© Рамиль Гарифуллин

Психоаналитические рассказы, истории, миниэтюды, портреты.
Психология духовности

««« К началу

Зиннат

1

Зиннат всегда спал с улыбкой на лице. Сон для него был одним из наслаждений жизни. Он всю ночь осознавал это и поэтому улыбался. Улыбался настолько светло и искренне, что соседи по общежитию, в которое его впускала переночевать добрая пожилая женщина, хотели опять лечь и заснуть, хотя вроде бы только что встали с постели. Это надо было видеть! Вообще Зиннат наслаждался всем, он умел находить в малом многое. Он был доволен всем. У него было всегда приподнятое настроение. Незнакомые люди, которые могли встретить его на многих улицах города, видя его всегда улыбающимся и счастливым, в лучшем случае называли его странным, в худшем, больным. Но он больным не был. Он был закаленным. Ходил всегда, даже зимой, в спортивной одежде, даже куртки не одевал. Увидев его в морозный день, можно было подумать, что он мерзнет, но это было далеко не так. Некоторые знакомые поэтому часто шутили, говоря ему: «Зиннат, ты не озяп?». Он был рассеян благодаря своей гипертрофированной созерцательности. Душа его была по-доброму теплая, что казалось, что одень он зимнее пальто, сразу разогреется еще больше и станет горячей. А горячая душа — это недобрая душа. Поэтому у Зинната не было ничего лишнего. Не было лишней одежды — он обходился спортивной формой, когда-то ему кем-то подаренной в молодости. И действительно, теплая одежда ему была не нужна, он перемещался по улице короткими перебежками, не ездил на городском транспорте, так как у него никогда не было денег, никаких денег — ни малых, ни больших. И он без них обходился. Вы спросите как? А очень просто…

Просыпался он очень поздно. Чем больше спишь, тем меньше надо денег на жизнь. Сказать, что он утром просто брился и мылся — это ничего не сказать. Зиннат любил бриться. Для него это был процесс бритья и жизнеутверждающих, философских раздумий. Он всматривался в свое лицо, он наслаждался тем, как делает, лепит свое лицо, улыбаясь себе в зеркале. Зиннат долго расчесывался, и казалось, что он расчесывает не волосы, а свои мысли. Он укладывал свои мысли бережно, мягко, и они начинали светиться, переливаясь всеми цветами радуги, излучая нечто детское и теплое. Это было зрелище и многие соседи, вглядываясь в то, что проделывает Зиннат над собой, опаздывали на работу.. Её Величество Доброта переполняла утреннее общежитие настолько, что порой его угощали за завтраком. Но регулярно покушать в общежитии благодаря своей детской наивности и доброте Зиннату не удавалось, и он бежал в одну известную на весь город столовую. Там его ждали. Ждали его доброго слова, улыбки, беспричинной радости и многого другого, о чем не знал ни сам Зиннат, ни работники столовой, которые купались в его ауре доброго, отверженного, наивного и вместе с тем мудрого юродивого-бомжа-одиночки. Зиннат как-то, смакуя, медленно подметал столовую, грузил и перетаскивал продукты, что хотелось сразу взять и распаковать и съесть эти продукты. Это был не грузчик, это была реклама продуктам. Прежде, чем грузить хлеб, он долго его нюхал, вздохи от наслаждения были слышны всем посетителям столовой. Аппетит повышался, продукты покупались, кушались. Были довольны все — и продавцы и покупатели-пожиратели. Сделав свои дела, Зиннат получал в награду большую тарелку супа и каши. Еды на столе было так много, что казалось, что маленький и худой Зиннат ни за что не осилит всего этого. Да не тут-то было. Он медленно, долго, постепенно уминал все, облизывал тарелку и переворачивал ее на сто восемьдесят градусов. Клал ложку. И повара видели, что за столом сидит довольный мужичок, символизирующий, что все окончено. Глаза его во время трапезы светились как у голодного кота настолько ярко, что казалось, что он сейчас вот-вот замурлыкает от удовольствия. Как он ел! Нежно, величаво… Нет, все таки обидно за животных, когда ими обзывают деградированных личностей. Животные святые. Если человек и похож по-настоящему на животного, то только благодаря своей чистоте, наивности, детскости… Зиннат был именно таким.

Плотно поев, Зиннат от души обнимал своих поваров, говоря им напутствия и пожелания. Те в долгу не оставались, выливали ему оставшийся суп и гарниры в полиэтиленовые пакеты. Опять происходило великое зрелище. Зиннат вытаскивал из своей сетки шестидесятых годов пакетики, их бережливо поглаживал, надевал друг на друга, немного вдувал в них воздух, проверял на целостность и лишь затем подходил к большой кастрюле, возле которой стояла толстая и большегрудая женщина. Произносил два слова. Произносил так, что казалось, что эти слова волшебные. И, действительно, происходило чудо. Содержимое кастрюлей оказывалось у него в пакетах. Он их вновь бережно укладывал в сетку, завязывал и бежал, бежал по улицам города, наполненный радостью, что сегодня вечером он разогреет все это в общаге, съест и заснет с улыбкой на лице сытый и довольный.

Постепенно эта радость перерастала в другие радости дня. Зиннат любил читать. Читал много и читал только новые свежие книги, которых не было ни в каких библиотеках. Он часами задерживался у книжных прилавков магазинов, перебегая в течение дня от одного магазина к другому. Читал стоя, вдумчиво. Сначала это не нравилось книготорговцам. Но, когда они обратили внимание, что покупатель лучше покупает книги именно тогда, когда Зиннат с наслаждением читает ту или иную книгу, громко комментируя ее, соблазняя потенциальных читателей на покупку, они только и ждали его! Сейчас, мол, придет Зиннат, и будет план. И вновь происходило чудо. Раскупалось все: стихи бездарных поэтов, научные труды шизофреников, ну и, конечно, все остальное. Надо было видеть, как читает Зиннат. Он словно зажигался. Складывалось такое впечатление, что он держит в руках не книгу, а некую свечу пред иконой, всматриваясь в ее пламя. Глаза загорались от какого-то света, но света не было. Лицо Зинната оживало, хотя оно и так было живым. Окружающим хотелось жить, нырнуть в книгу и уйти вместе с Зиннатом в тот мир, который был к сожалению только для него. Этот порыв нырнуть в книгу возникал у покупателей, и они покупали и покупали. Таким образом, Зиннат прочел всю современную научную и художественную литературу. Таким образом, он обходил десятки магазинов города. Он был известен. По сути своей, если бы была должность главного читателя города, то она по праву бы принадлежала бы ему. День подходил к концу, опускался вечер, книжные магазины закрывались, и у Зинната вновь открывались новые радости. Он шел в чайхану или кафе, где его тоже ждали. «Все мы люди,
родные и не красиво, брезгать друг к другом» — с такими словами он собирал со столов не до конца отдавшие свой вкус растворимые пакетики с чаем, собирал их в нечто, напоминавшее микропарашют. В кипятке ему никогда не отказывали. Собирая как наперсточник вокруг себя использованные стаканчики заваривал в них чай и опускал в них свои пакетики. Долго держал эти стаканчики в своих руках, грел руки. Делал это он с таким удовольствием, что казалось, что он пришел не пить чай, а просто погреть об стакан свои руки. Когда чай был готов, начиналось главная радость вечера. Зиннат общался и пил чай, пил, пил и общался. Охотливых собеседников было много. Все хотели общаться с ним. Своей эрудицией, добрым взглядом, мудростью и светлыми и искренними глазами, которые не боялись смотреть в глаза собеседнику, он располагал к общению. Те угошали его пирожными, коржиками. Так он выпивал стаканов десять-двенадцать, успев пообщаться с пятью-шестью посетителями кафе. Он говорил о красоте города, о красоте женщин, о науке, о Боге.. Его слушали, и всем было так интересно, что собеседники Зинната забывали пить чай. Вокруг него образовывался круг подслушивающих и тоже не желавших покинуть чайхану. Чая пили долго. Чая пили много. И опять были довольны и продавцы и покупатели. Кто бы мог подумать, что использованный кофе еще может сгодиться. Зиннат утверждал, что самое вкусное и полезное от кофе остается после варки «отжившего» кофе, то бишь у него открывается настоящая жизнь. Он отдает свои наилучшие вещества. Продавщица размешала в трехлитровой металлической посудине эти остатки с кипятком и начиналась вторая история общения и питья кофе.

На этот раз он выпил три литра кофе и пообщался с четырьмя посетителями кафе. И опять все с удовольствием наблюдали за этим занятием.. Чайхана ожила. Пилось, разговаривалось, пилось, разговаривалось. Уже поздно, в десять часов Зиннат вышел на улицу и пошёл куда-то во двор... в общественное место. Он пошел по-маленькому. В этой холодной, грязной, вонючей уборной он с таким удовольствием сказал только одно слово: «Хорошо». Он не видел и не чувствовал этого запаха. Он был счастлив. Только в полночь после длительной прогулки по ночному городу он побежал получать для себя последнюю радость дня — сон. Он знал, что на другой день эти радости опять его будут ждать. Он спешил к ним. Он жил так уже много лет, но только совсем недавно стал чувствовать и понимать, что его знает весь город, что его узнают почти все прохожие многомиллионного города. Одни искали и интересовались Зиннатом просто из любопытства, другие, чтобы посмотреть на него и увидеть то, как человеку мало надо, третьи, чтобы как священнику излить свою душу. «Это Зиннат», «О! Зиннат», «Это тот самый Зиннат...»— слышалось ему вслед. Вначале это его радовало, но потом, когда стали приставать журналисты с нелепыми вопросами и предложениями организовать «партию бомжей», Зиннат стал беспокоиться. Он шарахался от телекамер и убегал от этой ненужной ему суеты. Не думал он, что бомжи-одиночки могут быть известными людьми. Зиннат был не просто известным в своём городе, он был его живой достопримечательностью. Побывать в центре города и не увидеть Зинната считалось дурной приметой. Во чтобы то ни стало увидеть Зинната, хоть из окна едущего транспорта было хорошей приметой. Казалось, не будь его город бы потерял своё лицо. Зиннат для города был вроде живого святого.

2

Когда бывают сильные трескучие морозы, идти по городу тяжело. Прохожие перемещаются по улице, заходя то в один, то в другой магазин. В магазине тепло, пахнет едой и какими-то ароматами, которые рождают внутренний уют и желание просто попить кофе или чаю. Большинство его посетителей просто греются, раздражая продавцов тем, что ничего не покупают. Это раздражение передается на уборщицу, моющую пол. Тяжелые движения ее полных рук боксируют воздух и словно говорят: «не попадайтесь под мою тяжелую руку — ударю». Уборщица ворчит и без причины «поливает помоями» посетителей кафе. Те молча терпят от безысходности и страха, что она действительно может взять да и вылить помои из своего ведра.

За круглым с высокими ножками столом стоит и жует коржик Зиннат. Он увлекся чаепитием настолько, что не замечает, как швабра буквально ударяется ему в пятку. Поперхнувшись, он начинает кашлять, и этот кашель постепенно начинает перерастать в собачий лай. Посетители кафе оборачиваются, ищут собаку. Ее нет. Оказывается этот лай издает Зиннат. Он лает, как лает собака, которой не дают доесть. Лает сильно, лает за всех посетителей, на лицах которых в эти секунды появляется выражение желания присоединиться к этому лаю, но они чувствуют, что какой-то страх мешает им пойти на это. Уборщица глядит на юродивого бомжа, будто что-то накапливает и вот-вот выплеснет на него. Но этого не происходит.

— А, Зиннат, это ты! А я тебя что-то не приметила, — с какой-то неестественной и наполненной страхом теплотой, повысив голос «поет» уборщица. Да, именно поет. Лицо ее вдруг осветлилось, такое ощущение, будто бы ее подменили.

Зиннат прекращает свой лай. Уборщица покупает чай и еще один коржик и подносит его Зиннату. Он, не поблагодарив, начинает пить чай, закусывая свежим ароматным коржиком. В эти мгновения в нем соединяется одновременно нечто детское и нечто мудрое. Он, словно священник, начинает консультировать и исповедовать уборщицу, говоря необычные по народному мудрые слова. В них содержится глубокая истина и уборщица, хотя на слух все, что он говорит, может показаться ересью. Некоторые предложения нелогичны. Лишь внимательно вслушавшись, начинаешь понимать, что эта нелогичность заменяется жестами, движениями и вздохами, вздохами, которые говорят о глубоком переживании Зинната за уборщицу. Диалог заканчивается тем, что уборщица плачет, плачет легко от души.

Всю эту сцену наблюдают посетители кафе. Они приближаются все ближе и ближе к юродивому, забыв о том, что только недавно он лаял как собака. Они хотят, чтобы этот юродивый их выслушал. Один посетитель не выдерживает и вырывается из толпы наблюдателей. «Зиннат, скажи мне что-нибудь! Кто я? Что я?». И он начинает сбивчиво говорить о его жизни и переживаниях, о его будущем. Он вытаскивает из кармана карандаш, берёт салфетку и что-то рисует на ней. «Это твой духовный образ» — говорит Зиннат. «Еще! Скажи еще что-нибудь о моём будущем!». Засовывая в верхний карман юродивого пятьдесят рублей, буквально вцепившись, просит мужчина. Зиннат обнажает все его грехи, причём не только те, о которых он уже забыл, но и те, которые ему ещё предстоит совершить. «Еще! Говори», став на колени, требует мужчина, не заметив как рядом с ним также на колени становится женщина интеллигентного вида. Эту суету надо видеть со стороны. Зрелище, как говорится, не для слабонервных. Слезы на глазах некоторых посетителей заставляют Зинната продолжить это общение, но он же устал, его глаза наполняются кровью, как наполняются перед психическим припадком у некоторых психбольных. Посетители кафе переживают за Зинната. Такое ощущение, что все посетители больные, лишь один Зиннат здоров. Женщина, которая встала на колени, слышит от Зинната только два слова о её будущем. «Да, спасибо Зиннат», — говорит женщина, — «Я только сейчас поняла, от чего убежала и куда мне идти дальше. Значит я ещё буду жить, а я ведь уже умирать собралась и даже один священник мне посоветовал готовиться к концу».

Среди посетителей кафе оказываются двое из так называемых «новых русских» — муж и жена. Один из них, вытащив из своей кожаной импортной куртки тысячу рублей, дает Зиннату и спрашивает: «Сколько мне осталось жить... Предскажи?». Зиннат, испугавшись таких больших денег, уходит, убегает от нового русского в другой конец кафе. Новый русский следует за ним. Зиннат отказывается брать деньги и отказывается что либо говорить. Тогда этот новый русский в грубой форме, схватив буквально за шкирку нашего героя, требует общения, требует, требует, требует. Это требование переходит в стон, в плач, так, что новый русский, уже стоя на коленях умоляя просит у юродивого совета. Зиннат закатывает глаза, смотрит на нечто в пространстве и медленно начинает говорить:

— Я не предсказываю. Я вижу. Помочь тебе уже невозможно. Через четыре недели к тебе придёт киллер и тебя не станет. Но жене твоей можно помочь. Перед твоей гибелью она должна рассказать тебе о всех интимных совокуплениях, которые пришлось ей пройти перед тем как стать высокопоставленным чиновником, благодаря чему ты и разбогател». Новый русский от удивления побледнел. Его поразило то, что Зиннат всё знает. Знает о его жене больше чем он сам.

— Стерва — кричит супруг на всё кафе.

— Я же тебе всегда намекала, что женщина для того, чтобы сделать карьеру должна пройти сквозь огонь, воду и.... маточные трубы — доказывает ему супруга. Кто-то из посетителей кафе подслушав улыбается.

— Намекала!... намекала. Если б я знал о твоих траханьях и хождениях по этажам власти, я бы от тебя давно ушёл.

— Не ушёл бы. Ты женился не на мне, а на моих деньгах.

— Зиннат!!!— с ещё большей агрессией кричит новый русский. Я тебе не верю. И всё же ещё что-нибудь попредсказывай мне. — И новый русский опять берёт за шкирку Зинната. У Зинната начинается приступ. Он начинает лаять, кричать, вырывается из рук нового русского и бегает по кафе. Посетители, испугавшись такого поведения нашего героя, постепенно выходят на улицу. Зиннат, одетый в одни брюки и рубашку, бежит на улицу, бежит как угорелый. После этого случая в кафе стало больше посетителей. И казалось, что все они заходили в него только рассчитывая на появление Зинната.

А новый русский действительно через четыре недели был убит в собственном коттедже.

 3

Ещё Зиннат любил посещать различные научные семинары. Захаживал на всякие кафедры институтов. Кто-то, увидев подозрительно одетого и странного человека, напоминавшего бомжа, прогонял его, но где-то ему удавалось не только послушать учёных и порадоваться их наивности, но и попить горячего крепкого чая со свежими пряниками. В городе была одна такая тусовка, которая тепло принимала Зинната и была ему всегда рада. Здесь собиралась разношёрстная публика. Можно было встретить спивающегося высокопоставленного чиновника и бомжа-одиночку с развитой манией величия, криминальных сектантов и суицидных священников, мечтательного номинанта нобелевской премии и философа-самоучку с блестящей и замаскированной паранойей. На этих необыкновенных собраниях присутствовали не только признанные и выдающиеся учёные, но и отвергнутые неформалы, академики-самозванцы и иные тщеславные личности, замаскированные под всяких искателей правды и Бога. Здесь были не только заядлые любители «духовного онанизма», но и любители «всяческих религий» и крепкого чёрного кофе. Некоторые из них приходили на эту встречу лишь для интеллектуального испражнения или заключительного плевка, хотя во время этой тусовки они не осознавали этого. Лишь позднее, они начинали понимать, что всё сказанное ими только недавно уже отторгается, как слюна, которая только что была выплюнута, но которая недавно спокойно проглатывалась. Каждый придумывал для себя свои ветряные мельницы и боролся с ними. Именно так и происходило на этих тусовках. Можно было прекрасно наблюдать схватку захиревшего вузовского философа и гениального шизофреника, для которого философствование это приступ. На кровь бились духовные манипуляторы различных религий и невежественные атеисты коммунистического разлива. Всё это было наивно и занятно.

Неуклюжие философские потуги некоторых из них были настолько долгими и громкими, что начинали зловонить. Этот информационно-энергетический запах вызывал у аудитории интеллектуальное выплёвывание. Будучи оплёванными некоторые исчезали навсегда и больше не появлялись. Некоторые только попав на эту тусовку помолившись быстро покидали её.

Выдерживать такие встречи мог не каждый. Какой-нибудь правильный и тихий профессор побывав на этой тусовке в лучшем случае мог отделаться недельной бессонницей, в худшем получить резец инфаркта и скоропостижно скончаться от сердечной недостаточности, вызванной мнимой интеллектуальной недостаточностью. Поэтому не все посещали эту тусовку, далеко не все. Но те, у кого хватало дьявольской силы философствовать, богохульствовать и испражняться на все лады философских приёмов, приходили. Вот так в процессе такого естественного отбора в этой тусовке остались лишь самые выносливые. Это были «современные интеллектуальные дьяволята, претендующие войти в мировую историю».

Также как и новый русский, глядя через бронированное окно своего шестисотого, разделяет себя с остальными бедными гражданами, считая их нечто, являющимся ниже него. Также и представители этой тусовки, причисляя себя к философско-интеллектуальной элите, противопоставляли себя всем тем, кто был за пределами этой тусовки. Они уже «знали», что «попали в историю». Что пройдут столетия, сгорят все эти шестисотые мерседесы и коттеджи, но их творческое наследие и интеллектуальные выделения и испражнения останутся на века. Это понимание их грело. Они по сути своей были не для тех кто рядом, а для тех кто ещё не родился и будет их вспоминать. Их устраивало отношение к ним тогда, когда их не будет, а не сейчас когда они есть. Поэтому они не замечали перед собой живых людей, которые были перед ними здесь и сейчас. Вообще они многого не замечали. Так например, один из них забывал всегда побриться и почистить зубы, но «грязные ручонки» грел у костра мировой философии и причислял себя к ней. Это была особая интеллектуальная жестокость. Они считали себя особой философской кастой. Некоторые из этой касты не имели семей, были бомжами, лежали в психиатрических клиниках. Некоторым из них удавалось преподавать и заниматься всевозможными духовными манипуляциями, зарабатывая себе на хлеб. Более того, некоторых из них пользовали средства массовой информации, натравливая на власть придержащих. Теперь они уже не назывались диссидентами и не высылались на Запад, а шныряли от безработицы по городу, притворяясь философами-консультантами, психологами, астрологами, пророками и т. д. Вынести таких интеллектуалов было сложно. На первый взгляд, казалось, что здесь не пахнет никакой манией величия, паранойей и иными диагнозами, придуманными инфантильными психиатрами. Но внимательно послушав, ощутив энергию философствования, можно было понять, что это замаскированная форма мании величия. Некоторые из них настолько сильно унижали и принижали себя и «свою роль в истории», что можно было догадаться о претензиях такой личности войти в мировую философию с чёрного входа. Парадный вход был уже опечатан после того как в него прошёл последний философ планеты Мартин Хайдеггер. Сорвать эту печать члены этой касты пробовали неоднократно. Но всё это в конце концов были неуклюжие философские потуги. Очень близко подходили к этому входу философствующие шизофреники, но они не могли собраться мыслями и написать философский труд. Они лишь гениально чувствовали мир, но описать его не могли. Они были гениальными полиглотами и читателями и не более. Для них не стоило труда блеснуть философской эрудицией, но как дело касалось истинного философского творчества они пассовали.

Эту касту посещали представители масс-медиа, веря, что это именно те, которые непременно должны войти в историю. Они, порой сами имея дутую известность, осознавая, что она временная, приходили погреться в лучах славы, тех которые претендовали на вечную и всемирную известность. Они были уверены, что несмотря на то, что сейчас они не имеют известности, она придёт в будущем. Представители этой касты были близки по духу. Журналистам, присутствовавшим на этой тусовке, не давал покоя вопрос: действительно это те, которые и есть «сумерки Богов»? Как это можно было проверить? Это была больная тема для данной тусовки. Её даже не брались обсуждать и проверять. Как можно трогать то, на чём основана жизнь этой касты. Если бы члены её потеряли эту уверенность, то они перестали бы творить. Эта иллюзия окрыляла их на творчество.

На собраниях этой касты делали доклады различные заезжие и местные учёные и исследователи. Обсуждались различные темы. Было даже престижным выступать перед этой кастой. Если какой-нибудь диссертант проходил через это оплёвывающее, ковыряющее до крови сито, то в лучшем случае он удачно защищал свою не нужную не кому диссертацию, в худшем бросал науку. Выступали математики, биологи, психологи, медики и т.д. Пытались выступать астрологи, парапсихологи и прочие мистификаторы «мозгов и копыт». Они были настолько слабы и не убедительны, что уходили в нокдаун уже на первых минутах своих выступлений. «Ну, вы свинигредничали...» — такую оценку давал ведущий, если чувствовал, что в докладе мешанина и сплошные компиляции. Это было и оценкой и приговором.

Вот и на этот раз, была запланирована встреча с неким мастером спиритических сеансов Иваном Воландом. Аудитория сразу же пожурила докладчика за псевдоним, взятый из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Каких только чёрных магов не было на этой тусовке и все они были разоблачены, оплёваны и вышвырнуты за борт. На этот раз аудитория оказалась более сдержанной. Спирит обещал аудитории, что владеет способностью организовывать общение не только с душами умерших, но и с душами будущих поколений. Эта оригинальность и усмирила аудиторию. Всем хотелось поиграть в эту игру и заодно, хотя бы понарошку узнать о том, будут ли их помнить будущие поколения. Ведь именно на этой идее жили эти философствующие дьяволята.

— Мы надеемся, что это не будет сеансом контролируемой шизофрении и галлюцинаций, которые вы из нас же и будете черпать — с иронией произнёс ведущий это собрание Селельман.

— Конечно. Ничего общего то, что я здесь буду проводить не имеет с галлюцинациями. — ответил Иван Воланд — Вот вы сейчас здесь сидите и не видите, что могли бы стать отцами различных детей, которые не родились. Существует непрерывный поток возможностей рождения того или иного человека, но рождаемся мы редко. Если бы вы были зачаты на секунду раньше или позднее, то это бы были уже не вы. Когда нибудь будущие родители смогут наблюдать с помощью компьютера поток своих неродившихся детей во времени. Это будет возможным благодаря детектированию ДНК родителей. Таким образом, в ДНК уже запрограммировано не только то, что было, но и то, что будет. Можно говорить о будущих поколениях. И не надо упрощать, говоря, что таким образом мы можем лишь прогнозировать лишь биологическое существо. Возможно будет программировать и психическое и социальное развитие. Конечно таких компьютеров пока нет, но есть человеческий мозг, который может быть открыт к алгоритму программирования на будущее. Тем более если таких мозгов множество. Объединившись в единый биокомпьютер посредством спиритического взаимодействия, пожалуй можно будет получить информацию и представления о будущем. Можно будет строить диалоги с будущим. Сам я пришёл к вам именно с такими намерениями — убеждённо ораторствовал Воланд.

— Для вас не существует самой великой тайны?... — тайны смерти с восхищением произнёс ведущий собрание Сегельман. — Странно, а я, пожалуй, если и живу, то живу благодаря этой тайне.

— Это вначале кажется, что всё разрушится и потеряет всяческий смысл. Вон живут же больные со СПИДОМ и ничего. Даже женятся.— убедительно произнёс докладчик — Иногда я включаю этот свой биокомпьютер и начинаю видеть вещие сны. Иногда я его не включаю. Это зависит от моего желания. Сегодня я бы хотел с вами поделиться этой способностью, обучить вас этому. Конечно я не сделаю вас пророками. Но программировать будущее, я надеюсь, некоторые из вас научаться.

 — А общаться с будущими поколениями мы будем? — опять с иронией заметил Сегельман..

— Обязательно— успокоил докладчик. — Итак, наше подсознание это кладезь нашего прошлого и будущего. Всё в нём. Из него идёт разная энергоинформация, но мы её часто не понимаем. Нам необходимо научиться понимать её. Я беру листок бумаги на котором большими буквами написаны три слова «да», «нет», «не знаю». Беру обыкновееный стакан, переворачиваю его и кладу на этот листок. Есть желающие принять участие в этом эксперименте?

— С удовольствием побываю в будущем — с ещё большей иронией вызвался Сегельман и сел за стол рядом с докладчиком.

— Наложите свои руки на стакан. Хорошо. Видите стакан задвигался. Это сложный процесс разные движения, идущие от каждого придают стакану некий импульс, а в сумме получается некое движение. Оно конечно о чём — то говорит.

Стакан действительно задвигался. Аудитория особо не удивилась.

— И действительно. Это пока не о чём не говорит. А теперь закройте глаза. — и Иван Воланд стал произносить классические установки установки гипнотизёров — Селельман сопротивлялся, но уже в этом прослеживалось то, что он всё таки поддаётся воздействию. — Хорошо... Мы не в чём не стараемся.— успокоил Иван Воланд. Просто слушаем свои руки и уходим в своих представлениях за пределы этого стола. Мы где-то, но не здесь. Для начала перейдём в прошлое. Говорить ничего не надо. Наш язык и сознание обманывают нас. Будем следить за движением стакана и задавать вопросы. Стакан будет двигаться и указывать на «да» «нет»» «не знаю» и этого будет достаточно.

— Вы в прошлом? — задал первый вопрос ведущий спиритический сеанс. Но стакан после этих слов никуда не шелохнулся

— Вы в будущем? — вновь спросил ведущий, но стакан опять как стоял на своём месте, так и остался на нём же. — И всё таки, где вы?

— Я в настоящем, но стакан почему-то не движется — с иронией проговорил Сегельман.

— Так всё ясно, у вас сильная защита, вы заблокированы ЭГО — с уверенностью произнёс Иван Воланд. — Ничего с вами не получится. Жаль вы многое потеряли. Сначала я всё это испытал на себе и сейчас живу в потоке вещих снов. Я знаю, что умру через тридцать лет и знаю от чего умру, но не могу с этим ничего поделать. Я строю свой день уже заранее зная всё, что меня ожидает. Это меня некоим образом не угнетает, а лишь успокаивает.

— Если б не сказали, что я точно не умру в ближайшие пять лет, то я был бы этому очень рад — вымолвил Сегельман.

— Вы уверены в том, что умрёте через тридцать лет — вдруг резко обратился к Воланду один из слушателей. Им оказался Зиннат.— Увы! Это не так. Это случится скоро.

— Кто это? — спросил Воланд с пренебрежением. — Вы на что-то намекаете. Это издевка.

— Это наш постоянный участник семинара Зиннат. НЕ принимайте его всерьёз. Он наверное шутит.... — не зная, о даре и способностях Зинната, произнёсведущий собрание.

— Нет. Я не шучу. Это действительно произойдёт сегодня. И ничего с этим поделать уже нельзя. Если б вы меня встретили девять дней назад, то я помог бы вам уйти от этой беды... — тихим голосом произнёс Зиннат и побледнел настолько, что аудитория зашумела и подала ему выпить стакан воды. Немного выпив Зиннат продолжил — Я смотрю на вас товарищ Воланд и не вижу вашей головы. Вместо неё вижу какую-то траву которая растёт прямо из вашей шеи. После этих слов аудитория загудела.

— Не верьте ему — это обыкновенные галлюцинации — прервал гул известный в городе профессор психиатрии Шичкевич — Зиннат лежал в нашей клинике восемь лет назад с шизофренией и не стоит придавать значения тому, что он говорит.

— Действительно, не стоит беспокоиться — успокоил Воланда ведущий — Ну и ваш фокус тоже не удался. Не побывали мы в будущем — с улыбкой на лице произнёс ведущий. Произнёс настолько внушительно, что Ивану Воланду ничего не оставалось делать как покинуть аудиторию.

Воланд вышел на улицу, подошёл к своей иномарке, купленной благодаря доверчивым гражданам, мечтающим знать о будущем. В машине его уже давно ждала любовница. Он обещал ей сегодня показать вечерний лес. Уже через двадцать минут иномарка качалась на поляне хвойного леса. Это качание — было качанием двух обнажённых тел — Воланда и его любовницы. Оно было настолько энергичным, что они не заметили как на поляну въехала ещё одна иномарка. Из неё спокойно вышел солидный, высокий молодой человек в чёрных очках и черном плаще, подошёл к иномарке Воланда. Он тихо приоткрыл дверь машины. Воланд в это время лежал ничего не подозревая. Молодой человек резко взял голову Воланда, заткнул рот, прижал её к себе и резким движением отрезал её и выбросил на траву. Тело Воланда задвигалось в конвульсиях и любовница, которая находилась затылком ко всему происходящему, восприняла это как экстаз.

— Ты что ли кончил? — с интонацией любвиобильной проститутки произнесла девушка.

— Да. Он кончил. Это для него последний конец. Вон посмотри— жестоко произнёс ревнивец. После этих слов девушка резко обернулась и увидев, обезглавленное тело своего любовника, на весь лес сильно закричала.

— Жена, поехали домой. Дети не кормлены. Я тебе говорил, что голову ему оторву. Говорил. Так и произошло— продолжал молодой человек. Он взял свой мобильник, позвонил 02 и молодые супруги покинули лес. Уже через десять минут на поляне была милиция.

Голое обезглавленное тело Ивана Воланда лежало на поляне. Милиция долго искала голову, но так и не нашла её. В машине был найден клочок бумаги с адресом по которому совсем недавно выступал Воланд. Милиция сразу выехала по этому адресу.

В это время на интеллектуальной тусовке пили чай с пряниками и печениями. Резко ворвавшаяся милиция, шокировала всю аудиторию информацией об убийстве. По всем признакам: одежде, обуви, рукам, ногам, аудитория пришла к выводу, что убит только что ушедший от них ведущий спиритических сеансов Иван Воланд.

— Голову найти не удалось — отрапортовал капитан милиции. Где она, никто не знает.

Вся аудитория сама того не замечая обернулась к Зиннату. Зиннат в это время уже был в состоянии приступа. Он закатил глаза и дрожал, произнося только два слова: «Голова, трава, голова, трава...». Милиция, быстро опросив всех кто присутствовал, удалилась и аудитория осталась в мрачном и тайном молчании. Все сидели тихо и не вставали. Все чего-то ждали. Теперь уже можно было догадаться, что аудитория напоминала молчащих родителей, которые ждут когда выспится их чадо. Зиннат в это время крепко спал, но без улыбки на лице.

Прошло полчаса и Зиннат проснулся. «Браво, браво...» — услышал он в свой адрес. Все хлопали.

— Это что, аплодисменты в честь поминок о Воланде. Если это не так, то вы сильно грешите — И Зиннат с этими словами хотел было покинуть аудиторию, но аудитория его не отпускала. Все хотели о чём-то узнать. Это было жестокое любопытство. Зиннат понял, что попал в западню и от обиды на аудиторию в нём открылся какой-то жестокий азарт. В то же время он был рад, что ему предоставили слово, так как до этого на таких встречах его недооценивали и серьёзно не воспринимали.

— Ну, что вы хотите знать? — с усталым выдохом, присаживаясь на стул, произнёс Зиннат. — Вы хотите знать, войдёте ли вы в мировую историю и философию? Некоторые из вас...

Тут аудитория резко зашумела. «Кто? Кто?» — слышались возгласы.

— Да.... Конечно сложно вам понять что вы есть сейчас. Сейчас в эпоху информационного мусора и интернета, можно затеряться. В потоке книг. Конечно среди них мало книг, которые действительно будут читаться будущими поколениями. Сейчас издаются все кому не лень. У всех есть дома принтеры и компьютеры. Уже многие могут представить свои творения всему миру. Но это ничего не значит. Большинство современных «творений» сгниют и сгорят в этой гигантской интернетовской, информационной помойке. Но некоторые из вас....

— Кто? Кто? — гудела аудитория.

— Я хотел сказать, некоторые из вас не желают знать о своём будущем. Не так ли? Поэтому пусть они покинут нашу аудиторию — промолвил Зиннат.

И действительно половина аудитории попрощалась и покинула тусовку. Остались самые любопытные и, пожалуй, неверующие в дар Зинната. Среди них оказался профессор психиатрии Шичкевич.

— Зиннат... — обратился профессор психиатрии Шичкевич к виновнику всего того, что происходило в этот вечер — Я тебе ещё восемь лет сказал, чтобы ты не злоупотреблял своими приступами. Это всё бред. То, что погиб Иван Воланд. Это случайность. Больше ты ничего не предскажешь.

— Зачем же вы тогда остались — полюбопытствовал Зиннат.

— Чтобы доказать аудитории, что всё это сущий бред — с какой-то непонятной агрессией произнёс профессор.

Эту агрессию понимал лишь Зиннат. Он продолжил:

— Итак. Вы хотите узнать о своём будущем? Если нет, то покиньте аудиторию.

— Я останусь и буду слушать ваш бред о моём будущем.

— Ну, хорошо. Слушайте. Вы преуспевающий в финансовом плане профессор. Как ни странно вы очень, очень богаты. Хотя и сидите здесь и пьёте дёшёвый чай из треснутых чашек. Почему вы богаты? Потому что монополизировали всю психиатрию города под

себя. Ваши деньги — это деньги бедных родственников шизофреников и различных психически больных, каковыми на сегодняшний день они и являются. Они никогда не выздоравливали, в лучшем случае они становились тихими идиотами. В худшем погибали от суицида или трагических случаев. Конечно у ваших наставников, которых уже нет в живых ещё более дьявольское прошлое. Именно благодаря им были изолированы от общества наиболее талантливые деятели и диссиденты. Что вас ожидает? Вы конечно же накопите большие деньги и эмигрируете из России на Запад. Вы предадите всех своих шизофреников, наркоманов, алкоголиков... которые так на вас надеются. У вас будет свой дом и вы будете в нём вести частный и дорогой приём, но в один прекрасный момент вас уничтожит один из ваших пациентов. Умирать вы будете на немецком языке и от этой языковой противоречивости, вы произнесёте последнее слово. Произнесёте его матом, хотя по жизни и не ругаетесь. Но это будет ваше маленькое очищение. Это произойдёт ровно через столько, сколько лет назад мы встречались с вами в психиатрической клинике. Через восемь лет. Единственное чем я могу вас успокоить, это тем, что ваши толстые книжки, изданные мелкими буквами будут читаться будущими поколениями ваших коллег.

— Сущий бред... Ну ладно... А убийца будет из России? — сконфуженно спросил профессор.

— Нет... Ваши российские пациенты вас любят, но вы не заслуживаете этого — промолвил Зиннат — Это будут акулы западного бизнеса, но страдающие психическими расстройствами.

— Всё это бред — с этими словами профессор Шичкевич покинул аудиторию.

Была длительная пауза. У желающих познать своё будущее появился страх.

— Вас послушать, Зиннат, все мы скоро погибнем — произнёс с какой-то досадой Сегельман.

— Вот вы то как раз и будете у нас долгожителем. Вы очень аккуратны — уверенно произнёс Зиннат. Пьёте всю жизнь чистую родниковую воду и любите природу. Вы жизнеутверждающий, скромный мужичок, которому нужно всего-то ничего. А та интеллектуальная плесень, которая сейчас есть на вас, сойдёт как с гуся вода. Вы её пожуёте да выплюнете. Словом вы будете жить долго и не скучно. У вас ещё будут две жены. Последней из них как ни странно в день вашей смерти будет восемнадцать лет. Её будут звать Роза. Она будет симпатичной киевлянкой из детского дома. Она и услышит ваше последнее дыхание. Закончите вы свою жизнь скромно. В однокомнатной квартире. Несмотря на то, что это будет через тридцать лет, то есть вам будет девяносто два и на дворе будет век цивилизации, вы до конца дней своих будете топить обыкновенную русскую печь и заготавливать дрова... И будете это делать с удовольствием. — Зиннат закрыл глаза и понюхал Сегельмана. — Я чувствую запах этих дров— тихо произнёс Зиннат.

Сегельман плакал. Плакал о том, что переживёт свою нынешнюю жену, любимую жену. У него подступил к горлу комок и ему почему-то захотелось поблагодарить Зинната.

— Дай Бог! — довольно решительно произнёс следующий жаждущий познать о своём будущем. Им оказался известный в городе священник отец Андрей, в котором было трудно узнать священника. Единственное, что выдавало его как священника — это большая густая рыжая борода — Вы дьявол, вы маг, вы нечистая сила — продолжил он — И конечно же я верю вам. И всё таки... Что меня ожидает? Я знаю, что большой грех знать о будущем. Это опасно. Да я грешен. И всё таки... Что?.... Что меня ожидает.

— Признаться в том, что вы грешны, это мало — нравоучительно молвил Зиннат — Необходимо детально всё это разложить для себя, причём так, чтобы было тяжело и тошно за себя. До слёз тяжело и тошно. Итак, вы готовы меня выслушать.

— Готов... — с каким неестественным голосом произнёс отец Андрей.

— За что я вас уважаю отец Андрей, так это за то, что вы не агитируете людей на тот свет. Некоторые из ваших коллег так слащаво агитируют нас на тот свет, что хочется переселиться туда. Это обман. Причина этого обмана в слащавости этих священников при жизни, а не при смерти. Зачем вы сюда ходите? Зачем вы ходите на эти наивные встречи? Я, например, хожу, чтобы погреться и попить чай с пряниками — светло улыбнулся Зиннат — Ведь понятно, что доказательство Бога заложено не в логике мышления, а в логике чувствования. Мысли всегда движутся в «коридоре» эмоций. Именно эти «коридоры» ближе к Богу и ведут к нему, а не сами мысли. Поэтому с помощью мышления познать Бога невозможно. Мысли могут блуждать в этих «коридорах» и никуда не привести. В логике эмоций — познание Бога. Не нужно для этого интеллектуально напрягаться. А то я смотрю на вас и жалею... Всегда жалею вас. Ведь вы всегда так утомлены. Я понимаю вашу профессию, вы общаетесь в день со множеством покойников. Этот конвейер вас угнетает. С этим вам надо что-то делать...

— Я молюсь и это мне помогает — уверенно произнёс отец Андрей.

— Увы! Чаще всего молитвы в ваших устах звучат как капитуляция законченной и близорукой религии перед тайной и бесконечностью истинного философского мышления, которое костенеет в болоте часто повторяющихся молитв — глубоко раздумывая проговорил Зиннат. Молитвы, которые открывают сознание бездне познания и созерцанию мира, уже не молитвы и никакого отношения к религии не имеют, так как согласно религии мир прост и закончен.

— Получается, что религия вовсе не нужна — с некоей скрытой агрессией произнёс отец Андрей.

— Увы! Религиозные войны свидетельствуют о том, что религия — продукт эмоций и страха. Строительство храмов, взаимодействие религии и государства, религиозные и этнические войны свидетельствуют о том, что в Европе учения Иисуса Христа так никто и не понял. А секты?! — произнёс Зиннат и указал на одного из слушающих сектантов — Всё это религиозная самодеятельность. Они имеют право на свое существование. Ведь самодеятельные группы в искусстве иногда стают профессиональными коллективами. Секты запрещать нельзя. С ними должны достойно конкурировать монополистические религии. Если они не устоят перед сектами, значит, они должны уступить место новой религии. Очевидно, что среди сект, как и в бизнесе, есть преступные организации. Гомосексуалисты, педарасты, педофилы. Среди вашего брата таковых много. Нужно очищаться от этого. Я уважаю Вас, что всего этого у вас нет.

— Они все больные — с уверенностью произнёс отец Андрей

— Да... — вздохнул Зиннат — Здоров человек или психически болен? Ответить на этот вопрос можно в зависимости от того, как и в какой форме человек верит во Всевышнего.

— Неужели всё то, что вы видите это не бред, не иллюзии, не галлюцинации — перебил отец Андрей.

— Когда душа испытывает иллюзии и галлюцинации, то она уже вне тела — продолжал Зиннат. Точнее, она то выходит из него, то входит. Поэтому человек может описывать, что он видит. Потом душа окончательно выходит из тела и человек бывает уже в бреду. Душа уже вне тела, она уже в пути нового рождения, очищения. У каждого человека эти видения разные. Одни видят лишь начало этого пути. Некоторые умудряются видеть даже свое рождение, но обратно входят в свое тело, не желая рождаться в последующей жизни. А потом эти последние рассказывают, что видели этот путь. Большинство людей не возвращаются и потому не могут рассказать о своем хождении, о своем пути по коридору иллюзий. Некоторые могут только рассказать о начале пути, так как потом возвращаются в исходную жизнь. Поэтому мы можем знать лишь об иллюзиях, которые человек испытал, если он возвратился в эту жизнь. После смерти тела, иллюзии продолжаются — это путь души, путь тела. Но пути тела уже нет. Увы! большинство людей вообще не видят этого пути, а видят абсурд, или несвязные иллюзии. Такое, вероятнее всего, имеет место у неверующих и безбожников. Их сознание творит хаос, они испытывают страшные муки. Это и есть ад. Душа неверующего — удивительно заблудшая душа, которая блуждает и не может попасть в коридор иллюзий, стать на истинный путь второго рождения...

— Получается, что вы верующий — спросил отец Андрей. На его лице было написано, что многое из сказанного Зиннатом он не понял.

— Получается так — серьёзно, глядя в глаза священника произнёс Зиннат. Те кто обладает таким даром, но не верит во Всевышнего кончают плохо. Ну ладно, что сейчас вас больше беспокоит?

— Мы работаем на износ, но духовность общества не поднимается, молодёжь спивается на пиве, алкоголе, наркотиках. Что делать? Строить церкви? — жаловался отец Андрей.

— Не те церкви, не те мечети построены в России. Они никак не повлияют на духовную жизнь, так как, в основном, построены на криминальные деньги — начал объяснять Зиннат. Человеку, когда он еще ребенок, необходимы сказки. Также человечеству в начале своей истории нужна была сказка, и она была представлена в форме священописаний, таких как библия, коран и другие, которые в настоящее время себя уже изжили. Человеку, который стоит на окончании своей жизни, нужны сказки и он читает священописание. Сейчас человечество находится на том этапе, когда не нужны священописания. Значит, до конца человечества еще далеко. Если человечество вновь вернется к своему детскому восприятию, то есть религии, значит, конец человечества близок. Ведь перед смертью всегда открываются желания и способность веровать. Так, что, религия является одновременно колыбелью и предсмертным ложем человеческого духа.

— Да... — вздохнул отец Андрей.

— Теперь конкретно о вас— и Зиннат подсел к священнику поближе — Можно я буду называть просто Андреем? Так вот Андрей, есть люди на планете, которые, видя себя в зеркале, сразу улыбаются над собой. Они клоуны для себя. Им ходить в цирк не надо. Они сами для себя цирк. Есть люди, которые, видя себя в зеркале, смотрят в него как на икону. Они считают себя святыми и даже молятся на себя. Им в святые храмы ходить не надо. Они сами являются для себя «храмом». Ты как раз и относишься к этому типу людей. Ты не жаден. Единственная жадность, которая достойна уважения— это жадность отдать Богу свою душу. Больше отдавай душу людям и больше проживёшь. Тебе ещё можно помочь в плане долголетия.

— Но я не хочу долго жить — с уверенностью Бога произнёс отец Андрей.

— Не лукавь. В тебе есть всё, чтобы радоваться жизни и жить, радуя других, а не угнетать догмами молодёжь — посоветовал Зиннат.

— Но ведь я считал, что только религия является единственным механизмом души, позволяющим создавать смысл жизни и, как следствие, энергию для жизни. Иначе зачем жить, если все равно умрем? А религия обещает бессмертие...

— Оказывается не только религия. Есть вещи, которые ты познаешь скоро. Ты через полгода уйдёшь из религии... но не перестанешь быть верующим. Ты днём внезапно заснёшь в церкви, прямо у алтаря. Проснёшься другим, свободным. Выйдешь из храма и никогда в него не вернёшься. И не будешь жалеть об этом. Далее, в этот день вечером у тебя будет такое состояние души, когда ты сполна ощутишь свою греховность и ничтожество. Тебе станет стыдно за себя, что появятся слезы. Ты сам того не замечая встанешь на колени и начнёшь вопрошать у Всевышнего. Встанешь так, как никогда не вставал. В тебе проснётся совесть— та самая склонность, которая поставит тебя на путь исцеления и Веры. Ты не поймёшь, откуда это? И не надо думать об этом. Не надо философствовать. Раньше ты верил в Бога не потому, что он всесильный, а потому, что у тебя не было альтернативной опоры. Через полгода ты будешь верить иначе. После этого ты будешь жить девятнадцать лет и ещё четыре месяца. Это будет светлое время в твоей жизни. Ты будешь созерцать мир и меньше размышлять о нём. Умрёшь ты с улыбкой на лице в кругу своих талантливых и любящих тебя внуков... И не будешь переживать, что не вошёл в лигу Святых.

Отец Андрей почувствовал как по его телу прошла какая-то волна. Он упал перед Зиннатом на колени и заплакал. Заплакал как плачут настоящие мужчины. Это были в его жизни первые слёзы, которые увидели люди. Зиннат тоже плакал. Они плакали обнявшись вместе.

— Я не знаю. Кто ты? Но я верю тебе — с этими словами священник удалился из этой тусовки и больше никогда не появлялся в ней.

— Итак, следующий — с уверенностью профессионала произнёс Зиннат.

— Следующего раза не будет — громко скомандовал профессор Шичкевич, войдя в аудиторию вместе с психиатрической бригадой — Зиннат тебе пора к нам. Пора немного отдохнуть. Хватит прорицать. А то вон как запугал своим бредом уважаемую аудиторию. Пойдём с нами... Или тебя проводить... Тебя ждёт хорошая и уютная палата. Там тоже есть очень умные люди. Тебе не будет с ними скучно.

Аудитория зашумела. Всем всё это время казалось, что именно они больны, но не в коем случае не Зиннат. Поэтому аудитория встала на сторону Зинната. Она перекрыла психиатрической бригаде доступ к нему. Профессору пришлось вызывать милицию. Милиция приехала быстро. Как раз та самая милиция, которая совсем недавно выезжала на место убийства Ивана Воланда. Аудитории пришлось отступить и Зиннату под двойным конвоем пришлось последовать в машину скорой медицинской помощи. Он был в состоянии приступа и закатив глаза вверх повторял всего два слова: «Голова, трава, голова, трава...» А голова Воланда, тем временем, лежала замаскировавшись под молодой елью. Она там пролежала всё лето и из неё выросла молодая красивая трава.

4

 В кабинете было свежо и меньше пахло аминазином. Молодой психотерапевт по фамилии Байханов уже работал таковым около шести лет. Он был профессиональным психоаналитиком, во всяком случае он казался им. Складывалось впечатление, что он прятал себя в бороду, закрываясь сверху очками, и лишь две ноздри не боялись быть открытыми внешнему миру. Ноздри были большие и красные... от кокаина. Он во всём подражал Фрейду и, судя по всему, перебарщивал.

Байханов владел всеми дозволенными и недозволенными методами психотерапии. Он сидел и смотрел куда-то вдаль своими усталыми карими глазами.

В них не было ни тепла, ни холода. Байханов умел говорить правильно и умно. Был эдаким мудрецом психиатрического разлива. Когда он говорил, то казалось, что он вообще ничего сам не слышит из того, что говорит, но говорил до предела корректно. Он был одновременно и ремесленником и режиссёром человеческих душ.. Байханов ковырялся в психиках настолько профессионально, что не чувствовал ничего при этом, кроме ощущения мнимого профессионализма. Всё он делал по методу дедушки Фрейда. Ни к чему нельзя было придраться. Позднее он обнаружил, что многие пациентки, которых он «ковырял» психоанализом почему-то влюблялись в него. Некоторые из них были настолько симпатичными, что у Байханова появлялось желание близости с ними, но он помнил, что дедушка Фрейд сам никогда не шёл на это. Но когда прошёл слух, что это было не так, что и Фрейд и его многотысячная армия современных последователей грешат и совокупляют своих пациенток, он всё таки испробовал этот запретный плод. Он нёс этот грех на себе, но не понимал этого. Единственное чем он себе не нравился то тем, что обнаружил в себе склонность питаться чьей-то душевной падалью. Сначала это питание для него носило чисто финансовый характер, затем перешло в его странности. О которых, как он надеялся, знал только он. Он надорвал свой мозг ещё тогда когда был студентом. Ещё в молодости, глубинные психоаналитические размышления в конце концов привели его к тому, что он потерял способность чувствовать в малом многое, потерял способность чувствовать радость просто от созерцания мира. Тогда в ранней молодости он доковырялся в психиках настолько, что полностью разочаровался в людях. Сейчас сидя в кабинете и ожидая очередного шизика он вновь надеялся поесть чьей-то душевной падали, но этим стервятническим мечтам не пришлось сбыться. И помешал этому Зиннат. Он уже с первых секунд общения с Байхановым занял позицию, которая не позволяла последнему быть психоаналитиком Зинната.

— Вы прямым ходом идёте к суициду — заявил Зиннат, ещё не успев расположиться в кресле.

— Почему вы так уверенны в этом — с мнимой и тревожной улыбкой опешил Байханов.

— Вы занимаетесь опасным делом. У вас есть склонность глубоко анализировать. В последнее время вы много анализируете свое место в системе воздействия на душу. И знаете почему? Потому что грешите. Порой вы настолько увлекаетесь этим, что время на воздействие и на творческо-психологический процесс у вас не остается. Вы вообще не владеете воздействием, а лишь с помощью своих мозговых атак на пациентов, защищаете свое неумение заниматься настоящей психотерапией — произнёс Зиннат и не дав ему ответить, продолжил — Истинным исцелением души как психотерапией начинает владеть тот, у которого открывается искусство невозможного. А вы живёте, находясь в системе координат душевных приступов пациентов, тяжело — это особая порча души целителя. Поэтому эта порча у вас написана на лице.

— Неужели написана — с неким беспокойством выговорил Байханов. В его голосе можно было прочитать, что он не просто готов слушать Зинната, но и полностью согласен с тем, что он говорит.

— Итак, уважаемый психотерапевт Байханов. Вы занимаетесь психоанализом. А знаете ли вы, что психоанализ— это инструмент и им можно не только лечить, но и наносить тяжёлые душевные увечья, благодаря разоблачению особых тайн психики. Это ж до какой степени вы разочаровались в людях, что стали заниматься психологией?

— Я работаю и стараюсь помочь больной душе... — уверенно произнёс Байханов

— Не верю я вам. — оборвал Зиннат — Вы защищаете себя от пациента, ставя между собой и им некую плёнку. Вы ковыряете больного, надев на свои руки «руковицы» эгоизма. Поэтому вам необходимо снять эти «рукавицы». Вот вы смотрите на меня и видите только патологию. Ваша склонность в проявлении характера личности видеть только патологию, чаще свидетельствует о вашей патологии Не суди, да не судим будешь. Вы привыкли анализировать только недобрые начала личности, приведшие к болезни. Не пора ли создавать психоанализ, анализирующий позитивные начала человека. Ведь есть люди, страдающие от своей истинной хронической доброты. Необходимо изучать святые чувства и рассматривать человека по подобию Бога, а не дьявола, что делаете вы. Вы должны судить о пациентах настолько, чтобы они не судили о вас. Я верю, что психотерапия, в конце концов в процессе своего развития придет к строительству храмов. Между прочим Фрейд, страдая душевными расстройствами в отношении себя не пользовался психоанализом, а налегал на кокаин.

— Я с вами не согласен. Я верю в психоанализ... — произнёс Байханов, но Зиннат сразу оборвал его:

— Личность, полностью возлагающая свои душевные проблемы на психоанализ, подобна мужчине, возбуждающему себе фаллос, чтобы за него держаться, дабы не упасть. Хотя уже давно необходимо держаться за нечто находящееся вне тела. Возлагай душу на психоанализ, но не забывай возлагать ее Богу.

— Почему вы мне не даёте ничего сказать — с возмущением выговорил Байханов.

Многословность психотерапевтов всегда вредит — быстро отреагировал Зиннат.

— А что вы скажите на то, что я уже многим помог вылечиться— оправдывался Байханов.

— Неизвестно что им помогло. Психотерапевт должен уметь различать эффект от своих действий от эффекта, вызванного жизненными ситуациями пациента. К сожалению, некоторые из вас, не умея этого, приписывают эффект своему таланту, вгоняя в заблуждение своих пациентов. И вообще, я знаю, что вы больше удовлетворяетесь и руководствуетесь не пользой, которую приносите пациенту, а тем, соответствуют ли ваши выводы и оценка о пациенте с теорией Фрейда. Это жестоко по отношению к пациентам. Поэтому не стоит претендовать на роль Бога — выполнять его грязную работу.

— И всё таки — оправдывался Байханов — мы психоаналитики не пичкаем своих больных наркотическими лекарствами, как это делают некоторые мои коллеги.

— Конечно, вы по сравнению с психиатрами-фармокологами, которые работают как грубые слесари человеческих душ, являетесь ювелирами.

— Хоть на этом спасибо... — с некоей радостью вымолвил Байханов.

— Нет. Конечно вы молодцы — немного смягчился Зиннат — Многие из ваших пациентов уже давно сами наплевали на свою душу, но желают, чтобы ее ценили вы — психотерапевты. Поэтому вы к душе относитесь часто холодно и чисто по научному, как хирург к телу.

Байханов немного успокоился, но это спокойствие вновь было нарушено:

— Самое опасное для окружающих, когда личность становится психиатром, не с целью, чтобы самому излечиться от психического заболевания, а чтобы как-то оправдаться, что диагноза нет у него самого — уверенно отдекларировал Зиннат.

— Это вы на что намекаете? — каким -то внутренним голосом произнёс Байханов и съёжился, поймав себя на мысли, что ему приходилось выслушивать многих параноиков, которые вызывали ненависть, но этот так коварно и правильно говорил, что не вызывал отрицательных чувств. Единственное, что чувствовал Байханов, это комок в горле и желание зарыдать.

Зиннат тем временем, наоборот расправил плечи и продолжал:

— Научный подход к пациенту рано или поздно ведет к постепенной деградации психотерапевта как личности.

В эти секунды Байханов, не обнаружив в своём собеседнике никаких отклонений, вздрогнул от понимания того, что его собеседник во многом был прав. Обычно речь и бред психбольного непонятны, так как имеют упущения и выпады слов. В результате речь его абсурдна. Зиннат, словно прочитав мысли Байханова, продолжил:

— Тот абсурд, который выдают ваши шизики в действительности образуется по строгим законам, но не по законам хаоса.

— Да... да — пролепетал Байханов, испугавшись того, что Зиннат прочитал его мысли. После этого Байханов почувствовал как комок, который был у него в горле стал увеличиваться настолько, что он не в силах был с ним справиться и этот ком вместе со слезами вырвался у Байханова в виде продолжительного рыдания. Байханов не заметил как оказался на коленях перед Зиннатом.

— Ты будешь жить... — продолжил Зиннат. Ты не повесишься, хотя если бы сегодня не состоялась наша встреча, то ты бы точно покончил жизнь самоубийством через шесть дней.

После этих слов Байханов резко встал и вышел из своего кабинета. Прошло всего лишь пять минут и он возвратился в свой кабинет, держа в руках выцветшую старую одежду Зинната и кеды.

— Вот... Одевайся и можешь покинуть больницу прямо сейчас. Шичкевича я уговорю — промолвил Байханов.

Зиннат быстро переоделся и покинул клинику. Был уже поздний вечер. Небольшими пробежками Зиннат добрался до своей общаге, рухнул в постель и крепко заснул... с улыбкой на лице.

««« Назад  К началу  

© , 1999 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора