.А. Леонтьевым делается вывод о том, что не всякий человек способен, трансцендировать смысловую регуляцию, выйдя на еще более высокий уровень регуляции отношений с миром, характеризующийся неадаптивностью и неиерархичностью психических процессов. Исследования () показывают, что неадаптивные процессы характерны для всех, в силу того, что все люди живут в условиях объективного и субъективного творчества (моя психология художественного творчества), причём независимо от возраста (см. детское творчество). Пожалуй у детей укоренённость в бытии, опосредованность бытием, выражено наиболее ярко, так как ребёнок ещё не умеет защищаться психологическими штампами общества и действительно укоренён в бытии, слит с ним.
Можно предположить, почему Д.А. Леонтьев так недооценивает человека, говоря о том, что не у всех из них могут иметь место неадаптивные процессы? (Для чего тогда создана эта теория? Для описания тех, в психике которых отсутствует творчество и интуиция?) По-видимому, всё это связано с тем, что теория смыслов, разработанная Д.А. Леонтьевым практически не объясняет феномены творчества и интуиции (неадаптивные процессы), которые являются основным свойством человеческого смыслосозидающего сознания, а описывают лишь незначительный пласт психических нетворческих и неживотворящих процессов, которых практически в природе человеческой психики не бывает. Смыслы по Д.А. Леонтьеву появляются, развиваются и изменяются благодаря работе принципа сообразности, которого придерживается весь объём исследований данного автора. Так, В.А. Петровским уже было показано, что принцип сообразности «убивает» (то есть приводит к тупику) не только объяснение феноменов творчества, но и деятельности. Именно поэтому, В.А. Петровский ввёл в психологию раздел неадаптивных процессов (), которые устранили этот тупик, лишив, с одной стороны, модернистской стройности и логичности нашу отечественную психологию, а с другой продвинув психологию к более адекватному и корректному описанию природы психических процессов. Благодаря вниманию В.А. Петровского на неадаптивные процессы, а Д.А. Леонтьева на аспект бытийного опосредования смысловой реальности, нашей отечественной психологии, на наш взгляд, всё же удалось вырваться из ловушки «зомбирующего» предсказуемого жизненного мира, по отношению к которому индивид лишь всегда адаптировался посредством принципа сообразности. Теперь в психологии появились новые ориентиры — ориентиры неклассической психологии личности: от жизнедеятельности к жизнетворчеству, от смысловой регуляции к регулированию смыслов, от психологии «изменяющейся личности в изменяющемся мире» — к психологии личности, творящей и изменяющей себя и свой жизненный мир. Это становится возможным, благодаря мультирегуляторной модели, учитывающей логику свободного выбора. Если концепция смысловой регуляции, основанной на логике жизненной необходимости, описывает целостную детерминацию жизнедеятельности личности ее жизненным миром на языке смыслов, то концепция регуляции более высокого уровня, основанной на логике свободного выбора (хотя это спорно, так как у свободного выбора разве может быть логика; свобода — это всегда нечто нелогичное и независящее от логики обстоятельств и условий), должна описывать самодетерминацию личности на языке взаимодействия механизмов свободы и ответственности. Но, увы, Д.А. Леонтьев огорчает читателя, сказав, что эта экзистенциальная концепция еще не разработана, что работа над ней только началась (Леонтьев Д.А., 1993; 2000; Калитеевская, 1997), и, отмечая, что только с ее помощью можно будет понять такие процессы как, скажем, целенаправленная перестройка личностью своих отношений с миром, своих смыслов.
4. О смыслепорождении и интуиции. О смыслах и иллюзиях.
Теоретический анализ, проведённый Д.А. Леонтьевым позволяет говорить о следующих психологических механизмах порождения смысла: замыкание жизненных отношений, индукция смысла, идентификация, инсайт, столкновение смыслов, полагание смысла.
1. Замыкание жизненных отношений. Сутью замыкания (как мы его будем далее называть для краткости) является встреча субъекта с объектом или явлением, результатом которой становится неожиданное спонтанное обретение этим объектом весомого жизненного смысла, то есть важного места в жизни субъекта. Например — формирование наркотических и квазинаркотических зависимостей (собственно наркотики, алкоголизм, курение, азартные игры, компьютерные игры и другие зависимости).
2. Индукция смысла представляет собой придание смысла (смысловую рационализацию) деятельности, изначально лишенной смысла, которую человеку приходится выполнять под теми или иными внешними принуждениями.
3. Идентификация с определенной социальной группой или общностью в процессе социогенеза приводит к присвоению смысловых ориентации, характеризующих культуру данной социальной среды.
4. Инсайт, или просветление — внезапное усмотрение смысла там, где только что еще ничего не было. Привести к истине может не движение, не исследование, а определенная структура, которую может придать сознанию какое-то переживание, текст, произведение искусства и т.п. Истина появляется тогда, когда твоя, действительно тобою испытанная жизнь как бы всплывает в тебе очищенная и ясная
5. Столкновение смыслов происходит при встрече субъекта — носителя внутреннего смыслового мира — с другими смысловыми мирами.
6. Полагание смысла — это особый экзистенциальный акт, в котором субъект своим сознательным и ответственным решением устанавливает значимость чего-либо в своей жизни. Например, вера во что-либо.
(Очевидно, что все вышеприведённые психологические механизмы относятся не только к порождению смыслов, но и истин, ценностей и т.п. Поэтому эти механизмы не являются нечто новым в той или иной мере исследовались в рамках иных психологических проблем и понятий).
С другой стороны, выше говорилось, что само смыслопорождение основывается на произвольном мифотворном акте. Миф как принципиально иллюзорная, сочиняемая самой человеческой культурой точка отсчета (Лобок, 1997, с.56-57), позволяющая человеку выбрать там, где привычные для животного средства выбора не помогают... Именно иллюзия оказывается тем высшим регулятором, который упорядочивает отношение человека к всепредметному миру и позволяет человеку не сойти с ума перед лицом открывающихся ему бесконечных предметных возможностей, то есть ощутить смысл. Именно иллюзия расставляет перед человеком систему своеобразных «указателей»: что должно являться более ценным, а что — менее, что должно являться более значимым, а что — второстепенно и третьестепенно по своей значимости. Именно иллюзии, как некие иллюзорные и нелепые конструкции с точки зрения внешнего наблюдателя — создают систему тех базовых ориентиров, которые позволяют представителю той или иной культурной общности твердо знать, каким факторам окружающего предметного мира следует отдавать предпочтение. Благодаря чему человек верит в эти иллюзии и они затем превращаются в смыслы и даже истины? Ранее нами было показано, что это происходит благодаря настолько высокой частоте «мигания» иллюзий, что человеческая психика, находясь в рамках своих, заблуждающих сознание, потребностей, не успевает объективно воспринять реальность и принимает результирующую потока иллюзий как смыслы или истины (Р.Р. Гарифуллин, 2004). В качестве примера, ниже будет показано, что эта высокая частота «мигания» иллюзий, воспринимаемых отдельной личностью, создаётся социумом, который может заблуждаться, но заражать этими иллюзиями («истиной») отдельную личность. И действительно, «всеобщие и необходимые истины», познавательные категории, грамматические формы, этические постулаты и т.п. и не обладают, абсолютной ценностью, являясь просто удачными находками в борьбе за жизнь и власть (Ницше)
Следовательно, если смылопорождение основано на иллюзии (мифе, как разновидности иллюзии), тогда и дальнейшее развитие смыслов — суть иллюзии (Р.Р. Гарифуллин, Иллюзионизм личности). Смыслы — это всегда иллюзии или квазисмыслы, как нечто неустойчивое, разрушающееся и иллюзорное, но из них психика выстраивает нечто новое, становящееся смысловой реальностью. Иллюзии нами понимались как психические модели реальности, содержащие существенные искажения (хотя понятно, что любая модель искажает реальность, но не существенно), вызванные защитной реакцией и потребностью индивида. В таком случае, как же всё это сказанное согласуется с тем, что Д.А. Леонтьевым подчеркивается значимость лишь фасилитирующих воздействий на субъект, а не манипуляций (самоманипуляций) — процессов создания иллюзий.
Таким образом, Связь иллюзий, и смыслов не учитывать нельзя. Иллюзии — это живые смыслы, непосредственное переживание человеком своей связи с миром, переживание осмысленности ценностного отношения, значимости мира для человека и человека для мира. Иллюзия — это символизация ценностных смыслов, аксиологических иерархий окружающего мира. Иллюзия — это смыслонесущую реальность человека, как «то, что позволяет человеку поместить самого себя в контекст особой, смысловой реальности» Иллюзия дарует человеку смысл; при этом, однако, иллюзия гораздо шире, чем смысл. Иллюзия предмета — это нечто, обладающее практически неограниченными возможностями по обнаружению все новых и новых смыслов. Это значит, что у предмета есть множество тайных, скрытых сущностей, и эти тайные сущности могут быть обнаружены человеком в процессе познавательного погружения в предмет. Иллюзия предмета означает, что каждый предмет, помимо своей естественной, природной жизни, несет в себе еще и некую потенциальную бесконечность того, чем он может стать в контексте человеческой деятельности. Иллюзия или миф предмета — это знак того, что каждый предмет содержит в себе потенциальную вселенную возможностей, которую еще только предстоит создать рукам и сознанию человека» (там же, с. 64). А.Ф.Лосев (1982), анализируя миф как языковую структуру, характеризует ее как структуру максимальной смысловой насыщенности.
Возвращаясь к анализу работы Д.А. Леонтьева необходимо отметить, что ему, с одной стороны, удаётся говорить о мифотворческом и иллюзорном порождении смыслов, то есть выходить за пределы принципа сообразности в некий произвол, веру и т.п., а с другой стороны, после такого «порождения» смысла вновь возвращаться к сообразности. Но корректно ли распространять сообразность на нечто (смысл), возникшее за пределами сообразности? Могут ли смыслы, развивающиеся в рамках сообразности, приводить к образованию новых смыслов.
Таким образом, несмотря на то, что Д.А. Леонтьев провёл своё исследование в рамках классической психологии, основываясь на положениях отечественной школы психологии, имплицитно он придерживался и применял положения неклассической психологии, постоянно ощущая несостоятельность многих традиционных положений своих уважаемых предшественников.
Вышеприведённая проблема, разрешается если учитывать неадаптивные процессы, приводящие к вечному несовпадению результата и цели, то есть постоянной потере смысла, вызванного отсутствием отношения цели и результата. Ведь смыслы (как отношение результата и цели) существуют только в рамках работы принципа сообразности, благодаря которому «твердеют» процессы создания новых психических моделей о мире, то есть процессы творчества, интуиции и др. Ведь ещё великий Ницше открыл закон паразитирования человечества на принципе тождества. Он утверждал, что создание «средств культуры» (языка и логики) приводит к принципиальному искажению действительности, основанному на допущении тождественных случаев. По мере развития средств культуры происходит полная подмена жизни, как она есть сама по себе (животворящий процесс, истинное творчество и т.п.) неким устойчивым и регулярно повторяющимся началом (вечным возвращением — воспроизводством одних и тех же форм жизни и опыта). Он был убеждён, что мышление неотделимо от языка, но язык с необходимостью искажает реальность. С помощью слов-метафор люди изначально упорядочивают хаос являемых в сыром опыте впечатлений. Случайные метафоры постепенно «твердеют», так как забывается источник их появления, и от частого употребления они превращаются в «понятия».
Таким образом, благодаря смыслам, подчиняющимся принципу сообразности, невозможно вырваться за пределы близорукого жизненного мира, ограниченного только потребностями (проблемой выживания) человека. Психика, замкнутая на свою потребительскую сообразность, не способна генерировать в себе нечто новое, так как сообразность подразумевает создание нечто предустановленного, то есть не нового. Во всех остальных случаях психической жизни имеют место неадаптивные процессы, которые являются основой творческих процессов психической реальности. Таким образом, наличие устойчивых смыслов в психике, когда психика находится в рамках работы принципа сообразности (равновесия, удовольствия и пользы), ограничивает творческие процессы в ней. Следовательно, смыслы, как некие устойчивые психические модели о мире, на которых паразитирует сознание, являются тормозом творческих процессов. Сознание, пришедшее в своём развитии, к смыслам, с одной стороны приобретает высокий уровень психической экономии, быстро решая многие задачи через готовые смыслы (штампы, схемы, и др.), но в ущерб потери своей творческой составляющей. И, наоборот, когда в психике отсутствует смысл, но есть иллюзии (вызванные неадаптивными процессами), возникает психическое условие для творчества. И действительно, какое же это творчество, если результат уже предопределён? Таким образом, живость психических процессов, вызванная творческими процессами в ней, основывается на иллюзиях, как психических структурах, содержащих в себе изменяющиеся смыслы (квазисмыслы). Следовательно, необходимость использования понятия «смысл» в реальных условиях психического функционирования (неадаптивных процессов) отпадает и удобнее применять понятие «иллюзия». Конечно, обывателю не хочется называть смыслы тем, чем, в конце концов, они становятся, то есть квазисмыслами или иллюзиями. Поэтому он постоянно пребывает в иллюзии, обманывая себя тем, что чувствует якобы смысл, который оказывается им не является. Ведь понимание того, что смыслы, в конце концов, являются иллюзиями, приходит позднее. Понятие смысл применимо исключительно в рамках работы принципа сообразности. Живая творческая психика живёт неустойчивыми смыслами, а живыми иллюзиями (квазисмыслами).
Таким образом, исследование, проведённое Д.А. Леонтьевым, по-видимому, принадлежит к исследованию динамики некоей идеальной смысловой реальности, живущей исключительно в условиях работы принципа сообразности, и, поэтому, не способной к творческим процессам. Но, увы, в реальной, животворящей и непредсказуемой психике, этот принцип практически не работает. В таком случае, о какой динамике смысловой реальности идёт речь в работе Д.А. Леонтьева, если в ней нет животворящих психических процессов — творчества. По-видимому, в данной работе изучена динамика смысловой реальности, основанной на адаптации и выживании человека к окружающей среде (жизненному миру), то есть это та часть динамики смысловой реальности, которая вызвана динамикой жизненного мира (динамика вечного возвращения к жизненному миру — ницшеанскому воспроизводству одних и тех же форм жизни и опыта). Этот классический подход Д.А. Леонтьева к психологии смыслов, сводящий смысловую реальность к некоему сущему, то есть некоему устойчивому и регулярно повторяющемуся началу, по сути своей, является подменой животворящей психической реальности некоей «смысловой», неживой реальностью. Разве может быть живой психика без наличия в ней своей животворящей составляющей — творчества? Но, тем не менее, Д.А. Леонтьеву удаётся описывать смысловую реальность как живую систему, не учитывая в ней неадаптивных процессов, творчества и т.п. Возможно ли это? Не этот ли «леонтьевский» процесс подмены живой психики некоей психической моделью, «пропитанной», угнетающей смысловой реальностью (стремлением к сообразности, приводящему к несовпадению цели и результатов), приводит многих обывателей к психическим расстройствам и как, следствие, к алкоголизации и наркотизации (см. ниже). Выход из создавшегося тупика при описании смысловой реальности в рамках науки только один — выйти за пределы логики науки в сферу искусства и творчества. Являясь «добровольным стремлением к иллюзии», оно заключает в себе конструктивное начало культуры, поскольку гораздо ближе стоит к описанию животворящей психики. Так, например, практика показывает, что истинное творчество в математике начинается там, где эта точная наука превращается в искусство.
Таким образом, правильнее было бы описывать динамику психической реальности — сознания, посредством понятия иллюзия, нежели чем с помощью понятия смысл. Смыслы постоянно ускользают, как миражи, то есть имеет место иллюзия смыслов, то есть иллюзия. Человек находится в поисках смыслов, а находит иллюзии, которые, за счёт ранее нами описанных механизмов, воспринимает в начале как смыслы. При этом необходимо отметить, что в настоящее время человек всё больше и больше устаёт от поиска смыслов, так как постоянно ощущает несовпадение цели и результатов (отсутствие смысла), и начинает искать иллюзии. Именно поиск иллюзий становится смыслом жизни.
Понятие иллюзии основано на естественно-природной установке, понятие смысл — на феноменологической. Поэтому психология, претендующая на естественно-научную дисциплину, при описании фундаметальных основ психики и её элементов, должна применять такие понятия, как «иллюзия», «иллюзорные представления», «иллюзорный мир» и т.п. Тем более, это оправданно тем, что ещё в Энциклопедии Абхидхармакоша, представлена модель, где в основе души положены иллюзии, дхармы и др. Иллюзия — более открытое и неклассическое понятие, не ограничивающая описание феноменов животворящей психики — творчество и интуицию, в отличие от смыслов, которые кристаллизуют психическую субстанцию, в которой исчезает условие для творческих процессов.
Иллюзия (или миф) как некое искажение предмета — это смыслонесущая реальность человека, позволяющая человеку поместить самого себя в контекст особой, смысловой реальности (Лобок, 1997, с. 31). Поэтому, мифы — это нечто, содержащее в себе изменяющиеся смыслы, в силу их укоренённости в изменяющемся бытии, это иллюзии, содержащие внутри себя ядро смысла, обрамлённого искажающей оболочкой. Поэтому внутри иллюзии всегда содержится смысл. Ведь иллюзии всегда подразумевают сам объект и искажающий слой вокруг него. Таким образом, по своей структуре иллюзии и мифы тождественны. Оно и понятно, ведь миф — это разновидность иллюзии (иллюзорного представления). Смыслы, по-видимому, выступают скрытым каркасом.
Таким образом, применение вездесущего понятия «смысл» для решения психологических проблем не всегда оправданно, и, поэтому порой корректнее переходить на другие понятия (например, иллюзия). Ниже, попытаемся разобраться насколько полезнее при решении психологических проблем применение понятия «ценность».
Если применить мотивационное определение смысла (отношения мотива к цели) к жизни (жизнедеятельности), то жизнь не имеет смысла для всех субъектов, так как цель — смерть. Несмотря на это, жизнь вся представляет собой развивающуюся динамику переходящих друг в друга микросмыслов (малых смыслов). Получается, что как бы эти малые смыслы не переходили друг в друга, в конце концов, приходят к исчезновению, то есть к конечному результату — отсутствию смысла. Но жизнь показывает, что она имеет смысл. Смысл жизни не просто в оценке ее этапов и конечных целей. Жизнь имеет не только чисто рационалистическую составляющую, но и некую эмоционально-ценностную, переживаемую. Об этом говорят и восточные философы. Строить смысл жизни исключительно из разума (рассудка) бесполезно. Хотя категория «смысл» когнитивная и рациональная категория. Таким образом, если мы хотим понимать смысл шире, необходимо исходить из эмоций, из переживаний, из чувствования. Необходимо найти некую середину между рассудком и чувствованием. Такой серединой является понятие «ценность». Если исходить из смыслов как эмоционально переживаемых ценностей, то соединяясь по жизни эти ценности приведут нас к конечному смыслу — ценности переживания смерти, которая является последним смыслом, последней эмоционально-переживаемой ценностью жизни. Переживание смерти имеет место при жизни. Часто его путают с самой смертью.
Таким образом, переживание смерти — это последняя завершающая ценность переживания жизни, к которой ведут все ценности жизни, динаминизируясь-соединяясь-равиваясь до последней ценности жизни. Поэтому, если говорить о жизнеутверждающей способности человека и выживании, то мало говорить, что жизнь человека наполнена смыслом. Человек живет не потому, что его жизнь наполнена смыслом, а потому, что жизнь наполнена ценностями переживания. Понять разумом смысл — суицидно. Если человек поднял этот вопрос для себя, то это уже проблема. Человек живет не ради чего-то (не только), не потому, что осознает смысл. Таким образом, с одной стороны, если нет смысла, то рождается феномен суицидных переживаний. С другой стороны, человек живет, не задумываясь о смысле. Понятие смысла открывается только при депрессии, а не при потере смысла жизни. И мы опять приходим к выводу, что необходимо понятие, которое вбирало бы в себя эти противоречия. В этом понятии должна быть некая скрытая составляющая. Такая, что когда смысл есть, человек бы не задумывался о том, ради чего он живет. Когда смысл появляется, он задумывается. Смысл — продукт рассудка, который начинает работать из-за страха. Эмоции первичны. Таким образом, понятие «смысл» не лечит. Если человеку объяснить в чём смысл его жизни, а не снять депрессию, он не вылечится, он не поймет слова психотерапевта. Объяснить смысл, ещё не значит его дать. Необходимы не просто слова, необходимы действия (преодоление), действующие слова, слова-действия. И мы опять приходим к тому, что необходимо введение нового понятия, нового понятийного пространства, нечто шире, чем понятие «смысл», которое рождено ЭГО. Таким понятием, на наш взгляд является «ценность». Ценность вбирает в себя и смысл и эмоцию.
На наш взгляд необходимо различать психоаналитическую, архетипическую, диалектико-материалистическую, постмодернистскую, эмпирическую и духовно-смысловую интуиции.
Так например психоаналитическая интуиция — это истина которая представляет собой нечто что облегчает человеческое душевное состояние, снимает напряжение, снимает какой то невроз. Иными словами, это истина которая лечит и когда человек ощущает определенное освобождение благодаря какой то информации, для него эта информация является истиной. Вот это и есть психоаналитическая интуиция, благодаря которой человек приходит к психоаналитической истине, то есть истине как информации которая излечивает, вызывает катарсис, облегчает душевное состояние.
Согласно нашим исследованиям интуиция является кратковременным вещим сновидением наяву. Во время процесса интуиции мы видим вещий сон, но наяву и он не настолько зашифрован как во сне, когда мы действительно спим.
Существует архетипическая интуиция. В этом случае необходимо говорить о неких истинах, которые уже даны человеку и представлены в психике, как некие заданные матрицы, с которыми сличает, сравнивает человек весь мир. То есть идет постоянное сравнение внешнего мира с этими внутренними матрицами называемыми архетипами. И тогда, когда внешняя информация, идущая из внешнего мира совпадает с информацией заложенной в этой матрице, называемой архетипом в этом случае происходит резонанс, человек-творец вздрагивает, реагирует и говорит, что это истина, то есть это есть совпадение его некой данной истины, которая уже представлена в его памяти в виде архетипов с некой информацией, которая идет извне. И когда происходит это совпадение, то и происходит открытие истины.
То есть согласно архетипическому подходу, открытие истины — это процесс совпадения информации внешней с информацией, заложенной в архетипах, в матрицах психики.
Существует диалектико-материалистическая интуиция. Это очень широкая тема, здесь нужно обязательно говорить об интуиции, основанной на принципе изоморфизма. Иными словами, здесь надо обязательно говорить, что кусочек объективной реальности, каким бы он маленьким не был, он всегда содержит информацию о целом. Иными словами в наш мозг поступает небольшой кусочек мира, но в этом кусочке мира уже содержится информация о всем мире о целом. иными словами истина в этом случае поступает к нам в процессе взаимодействия с внешней реальностью и она как бы не понимается, но уходит в наше подсознание. То есть истина растворенная во внешнем мире в виде каких то внешних знаний поступает в нашу психику и уходит фиксируется в памяти, задерживается в ней, но мы эту истину не понимаем, но она уже там представлена, она уже там содержится. И задача только организовать такой внутренний психический процесс, чтобы мы осознали эту истину, которая в свое время зашла к нам из внешнего мира. Таким образом, здесь уже по сравнению с архетипической интуицией как бы истина приходит из внешнего мира и она уже есть там — это первое, и второе — истина формируется в процессе взаимодействия с внешним миром.
Диалектико-материалистическая интуиция основывается на том, что субъект интуиции является продуктом общества и если в нем что-то и представлено, то это представлено из внешнего мира и этот механизм непредсказуемости психики определяется непредсказуемостью среды. То есть у психики есть живость, постольку поскольку эта живость поступает из внешнего мира. Из внешнего мира поступают в психику различные законы, связи, знания, которые не понимаются, но они поступают, фиксируются и задерживаются в психике. И лишь потом в процессе определенной психологической работы эти знания осознаются. То есть согласно диалектико-материалистическому подходу, в природе, во внешнем мире эти знания растворены и в процессе восприятия внешнего мира эти знания фиксируются, воспринимаются, задерживаются в памяти, а потом уже задача психики их выявить в процессе формирования гипотез, сравнений и т.д. Иными словами в случае диалектико-материалистической интуиции как бы в нас нет никакой истины как в архетипическом подходе, ведь в архетипическом подходе эта истина уже дана. Здесь она не дана, здесь она постоянно поступает из внешнего мира или она сформирована внешним миром в нас самих же, но она изменчива.
То есть диалектико-материалистический подход в этом смысле как бы не консервирует истину в нашей психике, а архетипический подход как бы консервирует. То есть согласно диалектико-материалистическому подходу в процессе интериоризации происходит вращивание законов внешнего мира во внутренний мир в психическую реальность. Поэтому, мы пришли к выводу, что в процессе формирования гипотез, в процессе самозаблуждений и заблуждений идет сравнение с теми моделями, которые сформированы благодаря диалектико-материалистическому процессу. И когда происходит резонанс мы узнаем нечто, сравниваем, то и есть это озарение, интуиция.
Диалектико-материалистическая интуиция объясняет почему интуиция жива и что это за интуитивный процесс, то есть она по сути дела объясняет и логику интуитивного процесса, она диалектико-материалистическая логика интуитивного процесса. Иными словами существуют законы согласно которым развивается идея. Это закон «отрицания отрицания»; закон «единства и борьбы противоположностей»; закон «перехода количественных изменений в качественные». Иными словами живость интуитивного процесса определяется самой диалектикой. Сам мир идея, сама информация в процессе внутренних диалектических законов сама себя и движет, и как бы не нужно какого то внешнего толчка. Сами законы диалектики являются основой движения мыслительного процесса, только это все нужно подтолкнуть мотивацией. Мотивация — физиологический процесс, конечно подталкивает человека на мышление, например потребность. Но потом уже мышление протекает исключительно в рамках информационного поля. Хотя мотивация всегда давит, но на определенном этапе и мотивация, которая является потребностью блокируется информационными процессами. Отсюда и кризисы возникают очень часто. Но диалектико-материалистическая логика, диалектико-материалистическая интуиция, она очевидно, всегда логична, она рациональна, она научна, она никогда не уведет человека в процессе интуиции от истины, в отличие например от интуиции, сформированной исключительно потребностями какими то сексуальными или иными. И в этом случае интуиция превращается в некое фантазирование, в мечты и т.д. То есть по сути своей, в этом случае говорят что фантазии — это тоже интуитивный процесс, но имеющий давление со стороны потребностей, например желании чего-то. А если фантазии теряют вот эту потребность и фантазии развиваются на основании не потребностей, а объективной реальности, тогда уже эти фантазии превращаются в интуицию об истине мира. Поэтому по сути фантазии человека — это есть интуиция, только не имеющая своего основания с истиной о внешнем мире, обусловленная потребностями фантазий, иллюзий т.д. Оно и понятно, что интуиция основанная на потребностях всегда обманчива, потому что человек просто чего-то хочет. А вот интуиция, основанная на объективной реальности, на том что человек базируется не на потребностях, а на тех знаниях, на той информации, которая уже была получена ранее на определенных этапах, хотя ему может хочется совершенно иного — это уже и есть диалектико-материалистическая интуиция. а вот если интуиция основывается на каких то желаниях, это скорее всего ближе к психоаналитической интуиции, которую мы ранее рассмотрели.
В любом случае, когда мы рассматриваем различного рода интуиции, которые мы сейчас рассматриваем, надо обязательно рассматривать во всех. Каким образом формируются гипотезы, как они сличаются, сравниваются и как происходит интуитивный процесс, то есть открытие.
Следующий пункт — это постмодернистская интуиция. Это интуиция, основанная на взаимодействии различных реальностей, различных миров, различных качеств. Ведь известно что очень часто находки интуитивного процесса лучше протекают, когда мы в себе сталкиваем, различного рода пространства, реальности, науки, и многие открытия сделаны на стыке наук в частности, на стыке различных пространств и реальностей. То есть интуитивный процесс активизируется когда в психике представляется два различных качества, два различных мира. И вот это столкновение порождает какую-то информацию, которая есть истина, которая есть какое-то знание. то есть новое знание открывается очень часто благодаря соединению двух различных миров в психической реальности, двух различных наук и т.д. То есть известно что писатели, ученые очень часто открывали нечто, когда выходили из каких-то консервативных рамок, из каких-то условий, в которых они уже адаптировались и долгое время находились. И вот когда они из них выходили в новый какой-то мир, в новую реальность, у них постоянно возникали какие-то новые открытия. Это и есть постмодернистская интуиция с одной стороны и с другой стороны, надо знать, что постмодернистская интуиция основана на игре, то есть не на поиске смыслов, а на игре смыслов. То есть во всех интуициях, о которых мы здесь говорили всегда был поиск истины, поиск знаний, а здесь игра со знаниями, с истиной. То есть постмодернистская интуиция подразумевает что истин как таковых нет, их много, с ними надо просто играть, иными словами интуитивный процесс основан на некой игре мысли, то есть не идет поиск, какая-то направленность к какой-то истине, а просто в голове у творца интуитивный процесс в виде какого-то набора и сведения синтеза различных знаний и манипулирования ими. И он никогда не вздрагивает от находки какой-то истины. Тут есть некая по сути дела, рассеянная интуиция, не сосредоточенная, а рассеянная интуиция.
Существует эмпирическая интуиция. Эмпирическая интуиция открывается благодаря взаимодействию с внешним миром, с предметами внешнего мира. Человек, по сути дела перебирая различного рода варианты с различными предметами, которые находятся рядом с ним, в процессе перебора находит то, что ему надо. Что-то сравнивает, смотрит, то есть больше всего здесь работа идет чисто внешняя, а не внутренняя. И находка происходит именно в процессе взаимодействия с внешним миром, методом «проб и ошибок» и т.д. То есть иными словами это интуиция завязана исключительно на взаимодействии с конкретными внешними предметами, и сами предметы в процессе их взаимодействия как бы подсказывают человеку о том, что он нашел.
Очевидно, что настоящий интуитивный процесс — это всегда некая составляющая всех тех подходов, которые только что были проведены. то есть настоящий истинно интуитивный процесс — это синтез психоаналитической, диалектико-материалистической, архетипической, постмодернистской интуиций. И в любом интуитивном процессе как бы представлены все эти составляющие в той или иной мере, доле, какая-то больше, какая-то меньше. То есть живая психологическая ткань интуиции — это всегда суперпозиция вот этих всех интуиций, которые мы привели выше.
Другое дело возникает вопрос: что движет этой интуицией? Кто же толкает ее? Очевидно что ее толкает с одной стороны, мотивация, потребности человека, это понятно. А с другой стороны, мы уже открыли, что существует некое движение уже чисто на уровне информационном. То есть сами по себе информационные процессы также развиваются. То есть существует чисто физическое движение интуиции и существует чисто информационное движение интуиции. То есть процесс — живая психическая ткань, она жива не только потому что она находится в живом теле, но и жива потому что в ней постоянно происходит обмен информации, информационные процессы, работают определенные программы, и идет своего рода антагонизм живости, связанной с информационными процессами с живостью, связанной с физическими процессами. То есть по сути, образно говоря антагонизм между железкой компьютера с его процессором, с его программным обеспечением. Но существует единство между ними, это очевидно. Одно без другого не может жить. Потому что процессы самообучения, процессы получения знаний — это в конце концов, процессы чисто информационные очень часто. Хотя можно предположить, что даже в информационных процессах всегда физическая потребностная начинка как бы представлена, потому что есть иерархия, есть связь.
Иными словами, когда я изучал Анри Бергсона, который показывает, что не все так в мире линейно, что не всегда между двумя точками есть линия, а есть пропасть, что не все так плоско и линейно как это описано в модернистской философии и психологии. А есть определенные непредсказуемости, есть определенные пропасти, обусловленные взаимодействием различных реальностей. И Бергсон показал, что не все что рядополагается в действительности находится в одном ряду, в действительности там очень часто между двумя точками может быть пропасть. Это и есть основоположение постмодернизма Бергсона. Потому чтобы заработала постмодернистская интуиция для этого необходимо как бы погружение в некие другие миры, в некие другие реальности. Именно поэтому таких людей часто называют умалишенными. то есть все гении по другому видят мир, они могут вырваться за пределы вот той консервативной реальности, в которой находятся обыватели, и увидеть между двумя точками не линию а пропасть, туда проникнуть и увидеть нечто большее. То есть постмодернистская интуиция всегда подразумевает мыслительный процесс в условиях столкновения двух различных миров.
Возвращаясь к старому ответим, что существует как бы в психологии интуиции два подхода: с одной стороны, — это подход основанный на принципе изоморфизма. Что целое о мире, истина растворена в самой природе, в различных кусочках мира, его фрагментах. Если даже мы имеем маленький кусочек мира, то мы можем по нему восстановить весь мир. Это своего рода монады Лейбница, благодаря которым в каждой частице мира существует весь мир и мир состоит из этих частиц. Отражен вернее в каждой частице мира весь мир и одновременно сам мир состоит из этих частиц. И достаточно небольшого кусочка этого мира, в нем уже содержится информация обо всем мире. Поэтому если в психику поступает некий кусочек внешней реальности, то одновременно поступает информация обо всем мире, и вообще поступает какая то истина, она не осознается, фиксируется, но потом на определенном этапе человек это осознает.
И второй подход — это подход основан на том что это целое уже задано в психике, представлено в виде каких то матриц и программ, это связано с внешним миром. То есть феномен целого — это феномен чисто психический, а не связанный с внешним миром. И это совершенно два разных подхода. Иными словами в принципе изоморфизм — это как в физике — с помощью информации о волне, то есть мы можем например принять какой-то кусочек волны, части этой волны и зная ее уже свойства (частоту, интенсивность) восстановить по сути дела всю волну и к тому же сам излучатель, который излучает эту волну, его размер и т.д. То есть воспринимаемая информация, согласно принципу изоморфизма, она не просто непосредственно воспринимается, то есть имеется принцип непосредственного восприятия, но в ней содержится все о мире, то есть знания поступают из внешнего мира.
Существуют знания, растворенные во внешнем мире, эти знания поступают в психику, взаимодействие начинается с теми знаниями, которые сформировала сама психика, идет такое взаимодействие этих двух знаний и в этом взаимодействии двух знаний — внешнего и внутреннего и есть основа живости психики. Другое дело возникает вопрос, что есть знание? Может быть это информация? и т.д.
Ведь надо признать что понятие «знание», «информация», прежде всего возникли в человеке внутри, и лишь потом мы как бы предположили что это знание может существовать и вне человека. А все-таки сначала мы в себе ощущаем это знание, эту информацию и потом уже предполагаем что она как бы есть и во внешнем мире.
Иными словами психика как бы моделирует внешнюю реальность, она создает некую пародию на внешний мир, на психическую реальность. И поэтому эти два знания как бы родственны потому что первое из них есть некая истина, а второе — пародия на эту истину. Но они родственны. То есть одно является объектом, а второе отражением объекта.
Но самое интересное то, что на каком то этапе человек еще отражает себя, свои внутренние процессы. То есть если говорить об отражении внешнего мира, то это маловато, есть еще отражение личностью самопсихики, то есть имеется рефлексия и есть еще знание о знании, то есть мы еще отражаем в себе те методы, с помощью которых мы получаем знания. То есть мы еще создаем в себе знания о знаниях, то есть знания о тех методах, с помощью которых мы получаем знания. То есть существует ноэма которая представлена внутри нас в виде феноменов Гуссерля и существует еще ноэзис — процесс познания рефлексии. То есть существуют еще знания о том, как мы познаем, знания о методах этого познания — это уже ноэзис, и существует знание такое, которое дано в виде истины которое соответствует объективной реальности. Другое дело кто движет тем что мы создаем в себе знания о методах с помощью которых мы познаем знания? То есть суть феномена самоотражения человеческой психики? И согласно феноменологии вообще внешнего мира нет, есть сплошной процесс самоотражения. Как бы мы не видели этот мир, в конце концов, это все наши внутренние феномены, это наша психическая ткань.
Есть еще один подход — духовно-смысловая интуиция. По сути своей эта интуиция основана на поиске истин, смыслов не универсальных, а уникальных которые присущи только нам. Потому что в условиях пограничной ситуации, в условиях между жизнью и смертью в различных таких условиях у нас открываются смыслы, которые универсальны, и которые за нас никто и никогда не ощутит, и которые за нас никто не познает, потому что не сможет проникнуть к нам. Мы же пропитаны одновременно универсальными истинами и смыслами, которые присущи для всех — это эссенция и у нас есть еще экзистенция, которая присуща нам. Вот эта экзистенция она и есть духовно-смысловая экзистенция, и интуиция духовно-смысловая — это по сути дела поиск уникальных смыслов, ситуаций в условиях пограничной ситуации. Это ощущение неких истин, смыслов, знаний о себе, о мире, которые и передать то невозможно кому то, которые открываются только нам в определенных ситуациях, в пограничных ситуациях и ощутить это можем только мы и передать это другому, объяснить это другому мы не можем. А все остальное мы всегда в той или иной мере могли объяснять и благодаря принципу интерсубъективности мы как бы друг друга понимаем. Но есть нечто, что в нас представлено, такое что мы передать другому никогда не сможем. Потому что другой никогда не сможет влезть в нашу шкуру. Вот это есть экзистенция.
Так вот существует подход, что эта экзистенция как бы и есть то самое духовное единение с миром, это и есть тот самый мир и есть та самая истина, которая одна.
Существует взгляд что экзистенция — это единение с миром и опять таки есть та самая эссенция, ее опять таки упрощают до эссенции. И вот мы все едины в экзистенции, и все мы ощущаем одно и тоже в экзистенциональных ситуациях, в пограничных ситуациях все мы ощущаем одно и тоже и в этом мы едины. Ее как бы не существует, уникальности этого состояния.
Но необходимо сказать что экзистенция ощущается ведь не только в пограничной ситуации, но и в процессе творчества. Именно в процессе творчества, уникального самовыражения мы можем познавать и ощущать нечто что другие никогда не ощутят. Моцарт чувствовал свои симфонии и эти ощущения никто никогда не почувствует. Мы собой вносим нечто что никто никогда вместо нас не почувствует.
И вот духовно-смысловая интуиция — это по сути своей некое озарение, некие смыслы, которые может открываются нам, но мы их к сожалению не можем передать другим. И в этом проблема. Многие уносят с собой нечто что так и не могут передать другим. То есть, на мой взгляд, духовно-смысловая интуиция это некие знания, истины, представления, которые являются нам, но, к сожалению, мы их передать другим не можем. Вот в этом основа духовно-смысловой интуиции, на наш взгляд.
© Р.Р. Гарифуллин, 2005 г.© Публикуется с любезного разрешения автора
