© Ольга Маховская

Идеальная русская семья

Фрагмент книги «Ироническая психология или
Психологи тоже женщины» (М., Вильямс, 2006)

В доме Обломовых все смешалось: женская грация и эмиграция, семейные модели и топ-модели, частная жизнь и несчастные женщины, плоды амура, гламура и русская классическая литература

Ольга Маховская - Ироническая психология или психологи тоже женщиныПосле того, как я проводила полевые исследования постсоветской эмиграции во Франции и США в 1998-2002 и написала книгу «Соблазн эмиграции», корреспондент «Огонька», возглавляемого тогда еще Владимиром Черновым, попробовал взять у меня интервью. Ответы на вопросы ему не понравилось, как и мои тогдашние выступления по поводу истории эмигрантки Натальи Захаровой, у которой во Франции отняли дочку.

Напрасно думают, что все болезни от психиатров, а проблемы от психологов. Мне и самой не нравится то, о чем приходится говорить. А что делать? Издержки профессии. В результате у нас публикуют интервью с психопатами, а психологов посылают к черту.

О.: Про эмиграцию столько написано. Чем тут удивить читателя?

О.М.: По истории эмиграции действительно есть колоссальное количество источников. Про современную эмиграцию мы не знаем толком ничего.

Удивительного немало. Вы, например, знаете, что современная эмиграция из России в основном женская? Девушки и женщины бегут из страны, не видя, прежде всего, перспективы для своей личной жизни. И то, что внутри женской эмиграции выделяются два потока, девушки в среднем 19,5 лет и те, кому условно говоря «за тридцать», у кого за плечами опыт неудачного замужества в России? А также то, что среди выезжающих женщин с детьми, в основном мамы с сыновьями? Основной мотив — желание уберечь ребят от войны в Чечне.

Вы знаете, что по количеству эмиграция из Украины давно превзошла эмиграцию из России и превосходит сейчас еврейскую эмиграцию в США? Это при том, что американцы киргиза от русского не отличают.

Вы знаете, что в районе Силиконовой долины, где трудится немало наших программистов, соотношение мужчин и женщин брачующегося возраста, от 18 до 35, составляет 1:10 в пользу мужчин. И это может привести и приводит как к мужской проституции, так и к женской. Западное побережье, Лос-Анжелес — это столица голубых, американский Амстердам. Ну и женщины чувствуют себя желанными, понимают, что могут менять мужчин, как перчатки.

Тема эмиграции, как и тема воспитания детей кажется понятной всем. «У меня выехала сестра», «Я тоже был за границей» — основные посылы знания обывателя и ...депутата. Эмиграция для кросс-культурного психолога или социолога — это уникальная возможность побывать в межкультурье, описав одновременно достоинства и недостатки своей собственной культуры и ментальности. Они «сбоят» в непривычных условиях Запада.

О.: Причины эмиграции очевидны — низкий уровень жизни в стране, социальная незащищенность прежде всего по отношению к женщинам. Но, кажется, всем уже ясно, что эмиграция — это не сахар. Кстати, я знаю, что многие возвращаются, разочаровавшись в райской жизни на Западе. Какие у вас данные по этому поводу?

О.М.: Некоторые возвращаются: например, после окончания рабочего контракта. Некоторые переезжают на постоянное место жительства. И среди них нужно назвать и иностранцев, которые «заболели» Россией. Многие ездят туда и обратно, используя любые легальные способы выезда за границу, но аккуратно возвращаясь, как только виза заканчивается. Один «настоящий» эмигрант назвал этот феномен «челночной» эмиграцией. Есть особо рисковый поток эмигрантов — те, которые хотят выехать за рубеж любой ценой. Они становятся обманутыми клиентами агентств по найму на работу, туристических или брачных агентств, пытаются «зацепиться», попадают в различные криминальные истории. Проблема нелегального вывоза людей с целью их последующей эксплуатации получила название human trafficking и сейчас обсуждается на самом высоком уровне.

Что касается уровня жизни, то среди женщин, клиентов многочисленных брачных агентств немало не только образованных, но и успешных женщин, доход которых позволяет содержать себя и семью в несколько человек. И потом: уровень жизни в стране растет, доходы людей увеличиваются, а эмиграция не спадает. Думаю, что фокус здесь в другом: после насыщения материальных дефицитов, грубо говоря, после того, как наши люди наелись, они начинают все больше чувствовать недостатки своей частной жизни. По сути, все, кто ищет возможности выехать, надеются в конечном итоге «выйти замуж за иностранца». Основной причиной эмиграции сейчас я бы назвала кризис отечественной модели семьи. Люди еще не разочаровались в семье как таковой, но то, как они жили или жили их родители, их уже точно не устраивает.

О.: Женщин не устраивает отечественный мужчина — пьяница, хам, психопат и лентяй. Поэтому и едут за мужьями на Запад — социально успешными, обеспеченными и внимательными по отношению к женщинам и детям.

О.М.:  Ну, наши женщины тоже хороши бывают. Я повторяю, речь идет о недостатках модели семьи. Наша семья, по определению отечественного психолога Владимира Дружинина, является сумасшедшей смесью православия и язычества. Мужчина в такой модели обладает невероятной властью и авторитетом, но всю ответственность он делегирует жене, матери. Основная его роль — инициировать семью, а семейная поденщина его уже не интересует. Отношения в семье напоминают схватку, которую выигрывает психологически или физически сильнейший. Никакие договоренности здесь не действуют, все разрешается через битие горшков.

Но и эта модель деформировалась в результате того, что в войнах и военных конфликтах мы просто физически теряли огромные мужские популяции. В модели нашей семьи потерялась фигура отца, и уже новой генерации юношей пришлось занимать место ребенка. Не зря говорят об инфантилизме наших мужчин. В свое время этот феномен был потрясающе описан Ириной Грековой в ее «Корабле вдов», книге, которая потерялась среди развалов современных гендерных исследований.

Но реестр актуальных для России моделей гораздо шире. Россия стала страной, принимающей многонациональную миграцию. На Украине модель семьи исторически находилась под влиянием протестантской и католической этики. Удивительно, но при гораздо низком уровне жизни в этой республике, уровень разводов там остается ниже, чем в России.

Приезжие из Кавказа экспортируют мусульманские семейные принципы. Своя семейная модель предлагается иудаизмом. Все они отличаются по характеру распределения власти и ответственности между взрослыми, а также по месту ребенка в семье. Нормальная модель семьи, как указала знаменитейший этнограф детства Маргарет Мид, предполагает, что основная ответственность за семью лежит на отце как физически более сильном и социально принимаемом. Это не значит, что с женщины снимается всякая ответственность, но она пропорционально меньше. И хотя указание на единую норму может вызвать возражение, безусловно, модель, в которой мужчина вытеснен из семейного круга, аномальна.

О.:  Каков ваш прогноз относительно пути, по которому будет развиваться частная жизнь россиян — по западному или восточному?

О.М.: Это зависит во многом, как ни странно, не от частных выборов граждан, а от реальной семейной политики, которую будет проводить государство. Нужно понимать, что большинство людей (и не только в нашей стране) не в состоянии решать вопросы частной жизни самостоятельно. Они будут имитировать тот образ жизни, который им предлагается в СМИ или поощряется государством. Так пока на нашем телевидении доминируют семейные шоу, цель которых, кажется, возбудить уставших после работы граждан, чтобы те прыгали в койку, не раздумывая и … улучшали демографическую ситуацию в стране. Постперестроечный период либеральных реформ не затронул важнейшую либеральную ценность как семья. Трагедия отечественного либерализма состоит в том, что он борется за место доминирующей идеологии, и гражданские свободы сводятся фактически только к свободе слова, вообще говоря, к трепу. Мы забалтываем в очередной раз самые насущные вопросы частной жизни людей.

Мое представление о Западе распадается на несколько образов, поскольку Запад для меня не нечто, ярко воображаемое, но недоступное отсюда. Я много ездила и жила в нескольких странах подолгу — Польша, Италия, Англия, Франция, Америка. Но при том, что у каждой страны есть своя интонация, язык, внешняя оформленность и набор норм частной жизни, на уровне архетипов частная жизнь жителей разных стран опирается на более общие, хотя и не такие очевидные модели семейных отношений. Под западными моделями скрываются католическая и протестантская модель семейных отношений. Очень четко католическая Европа отличается от протестантской Америки. Европа не любит, когда ее смешивают с Америкой. И Америка себя четко отличает от Европы, признавая за ней право на истинную, старую цивилизацию.

В основании католической модели лежит принцип гармонии, сбалансированности, пришедший из античности, вознесенный в эпоху Возрождения. Чтобы позировать обнаженным и созерцать обнаженное тело без смущения, нужно быть внутренне свободным и внешне защищенным. В отечественной культуре обнаженное тело табуировано. Наше искусство 18-19 века — это в основном портреты, глаза, духовная, эмоциональная пластика. Во время своей долгой экспедиции в Штаты, я разыскала в университетской библиотеке огромный альбом русской живописи 19 века. Там были в основном портреты. Трагическое противостояние фигур в портрете — зрителя и изображенного. Не ясно, кто в кого напряженно всматривается и оценивает.

Наши иконы, в отличие от католических, тоже схематичны с точки зрения телесного сходства, но всегда пронзительно печальны в своей несимметричности, абстрактности. Они несут в себе внутренние, эмоциональные схемы, а не внешние телесные. «Все русское ассоциируется у меня с меланхолией, печалью», «В русских церквях хочется плакать»,

«Русские песни — это всегда грусть, печаль по прошедшему», — такое впечатление мы оставляем у иностранцев.

Для нашего сознания основная норма — это предельная концентрация и внутренняя сосредоточенность. Оно иронично настроено по отношению к внешней позе, равнодушно к комфорту. Более того, телесная удовлетворенность кажется основной помехой для душевной ясности и открытости. Для православия характерно напряжение на грани гибели и распада. Вместе с тем, православная традиция обладает харизмой, которой нет ни в какой другой традиции. Она фактически снимает все границы в эмоциональном самовыражении человека, вплоть до его гибели или полном растворении в другом, или в Боге. Я повторяю: такие реализации для психологически сильных и выносливых людей, образы которых могут производить сильнейшее впечатление и поклонение окружающих. Но тиражировать ее как норму я бы не стала. Мы живем в условиях недостижимой нормы. Это ненормально — жить униженным и оскорбленным .

Кстати, необузданная эмоциональность наших женщин оказывает на западного мужчину довольно сильное воздействие. Но интересно другое: после распада браков с русскими женщинами, после живодерских бракоразводных процессов и вереницы сеансов у психоаналитиков, они все равно ищут русскую. «Это как неизлечимая болезнь, я не могу ее забыть», «Русские так красивы!», «Когда я вижу русскую, мое кровяное давление зашкаливает!», «Я не могу избавиться от этого наваждения!». Но, согласитесь, что это ряд чрезмерных эмоций. Психологически иностранцы «подсаживаются», если использовать терминологию наркоманов, на иглу ярких и тотальных образов, стимулируемых поведением сильных, неистовых людей из России.

Есть еще одно измерение, по которому три парадигмы различаются. Это временное измерение. Я бы сказала, что православная рефлексия тяготеет к прошлому. Все, что было, имеет невероятную ценность. Смерть оказывается идеалом как вечное прошлое. Католическая модель — это интерес к настоящему. Вот почему она легко подвержена модернизациям, и адаптируется под текущую жизнь. Протестантизм — это ожидание счастья и радости в будущем, возможно, в самом ближайшем. Вечно улыбающиеся и оптимистично настроенные американцы нас раздражают именно своим нежеланием замечать трагическое прошлое, или невыразительное настоящее. Одни уходят в бездеятельную рефлексию, другие пытаются принять и упорядочить жизнь вокруг, а третьи пытаются строить совместное будущее, быстро договариваясь о предпринимаемых группой действиях.

Знаете, чем отличается оптимизм американца от оптимизма европейца? Американский оптимизм — это радость настоящего, гордость универсального потребителя, которому по факту рождения полагается больше благ, чем другим жителям планеты. Оптимизм по-европейски, это способность черпать силы в своем прошлом, в прошлом своей семьи, радость от того, что у тебя за плечами было много сильных, красивых, успешных людей с трагическими и потрясающими судьбами. На стенах американских домов вы увидите много дипломов, грамот, фотографий с соревнований, принадлежащих хозяевам дома. В хорошем доме европейца вы увидите фотографии родных, близких, друзей и коллег, о которых говорят с гордостью и сожалением, что их нет сейчас рядом. Все, чего хотелось бы, с точки зрения моего, несколько снобского европейского сознания, так это, чтобы на стене внучки висела и моя фотография.

О.: Американские мужчины, по вашим данным, стремятся найти русскую невесту. А что привлекает американца в нашей модели?

О.М.: Ну, мужчине приятно же быть «сверху», приятно, когда тебе сразу отводится роль главного члена семьи, на тебя ориентируются, от тебя ждут благосклонности. А в замен предлагается уважение и благодарность. После моего выступления в Jonson’s Russian List (электронный форум) о кризисе семьи, волне разводов в постперестроечной России, и о печальной статистике по бракам с иностранцами, которые последовали за этими разводами, я получила много писем именно от американских мужей. Они писали о том, как они счастливы от того, что их жены — русские, какие это святые женщины. Стаж у этих браков был довольно приличный — 10-12 лет, и у меня нет никаких оснований не доверять этим американским мужьям. Но чем больше я слушаю счастливые истории и наблюдаю эти полноценные семьи, тем больше я убеждаюсь, что русской и американцу удается создать сбалансированный вариант гармоничной семьи по, условно говоря, католическому типу. Им удается интуитивно выйти на нормальную семью, в которой каждый получает столько прав, обязанностей и привилегий, сколько он может взять, не нанося вред другому, и с ориентацией на другого. Мужчина в такой семье — главный, но он и ответственный за семью в целом. Женщина в этом смысле прикрыта, хотя на ней лежит груз обязанностей по уходу за детьми, к которым она больше привязана телесно и эмоционально.

О.: Вы — сторонница нормальной семьи, построенной на отношениях иерархии, а не равенства. Каково тогда ваше отношение к феминизму?

О.М.: Если бы я была президентом страны как в этой детской игре про желания, я бы выруливала в семейной политике к нормальной модели, а не к партнерской. Идея равенства и партнерских отношений предполагает нивелировку отношений между людьми. Это довольно бедная, скучная модель, в рамках которой полнокровной жизни нет никому — ни мужчине, ни женщине, ни детям. Видите ли, любая группа усредняет человека, в том числе и семья, тем более, если она построена на принципах выравнивания. Нет эмоциональных стимулов для развития, стихии переживаний, которые в моем понимании и составляют экзистенцию, страстность жизни. Нет горя, нет и радости. Нет ненависти, нет и любви.

Протестантская модель прикрывает слабых, и ориентирована на внешний мир. Православная — для исключительно сильных особей, способных внутренне сохраниться при любых внешних невзгодах. Аутичная, в чем-то шизофреническая модель, где психика никогда не закончится и всегда доминирует над внешним миром. Католическая модель частной жизни — для умеренной публики, возможно, поэтому я лично тяготею к католической модели, которая совпадает с нормальной. Хочется гармонии внутреннего и внешнего. Уходить в дебри подсознания страшно, потому что это — верный путь психологически потерять родных, близких, любимых людей. Обслуживать внешнюю реальность, дергаться по всякому хлопку извне как-то убого и скучно. «В Америке скучно», — типичная жалоба не только наших эмигрантов, но и американцев. И по чисто эстетическим соображениям я не могу принять протестантизм с его идеей равенства и, следовательно, зависимости от толпы, на которую они все время призывают равняться.

Если мужчины и женщины равны, то тогда почему мужчины ищут женщин, если они могут искать того же мужчину? Вот вам посыл к гомосексуализму. Если все равны, то тогда как можно предпочесть одного человека другому? Как возможна любовь? И как возможно развитие? И, главное, зачем оно нужно? Сбалансированная, симметричная модель — это смерть, статика, которую жизнь всегда будет взрывать. Это — догма, которая примитивнее, проще тоталитарной православной модели, и только в этом смысле она на некоторое время снимает напряжение противостояния власти и исполнения в российском варианте.

Феминизм нас тащит из огня диких, напряженных семейных отношений в полымя другой семейной нестабильности, борьбу за паритетность. В то время как стремление русских женщин к международным бракам указывает ясно на их семейную ориентацию и принципиальную готовность уступить непосильное лидерство мужчине. Часто это звучит как потребность «скрыться за крепким мужским плечом». Это приглашение на сцену семейной жизни сильного, самостоятельного, независимого, вместе с тем снисходительного и спокойного мужчину.

В российском общественном сознании феминистки прочно ассоциируются с проститутками, поскольку и те и другие утверждают, что отношения между мужчиной и женщиной имеют свою цену. Но по своей сути эти классы женщин абсолютно противоположны. Проститутка говорит: «За н-ную сумму денег ты можешь делать со мной все, что захочешь». Феминистка: «Ни за какие деньги ты не сможешь поступать со мной так, как тебе заблагорассудится». В США феминистки инициировали дискуссию по самому широкому кругу женских прав и свобод. Это движение пережило свою пост-феминисткую фазу возврата к семейным ценностям, к обсуждению вопросов воспитания детей. И хотя феминистки имеют и в США репутацию крайних радикалок, карикатурных персонажей, любой средний американец отдает им должное, и понимает позитивную роль в формировании новых отношений в обществе, где женщины себя чувствуют более защищено и уверенно.

В России феминистки вступили на сцену одновременно с началом диких рыночных отношения, элементарного сексуального просвещения в обществе. Они сыграли роль провокаторов многочисленных разводов. Напомню, что в 1994 году количество разводов у нас в стране достигло беспрецедентного уровня — семьдесят-восемьдесят процентов! Но после разводов одни женщины стали делать карьеру, их меньшинство, а другие устремились в международные брачные агентства.

Феминизм — чуждое для России явление. Вопросы защищенности детства и материнства должны обсуждаться в рамках нормальной семейной политики, как это происходит, например, во Франции, или в Китае — странах, изначально отказавшихся от этих «американских штучек».

Другое дело, что некоторыми женщинами «не без амбиций» на феминизме делается финансовый или символический капитал, и пока публике эта этикетка будет интересна, феминизм в России будет персонифицирован. Но при близком рассмотрении наши феминистки стараются быть сексуальными, и их феминизм кажется мне способом интриговать мужчин и морочить голову публике.

О.: А как меняются семейные отношения в эмиграции?

О.М.:  Первое время хватает инерции и кредитов, накопленных в России. Люди доверяют друг другу, настроены на поддержку. Есть золотое правило эмиграции: если не уверен в супруге, лучше не испытывать судьбу. Другой вариант: люди решаются на эмиграцию, чтобы уехать подальше от семьи, в которой они не были счастливы. И супруги разъезжаются в разные страны.

Но постепенно семья начинает испытывать давление американских стандартов и стереотипов: если один из супругов «проседает», не набирает социально и финансово, он может выйти в тираж. Семьи программистов остаются довольно стабильными, потому что в них, мужчина, хотя по-прежнему и не принимает участие в семейных делах, является носителем высокого финансового, а следовательно, и социального статуса. Жены это ценят. У многих из них просто нет разрешения на работу.

Положение женщины в США настолько высоко, что презрительное или брутальное отношение к ней в семье просто невозможно. Более того, они оказываются в ситуации неожиданно широкого выбора, и становятся инициаторами разводов.

Но я знаю уже довольно много семей, которые прошли через опыт эмиграции вместе и не расстались. Нужно сказать, что само по себе сохранение семьи или развод на американском фоне не выглядит особой заслугой. Уровень разводов в Америке около пятидесяти процентов. Модель семьи, основанная на паритетных отношениях, нестабильна по определению. Развод не табуирован, как это бывает у нас, когда женщины говорят: «Развелась бы, да страшно, убьет ведь!» или: «Хочу уйти, но боюсь, что он покончит с собой».

О.: Но статистика по разводам американцев с русскими очень высокая. Что им мешает жить вместе? Они нашли друг друга, полюбили, деньги есть, что еще нужно?

О.М.: Ответственность. Не надо путать романтические, любовные дуэты с семьей. Семья — это институт, построенный на ответственности людей друг перед другом. Семья — это двое плюс дети. Если и снимаются внешние запреты, это не значит, что все позволено. То, что свобода — это огромная ответственность и высокая психологическая включенность в дела семьи, наши дамы осваивают с трудом. «Она не хочет учиться», «Она — ленива», «Она мало уделяет внимания семье, а занята все больше собой» — вот на что жалуются американские мужья уже накануне разводов. «Она тратит немереное количество денег, которые мы себе не можем позволить». «Она постоянно висит на телефоне, разговаривая со своей мамой или с подругой». Легко восстановить жалобы противоположной стороны, знакомые до боли: «Он меня достал своими претензиями. Весь дом на мне!», «Он жаден, считает каждый пенс!».

К сожалению, рыночная психология экстраполировалась на нашу частную жизнь. Конкурсы красоты, стремление к внешнему лоску и достатку, гламурные журналы, которые тиражируют образ женского успеха, достигаемого в результате уловок и новых косметических средств. Какая тут любовь-отречение, жизнь ради другого, поиски своей половины?

Образ женщины-жертвенницы вытесняется образом женщины-игрушки, женщины-приза. Впервые образ красивой, успешной, образованной, белокожей россиянки позиционируется как товар, который-де не оценили на внутреннем рынке. Брачные агентства и сами женщины наперебой рассказывают о достоинствах русских невест.

Исторически образ богемной красавицы, инфантильной эстетки сохранился с дореволюционных времен. Дворянские девушки всегда вызывали зависть. Стать содержанкой у богатого мужа — мечта многих россиянок и теперь, уставших от ежедневной борьбы за существование.

О.: Все-таки уезжают женщины. В своей книге вы приводите цифры, согласно которым 75 тысяч россиянок выехало по визам невест. И истоки нашей женской эмиграции — иждивенческие настроения?

О.М.: В том числе иждивенческие настроения и инфантилизм. Но вы видите, что рядом с нами появляется все больше самостоятельных, ответственных и таких же красивых женщин, для которых семья — это серьезно. Однако на пути эмансипации и поиска нового стиля россиянку ждет много подводных камней. Православие предложило нашей женщине удел быть несчастной. Быть несчастной жертвой до недавнего времени было «модным». Их жалели, но считали, что это нормально, так — у всех. Русская классическая литература прописала сценарии, по которым даже женщина-дворянка должна или умереть от родов, или броситься под поезд, или сойти с ума и помереть в нищете. В лучшем случае надеть чепец, нарожать кучу детей, и варить варенье в семейном поместье. Женщина, выросшая на подобных архетипах, испытывает колоссальное чувство вины перед окружающими за свой успех и счастье. Она часто живет в предчувствии своей смерти или угрозы близким. Противостоять коллективной психологии и настроениям очень трудно, да это и не приносит должных результатов. Вместо уважения можно получить ненависть и зависть, вместо любви — поклонение и страх приблизиться.

Я бы все-таки не настаивала на том, что статистически женщин выезжает больше мужчин. Просто у женской эмиграции свое лицо, своя социология. Она определяется и тем, что Америка — это рынок женихов, поскольку иммигрантами становятся вначале мужчины, а Америка — эстрана иммигрантов. История межкультурных браков — это история двух одиночеств — российского и американского, женского и мужского. Этот феномен является маркетинговым фактом. Сегодняшняя брачная индустрия растет в геометрической прогрессии и пока обслуживает запросы примитивной публики, социальных маргиналов.

См. также:
Идеальная русская женщина

© 2006
© Публикуется с любезного разрешения автора