© Г. Солдатова, А. Макарчук

Психология ксенофобии

««« К началу

Ксенофобия как социально опасный феномен

Возраст ксенофобии — это возраст человечества. Объекты ксенофобии меняются от эпохи к эпохе, от страны к стране, но ее психологический механизм — альтернатива «мы — они» — остается универсальным и, похоже, продолжает работать по доисторическим примитивным схемам. В то же время этологическая и социобиологическая основа этой альтернативы сегодня уже в значительной степени утрачена. Современное человеческое общество трудно и драматично приходит к такому очевидному, но тем не менее лишь постепенно становящемуся осознанным представлению о том, что все человеческие расы, народы и племена состоят из существ одного вида. Именно это вселяет в нас оптимизм, когда мы говорим о возможности преодоления ксенофобии.

Речь об этом заходит потому, что ксенофобия нередко превращается в социально опасный психологический феномен: когда различия между людьми сами по себе начинают восприниматься как проблема, когда этих различий боятся — тогда «чужие» из «других» превращаются в «чуждых», вызывают страх и воспринимаются как угроза нашей позитивной идентичности и привычному образу жизни. Страх порождает неприязнь, которая может перейти в ненависть и враждебность. И тогда психологический механизм «мы — они» активизируется в полной мере и определяет формирование негативных стереотипов и предрассудков, отталкивающих образов врага, разных форм дискриминации, становится причиной «охоты на ведьм» и поисков «козлов отпущения».

Именно осознание ксенофобии как социально опасного феномена определило ее место в ряду наиболее актуальных проблем современного мира. Международные общественные организации пытаются привлечь внимание ученых и мировой общественности к проблеме роста ксенофобских установок [1]. Одним из последних документов международного уровня, прямо затрагивающих эту тему, является Декларация о ликвидации всех форм расовой дискриминации, принятая в 2001 г. в Дурбане (Южная Африка) на Всемирной конференции по борьбе против расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними нетерпимости. В этом документе ксенофобия рассматривается в ее различных проявлениях как один из основных источников современного расизма и одна из форм дискриминации. В Декларации констатируется, что, несмотря на усилия международного сообщества, главные цели трех десятилетий борьбы против расизма и расовой дискриминации не были достигнуты, и бесчисленное множество людей поныне остаются жертвами различных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобии и связанной с ними интолерантности.

Ксенофобия действует и на уровне личности и групп, и на уровне обществ и целых государств. Это важный психологический мотив конфликтов и войн, а также удобное орудие манипуляции, которым успешно пользуются националистические движения. Ее психологическая функция — защита от «других», которая может выражаться в стремлении к полной или частичной изоляции, в предрассудках, дискриминации, насилии.

Ксенофобия как ржавчина разъедает межличностные отношения и негативно влияет на личность. Мало того, что чувство страха, лежащее в основе ксенофобии, уже само по себе разрушительно для личности, неприязнь, которую оно порождает по отношению к чужакам, имеет тенденцию к генерализации — распространению на представителей других групп. Социальными психологами открыта одна из закономерностей межгруппового восприятия: существование негативных стереотипов по отношению к какой-либо группе значительно повышает вероятность наличия негативных стереотипов и по отношению к другим группам.

Выполняя функцию изоляции, ксенофобия мешает развитию конструктивного межкультурного диалога и тормозит прогресс человечества. Ее проявления чреваты насилием, конфликтами, конфронтациями, терроризмом. Здесь нас должны чрезвычайно беспокоить не только беспощадные террористические акты (Нью-Йорк, Кашмир, Иерусалим, Москва), но и войны, которых, к сожалению, в современном мире не стало меньше. Начиная с 1980-го года, и уже в новом тысячелетии были или еще идут войны почти в 30 странах мира. Особенно тревожит, что свыше 90% погибающих на этих войнах — гражданское мирное население.

После Второй мировой войны психологи, как и все остальное человечество, были ошеломлены ее последствиями. Осознание ответственности за результаты разрушительной деятельности людей и стремление исследовать ее побудительные причины, а также стремление осмыслить ужасный опыт человечества стали решающей мотивацией исследований авторитарности Теодором Адорно и его коллегами (Adorno et al., 1950), предубеждений — Гордоном Олпортом (Allport, 1954), конформизма — Соломоном Ашем (Asch, 1955), человеческой деструктивности — Эрихом Фроммом (Fromm, 1973). Результаты этих эпохальных психологических работ заставили задуматься не одно поколение жителей Земли.

В начале третьего тысячелетия, когда появляется все больше поводов для беспокойства за будущее человечества, профессиональный и человеческий долг представителей гуманитарных профессий — пытаться решать реальные проблемы взаимоотношений между людьми и всеми средствами своих наук стремиться к достижению мира на Земле. Проблема природы человека, желание разгадать которую всегда было свойственно гуманитарным наукам, в XX столетии слилась с проблемой межчеловеческих отношений. В результате в контексте жесткой реальности XXI века исследование и профилактика социально опасных форм ксенофобии вышли на первый план и должны открывать перечень самых актуальных научных и практических задач современной психологии.

Какова же в обществе доля людей, о которых можно сказать, что они предрасположены к ксенофобии? Для того чтобы попытаться ответить на этот вопрос, обратимся к сфере межэтнических отношений. Именно здесь ксенофобия обретает наиболее законченное и нередко драматическое выражение, в связи с чем и является одной из центральных тем эмпирических исследований.

Представим некоторые результаты проведенных нами в середине 1990-х гг. в различных регионах Российской Федерации исследований этнической идентичности, включающих изучение ксенофобических установок в межэтнических отношениях у представителей различных национальностей (Солдатова, 1998). На первый взгляд, они достаточно оптимистичны: число людей, позитивно настроенных на межэтническое взаимодействие в разных этнических группах, практически не опускалось ниже 70%, а в группе русских превышало 80%. Но отметим, что значительная часть этих людей была настроена амбивалентно, то есть одновременно с позитивными установками они продемонстрировали также и негативные. Кроме того, нельзя забывать о социальной желательности выбора «позитивной» позиции. И все же с большинством картина более-менее ясна — оно предпочло выбор «психологической нормы многообразия». Но что же продемонстрировала оставшаяся часть наших респондентов — 20-30% от всей выборки?

По нашим данным число интолерантных этнофобов с отчетливой негативной установкой на межэтническое взаимодействие (не стремящихся к развитию позитивных отношений с «чужими», отличающихся этнической нетерпимостью и убежденностью в превосходстве своего народа над другими, являющихся ревностными хранителями своей культуры, готовыми любыми способами отстаивать права своего народа) в разных этнических группах колебалось в пределах 5—10%. История свидетельствует, что десятой или даже двадцатой части общества достаточно, чтобы «раскачать лодку». Ведь эта часть населения демонстрирует активные поведенческие установки и оказывает значительное влияние на группу так называемых «пассивных националов-этнофобов» — лиц, демонстрирующих высокую подверженность ксенофобской идеологии. В наших исследованиях их число в разных этнических группах колебалось от 12 до 28%. В условиях конфликтной социальной ситуации большинство представителей этой группы скорее всего поддержит «активных этнофобов». Кроме того, существует закономерность: число таких лиц растет в зависимости от уровня социальной напряженности в обществе (Солдатова, 1998). Если объединить «активных» и «пассивных» этнофобов, то в целом можно говорить, как минимум, о пятой части общества, которая, несмотря на диктат социальной желательности, не постеснялась открыто выразить свои негативные установки на межэтническое взаимодействие. Негативного влияния таких групп людей на отношения в обществе уже нельзя недооценивать.

Вполне вероятно, что эти цифры в условиях кризисной ситуации и высокого уровня социальной напряженности в обществе в разных культурах будут колебаться в тех же пределах. Когда Эрих Фромм в 1931 году проводил свое исследование авторитарной личности среди представителей рабочего класса Германии, число респондентов с авторитарным характером, одной из главных особенностей которого являлась предубежденность и ксенофобия, также не превышало 7—10%, а около 70% опрошенных продемонстрировали высокую амбивалентность. Эти данные легли в основу сделанного Фроммом задолго до прихода Гитлера к власти вывода о том, что рабочий класс Германии в большинстве своем не будет противодействовать правым силам и установлению в стране диктаторского режима (Фромм, 1999).

В современной научной литературе непростительно мало внимания уделяется собственно проблемам ксенофобии. В России авторы подавляющего большинства публицистических статей на эту тему — журналисты. И все же, несмотря на то, что эта проблема не обозначена как проблема ксенофобии, именно ее исследованию посвящены многочисленные работы по изучению предубеждений, предрассудков, негативных установок и стереотипов по отношению к различным этническим, религиозным и социальным группам, работы по проблемам войны и мира, формированию образа врага.

Итак, речь идет о тревожащих человечество проявлениях ксенофобии — предрассудках, ненависти, враждебности. Однако, чтобы разобраться в этом феномене, необходимо понимать, что он сложен и противоречив и является результатом многих факторов: биологического, психологического, культурного, социально-политического, экономического. Поэтому, рассматривая возможности профилактической работы по преодолению ксенофобии, важно учитывать, помимо психологического, самые различные аспекты и факторы.

В то же время, исследуя данный феномен с точки зрения психологии, мы видим, что его полное понимание невозможно с позиции только психологии личности, социальной психологии или психоанализа. Поэтому для разработки эффективных психологических технологий по профилактике ксенофобии необходим не только междисциплинарный подход, но и сочетание различных уровней и подходов психологической науки.

Приведем несколько примеров, иллюстрирующих сложность и противоречивость психологической сути феномена ксенофобии.

Например, мы исходим из того, что ксенофобия — это социально опасный феномен. Но ведь ксенофобия — также одна из форм психологической защиты индивида и группы в непредсказуемом и опасном мире, которая вписана в формулу выживания человечества и неоднократно на протяжении его истории подтверждала свою эволюционную значимость. Поэтому мы не должны забывать о том минимуме закрытости по отношению «к другим», который жизненно необходим каждому для сохранения своего «Я» и не позволяет человеку раствориться в окружающем мире.

Важно также помнить, что идеология «своего» и «чужого» — это образ нашей жизни. Она всепроникающа и привычна. Очевидно, что чужое — обязательное и необходимое условие своего. Виктор Каган справедливо считает, что отмирание альтернативы «мы — они», «свое — чужое» поставит человечество в крайне затруднительное положение — «свое» без «чужого» умирает. Исчезновение альтернативы невозможно, но возможно ее перенос на других «Они», например, если у человечества появится общий враг (инопланетяне, вышедшие из-под контроля машины и т.д.) (Каган, 2004). Кроме того, важно осознавать, что диалектика своего и чужого может быть конфликтна, а может обладать той необходимой степенью напряженности, без которой невозможно развитие. Поэтому разработка технологий должна опираться на непростую диалектику процессов идентификации и дифференциации с миром и с другими, имеющими свои закономерности и особенности как на личностном, так и на групповом уровнях.

Анализ инцидентов, связанных с ксенофобией, и исследования этого феномена показали, что он, как правило, избирателен и конкретен. Поэтому ксенофобия — это страх и неприязнь по отношению к определенным группам людей. Объекты ксенофобии зависят от исторического времени и культурного пространства. В каждой стране можно отыскать любимый объект ксенофобии. Причем представители отвергаемой группы не обязательно резко отличаются своими культурными особенностями или принадлежат другой расе. Например, в Южно-Африканской Республике, где свыше 70% населения африканцы, ксенофобия главным образом «черного цвета». Анализ ситуаций, связанных с ксенофобией и описанных в средствах массовой информации этой страны, показал, что она направлена против черных мигрантов и беженцев из других африканских стран.

Социальная ситуация меняет объекты ксенофобии, но пока еще не было случая, чтобы она отменила их вовсе. В запасе у человечества всегда есть всеобщие «дежурные» ксенофобические объекты, например, люди другой расы, евреи, мигранты. Поэтому очень важно учитывать взаимосвязь универсальных психологических механизмов ксенофобии и конкретность ее объектов, то есть работу и трансформацию этих механизмов в социально-историческом контексте и в актуальной жизненной ситуации.

Противоречивость и сложность феномена ксенофобии определяется также непростой сутью чувства страха, лежащего в его основе. Известно, что страх — одна из базовых человеческих эмоций, определившая выживание человека в мире, полном опасностей, мобилизующая его на защиту от внешней угрозы. Страх нельзя всегда оценивать негативно. Это не изъян, а проявление ценной душевной способности, которая перерастает в болезнь, лишь сбившись с пути (Келер, 2003). Страх, как правило, основан на реальной опасности или угрозе, и этим он отличается от фобий.

Термин «фобия» происходит от имени греческого бога страха Фобоса, которого древние греки изображали на своих щитах для устрашения врагов. Фобия — это скрытый, неосознанный страх, питающийся иррациональными импульсами. Ксенофобия относится к числу социальных фобий, для которых характерен иррациональный страх при взаимодействии с другими людьми, иррациональный потому, что он всегда несоразмерно больше, чем существующая реальная опасность.

Для ксенофоба фактор угрозы имеет первостепенное значение: мир опасен, он населен враждебными странами, народами, группами и людьми. В нашем исследовании мы обнаружили, что чем в большей безопасности ощущают себя люди, тем меньше чуждых и опасных групп они находят в окружающем их мире. А рост ощущения угрозы существенно сжимает безопасное социальное пространство человека, в лучшем случае, до размеров его семьи (Солдатова и др., 2004).

Столкновение с непонятным вызывает замешательство и смятение, мгновенно возникает желание справиться с мучительным состоянием неопределенности. Смутное ощущение угрозы заставляет человека рационализировать окружающий мир. Основное правило: любое объяснение лучше его отсутствия. Выбор чужих — это рационализация иррационального страха, лежащего в основе ксенофобии. Непонятному и тревожащему находятся правдоподобные толкования.

Р. Лазарус в своей концепции стресса придавал большое значение понятию угрозы, рассматривая ее как предвосхищение человеком возможных опасных последствий воздействующей на него ситуации (Лазарус, 1970). Уолтер и Куки Стефаны, рассматривая страх и тревогу как основу возникновения предубеждений, предложили комплексную теорию угрозы, объясняющую многие проблемы межгрупповых отношений. В предлагаемой ими базовой модели рассматриваются три вида страхов: 1) страх утраты физического или материального благополучия группы или ее членов (возникает в результате реальной угрозы со стороны Они-групп: конфликтов, захвата территории, войн, репрессий); 2) страх разрушения ценностей, норм, стандартов, традиций, убеждений, установок (возникает в результате символической угрозы со стороны Они-групп); 3) страх негативных последствий и ожиданий для личности и для группы (возникает в результате угроз в форме межгрупповой тревожности и в форме негативных стереотипов) (Stephan, Stephan, 2000). По мнению Стефанов, сильная идентификация с группой повышает чувствительность ко всем четырем типам угроз. В свою очередь угроза порождает защитные действия, реакции и импульсы, обладающие теми же характеристиками, которые обычно приписываются эмоциональным состояниям.

Определенность ксенофобии, о которой мы говорили выше, выражается в персонификации объектов страха — ими становятся конкретные люди или группы. Это происходит потому, что «страх жаждет воплотиться», как писал Лотман, анализируя «охоту на ведьм» в средние века (Лотман, 1994). Трудно не согласиться с В. Каганом, что психологически это предельно точно, ибо «свободно плавающие» страх и тревога часто непереносимы для человека. Воплощенный страх становится понятным, и легче искать способы борьбы с ним. А защитой от него становится ксенофобическая агрессия на разных уровнях — индивидуальном, групповом, культурном, политическом (Каган, 2004). В результате ксенофобия персонифицируется: объектами страха становятся конкретные люди или группы.

Посредством персонификации страх рационализируется, а агрессия канализируется: всегда находятся «козлы отпущения» и враги. Похоже, что их поиск — это одно из любимых занятий человека во все времена. У древних евреев «козлами отпущения» были настоящие животные. В специальные «дни искупления» священнослужитель приводил на главную площадь старого козла, на которого каждый член общины возлагал свои грехи. После этой психотерапевтической процедуры отягощенный людскими грехами козел изгонялся в пустыню. В древних Афинах ту же функцию выполняли фармаки — рабы, которых в дни бедствий или войн водили по городу в качестве бесплатного и безответного объекта для всех возможных форм оскорблений и издевательств. Затем происходила церемония избавления от фармака. Это жертвоприношение умиротворяло и объединяло афинян.

В средние века, а также в начале нового времени поиск «козлов отпущения» приобрел чудовищный размах в форме печально известной «охоты на ведьм». Она длилась несколько столетий — с середины XVI до XVIII века и проходила наиболее интенсивно в Германских государствах, Швейцарии, Франции и Шотландии. По самым скромным подсчетам «охота на ведьм» унесла от 60 до 100 тысяч жизней. Важным фактором распространения ведовской истерии послужили демонологические ученые трактаты — разъяснения о существовании дьявольских сил, виновных в различных бедах и несчастьях (неурожаях, войнах, эпидемиях и др.), доказательства их реальности и подробные инструкции по поиску и искоренению ведьм. Самыми известными знатоками ведьмовского мира были признаны монахи-доминиканцы Якоб Шпренгер и Генрих Инститорис, написавшие в 1487 году по поручению папы Иннокентия VIII знаменитый трактат «Молот ведьм». Этот трактат, несколько столетий инициировавший и регламентировавший ведовские судебные процессы, сыграл большую роль в том, что подавляющей частью жертв охоты на ведьм стали женщины. Ответ на вопрос, почему женщины более склонны к колдовству, помещенный в начале трактата, проникнут убежденным женоненавистничеством и однозначно задает вектор поиска главных врагов и источников бед человечества (Шпренгер, Инститорис, 2001).

В современном обществе «козлами отпущения» часто становятся мигранты, пытающиеся адаптироваться в чужом городе. На них обыватель сваливает свои беды и неудачи. Ритуалы очистительной и искупительной жертвы и смещения агрессии давно изменились, но психологическая суть осталась прежней — мы ищем виновных, чтобы справиться со страхами, чувством неудовлетворенности и собственной неполноценности. А тот, кто виноват, и есть враг. «Козлами отпущения» в расчете на безнаказанное отпущение грехов выбирают слабых, тех, кто не может за себя постоять и дать отпор.

В период советской власти существование ксенофобии санкционировалось официальной идеологией. Советский Союз и советское общество были провозглашены высшим достижением человеческой мысли и практики, носителями идеалов, к которым должны стремиться все народы и культуры. Социолог А. Малашенко подчеркивает, что в этом коренилась фундаментальная основа общей Ксенофобии с большой буквы, сакрализовавшая отторжение любого культурного, социального, духовного компонента, не соответствующего советскому стандарту. В официальной советской ксенофобии возникли специфические направления: религиозная фобия в виде атеизма; социальная фобия, выразившаяся в сталинской идее об обострении классовой борьбы, и этнофобии, в частности, антисемитизм. На бытовом уровне объектами этнофобии, помимо евреев, стали жители Средней Азии и Кавказа (Простой советский человек, 1998; Малашенко, 1999).

Несовершенство российского общества продолжает стимулировать существование ксенофобий. Кого опасается и в ком видит врага современный россиянин? Проводимый нами мониторинг толерантности, социального доверия и ксенофобии позволяет получить некоторые ответы на этот вопрос. В частности, оказалось, что помимо этнических и религиозных групп, причем, значительно обгоняя их, на первый план выходят «стигматизированные чужие»: больные, обездоленные, уязвимые группы населения. Лидируют в этом списке наркоманы, бомжи, гомосексуалисты, проститутки, больные СПИДом, психически неполноценные.

Исследования показывают, что на выбор объектов ксенофобии оказывают большое влияние пол, возраст, уровень образования людей, а также различные социальные ситуации и уровень напряженности в обществе. Например, под влиянием травматических социальных событий (захват заложников на мюзикле «Норд-Ост» в октябре 2002 г., террористический акт в Беслане в сентябре 2004 г.), среди чуждых групп на первое место вышли этнические и религиозные группы. В относительно спокойной социальной ситуации главным объектом ксенофобии становятся стигматизированные группы. Эти результаты, в частности, говорят о том, что отсутствие или неактуальность реалистичных угроз со стороны Они-групп не отменяет социальные фобии как таковые, но переносит акценты на символические угрозы и, соответственно, актуализирует экзистенциальные и символические страхи. Поэтому к группе «дежурных» ксенофобических объектов мы можем добавить стигматизированные группы. Межкультурные исторические сравнения показывают, что в этом смысле мир изменился мало. Если во Франции XII века среди главных ксенофобических объектов были евреи, прокаженные и гомосексуалисты, то в России начала XXI века — «кавказцы», гомосексуалисты, наркоманы и больные СПИДом.

Может быть, дело все же в самой человеческой природе? Вот одна из авторитетных точек зрения на эту тему: американский антрополог Эрнст Бекер пытается объяснить отталкивающую страсть человечества к жестокости и агрессии в отношении «чужих», «других», «иных» на основе своей теории «преодоления ужаса» (Becker, 1973). Разрабатывая ее, он опирался на психоанализ Зигмунда Фрейда, а также на работы его ученика, известного американского психолога Отто Ранка. Ранк считал, что все функционирование человека выражает одновременно две тенденции: тенденцию к минимизации страха жизни, вызванного неизбежной сепарацией и индивидуализацией, начинающейся с самого рождения и продолжающейся на всех жизненных этапах, и тенденцию к минимизации страха смерти, связанного с внутренним стремлением к единению, слиянию и зависимости. Бекер исходит также из работ Кьеркегора, представителя европейской постклассической философии, основоположника диалектической теологии экзистенциализма, который считал, что высокоразвитое самосознание человека основано на благоговении и ужасе — благоговении перед чудом быть живым и понимать это и ужасом из-за осознания неизбежности смерти.

Кроме того, Бекер использует известную идею о том, что человечество было бы поражено постоянным ужасом, если бы не культура и определенные верования и убеждения, призванные уменьшить страх смерти. Опираясь на все эти теории, Бекер считает, что люди строят системы убеждений, основанные на представлениях о том, что человек — ценный представитель осмысленного и упорядоченного мира. Он создает определенные социальные роли и следует им, а также выработанным нормам и ритуалам, обретает бессмертие в культурных ценностях и символах. Таким образом, люди «покупают» психологическую стабильность в обмен на коллективный отказ от восприятия хрупкости своего существования и фатальной неизбежности грядущего финала (Becker, 1973).

В рамках своей теории Бекер раскрывает психологические механизмы, лежащие в основе взаимодействия с «чужими». Один из них базируется на убеждении в том, что чужие испокон веков представляют угрозу. Существование иных верований и взглядов ставит под вопрос собственную концепцию реальности, которая в данной культуре поддерживается неким социальным соглашением. Угроза, о которой говорит Бекер, есть не что иное, как угроза собственной идентичности человека. Пошатнувшаяся вера в свою идентичность, в казавшуюся незыблемой концепцию реальности может освободить весь ужас осознания неизбежности смерти, обычно сдерживаемый культурой. Следовательно, наличие «чужих» угрожает психологическому спокойствию человека и требует принятия срочных мер для стабилизации концепции. А убежденность в бесконечной истории конфликта, взаимной ненависти и жестокости между «своими» и «чужими» и предопределенности таких отношений и в будущем оставляет очень мало места для сомнений в необходимости защиты от инородцев, иноверцев и всех иных.

На основе своей теории Бекер объясняет также психологический механизм «козла отпущения». Поскольку смерть все же неизбежна, и мучительный страх перед ней всегда остается, то он подавляется или проецируется на внешние группы, которые становятся как бы воплощением всемирного зла и несчастий. Возникает убеждение, что исправление, избавление или уничтожение этих групп способно капитально улучшить жизнь в целом (Becker, 1973).

Концепция Бекера позволяет понять психологическую подоплеку выбора в качестве чуждых групп физически и психически неполноценных, больных, социально уязвимых групп населения. Встречи с физическим уродством, с тяжело болеющим человеком, психически больным, как правило, пугают нас. Чаще всего мы избегаем таких встреч, как будто боимся заразиться. Мы бессознательно заносим этих людей в касту неприкасаемых. Именно такие люди, «ходящие по краю», живущие на грани жизни и смерти, оступившиеся, все потерявшие, обездоленные и незащищенные, ярко и недвусмысленно напоминают нам о том, что «все ходим под богом», что «от сумы и тюрьмы не зарекайся», о бренности человеческой жизни, о реальной возможности собственного физического неблагополучия, об одинаковом для всех неизбежном конце. Мы избегаем этих людей и отворачиваемся от них, отвергаем их, записываем в категорию «чужых», психологически дистанцируемся от них. Таким образом, мы пытаемся справиться с лежащим в основе стигматизации иррациональным страхом потери смысла жизни, с ужасом перед смертью, который тщательно прячем даже от самих себя.

-------------

[1] С 1946 по 2001 год было принято более 20 деклараций, касающихся дискриминации, ксенофобии и защиты прав человека. Так, был принят ряд документов, защищающих права отдельных социально-уязвимых групп, например, в 1959 году была принята Декларация прав ребенка, в 1971 — Декларация о правах умственно отсталых лиц, в 1975 году — Декларация о правах инвалидов, в 1985 году — Декларация в отношении прав лиц, не являющихся гражданами страны их проживания в данный момент, в 1992 году — Декларация о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам.

Среди документов, касающихся борьбы с ксенофобией и ее последствий, можно отметить следующие: Декларация Организации Объединенных Наций о ликвидации всех форм расовой дискриминации (1963), Декларация о расе и расовых предрассудках (1978), Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений (1981), Декларация о праве народов на мир (1984), Декларация о распространении среди молодежи идеалов мира, взаимного уважения и взаимопонимания между народами (1987).

««« Назад  К началу  

© Г.У. Солдатова, А.В. Макарчук. Тренинг по профилактике ксенофобии. М.: Генезис, 2006.
© Публикуется с любезного разрешения издательства