© А.В. Фатеев
Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг.
§ 3. Психологическая война в сентябре 1949 — июле 1951 гг.
Новые реалии и иллюзии
Возникновение Северо-Атлантического пакта (НАТО) закономерно вело к обострению международной обстановки. В октябре 1949 г. произошли еще три события, которые серьезно повлияли на содержание пропагандистской деятельности: в Европе конституировались два немецких государства — ФРГ и ГДР; в Китае победила революция.
Часть американского истеблишмента весьма болезненно восприняла неподконтрольные ей события в Китае — как практическое осуществление всемирного коммунистического «заговора», и потребовала начать интервенцию. Гнев изоляционистов обрушился на администрацию Трумэна, которая, по их мнению, «отдала» Китай коммунистам1.
В Советском Союзе победа китайских коммунистов была воспринята с энтузиазмом. Осенью 1949 г. газеты и журналы были заполнены материалами об экономическом, культурном и политическом развитии Китая. В них все время подчеркивалось, что Народно-освободительная армия победила не только Чан Кайши, но и стоявших за его спиной американцев. Статья академика М.Митина в «Литературной газете» 5 ноября 1949 г. подчеркивала важнейший вывод советских руководителей: началась «эра крушения капитализма». Признаками нового этапа, по мнению Митина, были: «победа китайской революции», народные движения против колониализма в Малайзии, Бирме, Вьетнаме, а также «отпадение от капитализма стран Центральной и Юго-Восточной Европы».
Образ врага бродит по Восточной Европе
«Отпадение» восточноевропейских стран от мира капитализма после создания НАТО было закономерным процессом: результатом внутриполитического развития — часть восточноевропейских руководителей и народа опасались за свою безопасность перед лицом НАТО и планов втягивания в западные союзы Германии; а также результатом советского вмешательства. Осенью 1949 г. агитпроп и пресса сфокусировали внимание советского общества на политических процессах против восточноевропейских «космополитов». Газеты сообщали, что «венгерский государственный преступник Райк» сознался, что «они были инструментом в руках Тито и его американских хозяев». То же сообщалось и по «делу Костова» в Болгарии2.
Используя мощь МГБ, спецслужб стран Восточной Европы, печати3, советские пропагандисты перемешивали показания подсудимых на сфальсифицированных процессах с верной информацией — «американское правительство тратит огромные средства для организации шпионажа во всех странах мира»4, и при помощи этой информационной реальности формировали у советских людей представление об объединении всех внешних вражеских сил против СССР, мира демократии и социализма; о вездесущности «руки Вашингтона». Лидером борьбы с восточноевропейским «космополитизмом» стала «Правда». На фоне ожесточенной критики блоковой политики западных держав, диктата США в отношении союзников, дискредитации «плана Маршалла» и западного образа жизни во второй половине 1949 — первой половине 1950 гг. выделялись ее материалы о борьбе с американскими, английскими, югославскими шпионами, «шпионами в сутане», местными предателями. Читателю преподносились обвинительные акты, отчеты о заседаниях судов, небольшие заметки. В этот период газета опубликовала не менее 10 материалов по Албании, 12 — по делу Костова в Болгарии, 19 — по Венгрии (из них 15 по делу Л.Райка), 3 по Румынии, 14 по Чехословакии5. Психологическая война сопровождалась дипломатическими акциями. 28 сентября 1949 г. СССР прекратил в одностороннем порядке действие договора о дружбе, взаимопомощи и сотрудничестве с Югославией, а 25 октября выслал посла. Вскоре подобные акции провели и восточноевропейские союзники.
ЦК ВКП(б) скоординировал действия пропагандистов и конттразведчиков. Так, 9 декабря 1949 г. из ВОКС на имя В.Г.Григорьяна поступила справка «Англо-американская пропаганда и меры борьбы с нею в Чехословакии». «Американцы пытаются убедить чехов и словаков в том, — отмечалось в ней, — что Чехословакия, якобы, "исторически" должна быть страной "западной ориентации", которой будто бы не по пути с Советским Союзом». Американские и английские пропагандисты умело использовали социологическую пропаганду6. На фоне экономических затруднений в стране действия политических противников представляли опасность. Советники МГБ в Чехословакии подливали масла в огонь — сообщали о происках англо-американской и титовской агентуры7. В результате были предприняты контрпропагандистские и политические меры: усиливалось движение сторонников мира, активизировалась деятельность чехословацкого общества дружбы с СССР, а также началась подготовка к политическому процессу над рядом руководителей Компартии Чехословакии. Аресты начались на рубеже 1950-1951 гг.8, сразу после Брюссельской сессии НАТО, и положили начало знаменитому делу Р.Сланского.
Борьба за мир на фронте психологической войны
Создавая образ американского врага, советские руководители использовали различные способы воздействия на мировое общественное мнение. Важным элементом в советской внешней политике стало движение борцов за мир, первый Всемирный конгресс которого прошел в апреле 1949 г.
Опыт был удачным. Советские люди, пережившие Вторую мировую войну, живо откликнулись на работу конгресса. Некоторые письма, пришедшие в «Правду» и направленные 25 июня 1949 года в агитпроп, нельзя читать без сожаления и сострадания. «Передо мной портрет погибшего сына..., — писала А.Соломатина из Московской области, — Жадным слугам империализма, ненавистным звериным мордам вынести слова проклятия, заклеймить их агрессивные планы позором... Вы, стяжатели долларов, вам война лишь нажива. Ваши дети не дрались на полях сражений.. .Вы потеряли совесть, вам чужда жалость, лишь себя и отродье свое бережете. Но настала пора. Сила грозная крепнет, растет, поднимается. Не спасут вас пакты.. .»9. В письме выражены чувства, которые были присуши миллионам советских граждан: боль утрат, страх перед новой войной, нежелание считаться с вкладом бывших союзников в разгром фашизма. Низкий культурный уровень и иллюзии, доверие к газетным штампам, чувственное, а не рациональное восприятие мира делало людей, подобных Соломатиной, легкой добычей агитпропа в вопросе внедрения образа врага в общественное сознание.
Новая стратегия психологической войны была закреплена на третьем совещании Информбюро 16-19 ноября 1949 года. Важнейшей задачей союзников в международной политике была признана «борьба за мир», «развертывание движения сторонников мира»10. Кроме того, Информбюро осудило «клику Тито-Ранковича», которая, якобы, стала бандой «убийц и шпионов», перешла от национализма к «фашизму и прямому предательству национальных интересов югославского народа». Совещание подчеркнуло важность сталинской теории обострения классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму для анализа текущего момента.
К установленному 2 октября 1949 года «Международному дню борьбы за мир» центральные газеты опубликовали около 40 статей, наполненных жесткой критикой США и их союзников11. А в марте 1950 года Верховный совет СССР принял Закон о мире, согласно которому в Советском Союзе запрещалась пропаганда войны.
Работа прессы по созданию образа врага вновь была скоординирована с акциями МИДа и общественных движений. В октябре-ноябре 1950 г. в период подготовки и проведения Второй Всесоюзной конференции советских сторонников мира и II Всемирного конгресса сторонников мира советской прессой было опубликовано более 180 статей известных общественных деятелей Запада и Востока, в каждой из которых содержались установки советской пропаганды, в совокупности подтверждающие стереотип образа внешнего врага, а также идеализирующие СССР и страны народной демократии12. Подобного ажиотажа не было во время первого Всемирного конгресса.
С целью привлечь внимание к конгрессу советские лидеры драматизировали ситуацию: опубликовали «секретное циркулярное письмо Эттли», которое, как считали пропагандисты, показывает «страх английского правительства перед движением сторонников мира»13. Эттли верно понял цели организаторов съезда: прежде всего «посеять известные опасения среди общественности в Соединенных Штатах и вызвать сомнения у английского правительства в отношении того, имело ли подписание Северо-Атлантического пакта первостепенное значение», а также вербовка новых сторонников движения в Великобритании, где организаторы съезда были намерены провести конгресс. В результате противодействия английского правительства место съезда было перенесено. Премьер-министр Великобритании обращал внимание и на время проведения — оно совпадало с сессией Генеральной Ассамблеи ООН. А.Я.Вышинский, речь которого перепечатали все газеты, предложил ставшие традиционными меры: прекращение пропаганды войны, запрещение атомного оружия, сокращение вооруженных сил супердержав, заключение Пакта мира14.
Борьба за мир объединила многих искренних противников милитаризма, демократов, сторонников антиколониального движения. Их деятельность отчасти способствовала становлению современного многополярного мира. Однако в условиях биполярного мира она закономерно приводила к парадоксальному результату: углублению конфронтации супердержав и их блоков. Со всеми вытекающими последствиями: ростом милитаризма, ограничением демократии на Западе и искоренением даже мысли о ней на Востоке, колониальными войнами, в которые вмешивались супердержавы.
Германский неофашизм — новая форма образа врага
С советской стороны продолжались обвинения США в нежелании денацифицировать и демилитаризовать Германию. Они резко усилились после возникновения в мае 1950 г. «плана Шумана» и, в октябре, «плана Плевена», которые предусматривали все большую экономическую и военную интеграцию Германии со странами Запада. Если раньше советские пропагандисты изображали западногерманских политиков жалкими марионетками в руках правительства США, то с мая 1950 г. критика германского милитаризма приобретает все более самостоятельное значение. Возникает еще одна форма образа врага — германский милитаризм, неофашизм. В идеологическом и пропагандистском отношении это была очень удобная мишень — воспоминания о борьбе с немецким фашизмом были очень свежи в памяти миллионов людей. После создания в 1950 г. так называемого «ведомства Бланка» — государственной организации, которая занималась оборонными вопросами ФРГ, его глава — социал-демократ, бывший профлидер, стал наряду с канцлером К.Аденауэром олицетворением образа немецкого неофашиста.
Советские опасения не могли не усиливаться после вызывающих публикаций в мае 1950 г. еженедельника «Ю.С. энд уорлд рипорт», в которых сообщалось о новых видах секретного американского оружия: атомных бомбах; подводных атомных лодках; боевых отравляющих веществах; ракетах, управляемых радарами и т.п. Руководитель Внешнеполитической комиссии ЦК ВКП(б) В.Г.Григорьян докладывал о подобной информации, распространяемой в Европе Франс-пресс, секретарям ЦК15.
Критикуя западных лидеров и их милитаристские планы, советские пропагандисты решали несколько задач: дискредитировали профсоюзы Запада, социал-демократию, показывали рост милитаристской мощи Германии для воздействия на народы и правительства стран Восточной Европы и народ СССР. Страх перед Западом должен был способствовать усилению экономической и политической интеграции восточноевропейских государств и СССР в рамках созданного в январе 1949 года Совета экономической взаимопомощи (СЭВ). Еще одна мощная кампания по дискредитации внешнеполитического врага началась во время Брюссельской сессии НАТО в декабре 1950 года. Сессия приняла решение создать ядро вооруженных сил ФРГ и включить страну в совместную с блоком оборону. «Расчет правителей США прост, — комментировал в "Правде" решения сессии П.Наумов, — возродить в Западной Германии бывшую нацистскую военную машину, пустить в ход сохранившуюся рурскую военную промышленность, поставить у власти неонацистскую военно-католическую клику и сделать ее американским жандармом в Западной Европе». В одном предложении журналист воспроизвел все архетипы, насаждавшиеся советской пропагандой. То же отразилось в статьях других газет: «В поисках наемников»; «От фактов никуда не уйдешь»; «Армия американского разбойничьего империализма»; «Брюссельский диктат»16.
Корейская война и эскалация образа врага
Но наибольшие возможности для закрепления и развития в общественном мнении образа американского врага советские пропагандисты получили после начала корейской войны. Обе корейские стороны давно готовились к гражданской войне: вопрос был только в том, кто первый начнет. Первыми открыли боевые действия северокорейские войска: 25 июня 1950 г. они перешли 38 параллель.
Советские пропагандисты представили дело с точностью до наоборот: мол, южнокорейские войска напали на мирную Северную Корею. Односторонность и предвзятость, определяемые только своими интересами, проявляли все пропагандисты — и советские, и американские. Образ американского врага эволюционировал: от опасного милитариста к нелюдю, который был воспитан всей системой капитализма и наконец-то получил возможность проявить свою сущность. Пропагандисты использовали грубые приемы, характерные для периода Отечественной войны, в сочетании с новыми символами. 23 сентября «Литературная газета» поместила фото командующего американскими войсками в Корее Д.Макартура, рассматривающего трупы корейских солдат. Фраза Макартура «это радует мои старые глаза» как нельзя кстати подходила для олицетворения империализма. А.Чаковский не преминул назвать его «генерал-садистом» и «гангстером».
Никаких объяснений относительно того, почему представитель СССР в Совете Безопасности ООН не наложил вето на решение об использовании международных вооруженных сил в борьбе против агрессора, в советской печати не было; пропаганда прикрывала явный дипломатический просчет. Вместо рациональных объяснений пропагандисты обрушили на читателей статьи, в которых преобладали эмоции и грубость по отношению к противнику. Так, уже 8 июля К.Симонов опубликовал в «ЛГ» статью «Кровавые дураки». В ней впервые дискредитировались конкретные представители западных держав в ООН, которые, по мнению Симонова, приняли «истерическое и кровавое решение о военном нападении на корейский народ». Т.Шоун, представитель Великобритании, был представлен «немолодым дураком старой английской дипломатической школы»; представитель США Д.Остин объявлен «дураком напыщенным и велеречивым»; а Ж.Шовель, француз, — «дурак в ранге посла» — уличался в стремлении отказаться от понятия «суверенитет». Указание на один из главных признаков «космополитизма» — отказ от суверенитета, должно было, с точки зрения пропагандистов, определить отношение читателя к противнику. Драматизируя ситуацию и, вероятно, прощупывая намерения американской стороны, «Литературная газета» 1 августа извещала читателя о намерении «врагов мира» использовать в Корее ядерную бомбу — вопрос, который действительно поставил перед президентом США Макартур, но пять месяцев спустя. Тему «кровавых дураков» развивал также журнал «Крокодил». Редакция ввела рубрику «Зарисовки на бегу», посвященную отступлению южнокорейской армии, и обрушилась на Д.Ф.Даллеса. А.Васильев в статье «Главный адвокат Уолл-стрита» использовал откровенно мещанские способы дискредитации: «Он очень богобоязлив, этот старый ханжа с лицом скопца. От деда, прожженного политикана, Джон унаследовал дар интригана, от отца-богослова -лицемерие иезуита»17.
Дискредитация Ватикана
Во второй половине 1949 г. на порядок выросло количество материалов о враждебной деятельности Ватикана, который, по мнению пропагандистов, поставил «свои скудные идеологические резервы» на помощь Вашингтону. Поводом послужила одиозная акция Пия XII, отлучившего от церкви коммунистов, всех их сторонников. Наибольший вклад в разоблачение Ватикана вносили два журнала: «Крокодил» и «Журнал Московской патриархии». «Крокодил» изображал Папу римского вдохновителем террора, заговоров, шпионажа, ретивым поборником американских интересов18. Журнал РПЦ показывал США, капитализм как «отрицание христианства», а католицизм — как идеологического защитника этих порядков. При этом использовались ложные аналогии между общинной собственностью первохристиан и государственной в СССР, противостоящих, якобы, частной на Западе19.
Формируя негативный образ католической церкви как одного из элементов западного общества, редакция журнала «Крокодил» опиралась на устойчивые представления русских православных христиан о церковнослужителях, о святой жизни, на их негативное отношение к товарно-денежным отношениям. Русскому человеку — вне зависимости от отношения к религии — были понятны и иконописный лик святого Сергия Радонежского, и упившийся до положения риз — такой родной и близкий — сельский батюшка, которого во время пасхальной службы поддерживают два ангелоподобных инока. Понятно, что образ жизни американских католических монахинь, о котором писал журнал, мог вызвать у православных только осуждение, а у атеистов — издевательскую усмешку. Грамотно подобранная лексика усиливала пропагандистский эффект от фотоматериалов. «На снимке, взятом из американских газет, — отмечалось в "Крокодиле", — изображена обычная сцена из жизни крупнейшего католического монастыря в Чикаго. На монастырском кегельбане сестры-послушницы режутся в кегли. Чемпионка-монахиня Мирман Джозеп (в центре) уже обеспечила себе царство небесное и приличный гонорар на земле меткостью и силой удара. Теперь монахини-тяжеловесы нашли еще один путь спасения: они занимаются боксом и французской борьбой»20 (Выделено мною. -А.Ф.).
В материале о «монашках-тяжеловесах» много иронии. Другие материалы были полны сарказма и могли восприниматься как приговор всему западному обществу. В том же номере «Крокодила» сообщалось о приглашении, разосланном в одном из городов штата Кентукки местной церковью: «Евангелист Персент, бывший боксер, бывший бандит, самогонщик и вымогатель — современное божье чудо. Каждый должен послушать этого исключительного евангелиста».
Некоторые выводы
В первой половине 1951 г. информационная политика советского правительства не изменилась. Газеты и журналы дружно разоблачали американский империализм, его сателлитов в Европе и Азии, организаторов «корейской авантюры», журнал «Америка», ООН, превратившуюся в «организацию для американцев». Продолжалось освещение процессов над реальными и мнимыми шпионами в Чехословакии, Китае. Изображался «маразм американской культуры», социал-демократы по-прежнему выступали в качестве «агентов американского империализма». Прославлялся патриотизм советских людей, дружно подписывающихся на очередной государственный заем; сообщалось о новом снижении цен21.
Усиление конфронтации супердердержав закономерно вело к эскалации образа врага на всех направлениях психологической войны. С его помощью руководство СССР изолировало свое геополитическое пространство — Восточную Европу. Не допускало влияние Запада на своих граждан. Пыталось воздействовать в своих интересах на граждан государств Западной Европы. Недостаточная квалификация советских журналистов потребовала привлечения к пропагандистской работе зарубежных журналистов-коммунистов. В августе 1950 г. по направлению Национального комитета компартии США в Советский Союз на 2 года прибыл Д.Кларк, корреспондент «Дейли Уоркер»22; из Франции — Ж.Катала. Вскоре их статьи появились в советской печати.
Новые экономические и политические процессы на Западе воспринимались прежде всего сквозь призму образа врага, потребовали от пропагандистов создания его новой формы — германского неофашизма, подключения к дискредитации политических противников движения борцов за мир. Апофеозом грубой пропаганды стала дискредитация США в период корейской войны. Развитие национально — освободительного движения, победа китайской революции, казалось бы, подтвердили иллюзорную идею советских идеологов о скорой гибели капитализма, активизировали деятельность пропагандистов. Однако они не учли, что демократизация международных отношений в исторической перспективе ударит в том числе и по существующей системе власти в СССР.
§ 4. Искусство и публицистика на службе пропаганды
Долговременная пропаганда: романсы и финансы
Внедрение образа врага в общественное сознание осуществлялось в том числе при помощи искусства. Литература, кино, спектакли были средством долговременной — на десятилетия рассчитанной, пропаганды1.
Работники культуры оказались в непростых условиях: с 1948 г. государство прекратило дотации учреждениям культуры. Скудные средства, выделяемые по остаточному принципу, стали использоваться более целенаправленно: исключительно на оплату заказных идеологизированных произведений. Через крупные театры с писателями заключались договоры на предмет «создания пьес на современные советские темы». В конце 1947 г. решения ЦК ВКП(б) требовали активизировать творческую активность таких драматургов, как Л.Леонов, Н.Погодин, В.Соловьев, В.Вишневский, А.Крон, В.Катаев; привлечь относительно молодых А.Софронова, Б.Полевого, В.Кожевникова и других. Тему «о высоком идейно-политической уровне советской интеллигенции и борьбе с низкопоклонством перед западом в научной среде» разрабатывали А.Штейн, создавший пьесу «Честь», Б.Ромашов, написавший пьесу «Великая сила». На «разоблачении поджигателей новой войны и показе роста международного авторитета Советского Союза» специализировались И.Эренбург («Лев на площади»), К. Симонов («Русский вопрос»), В.Кожевников («Судьба Реджинальда Дэвиса»)2. Апробированные произведения тиражировались при помощи кино.
Между тем, в театральном деле, кинопромышленности, кинопрокате сложилась кризисная ситуация. Так, производство на «Мосфильме» в послевоенные годы развивалось крайне неровно: в 1945, 1947 гг. по 8 фильмов, в 1946, 1948 — по 4; после всплеска активности в 1950 г. — 9 фильмов, в 1951 г. был выпущен только один. Еще хуже обстояли дела на «Ленфильме»: производство кинокартин упало с 5 до 3. В 1949 г. в СССР было выпущено всего 16 фильмов. Все они были сделаны в соответствии с идеологическим заказом государства, и прежде всего — «Встреча на Эльбе», «Кубанские казаки», «Падение Берлина» (2 серии) (Мосфильм); «Академик Иван Павлов» и «Александр Попов» (Ленфильм), «У них есть родина» (киностудия им. Горького). Проблемы в кинообслуживании были те же, что и в театре: в годовом отчете за 1949 г. министр кинематографии констатировал падение посещаемости кинозалов. Вместе с тем, подчеркивая возрастающую роль советского кино в Восточной Европе и на Западе, он отмечал увеличение посещаемости советских кинокартин за рубежом более чем в 1,5 раза4. Необходимость обеспечения кинопроката и пополнения бюджета привели к парадоксальной, на первый взгляд, ситуации. Комиссия агитпропа в июле-августе 1948 г. допустила к выходу в свет 50 немецких, американских, французских, итальянских фильмов. Их статус — «фильмы из трофейного фонда» — избавлял от необходимости платить за прокат державам, которые были союзниками СССР во Второй мировой войне. Разрешались некоторые музыкальные фильмы. Исторические, показывающие, с точки зрения цензоров, «звериный облик английских колонизаторов» (фильм «Капитан Ярость»), «жестокость и коварство английской знати, плетущей интриги и заговоры» («Сердце королевы» о Марии Стюарт). Патриотические, показывающие, как во имя родины жертвуют любовью («Мария Илонна»). Документальные фильмы о путешествиях. Не допускались ленты, изобилующие жестокими и эротическими сценами, имеющие намеки на расизм. Отвергались фильмы, осуждающие борьбу народа против угнетателей или «прославляющие мощь американской военной авиации и непревзойденные качества американских пилотов»5.
Идеологизированные характеристики ряда фильмов кажутся простой данью принятым правилам игры. Самоизоляция СССР всегда была весьма относительной. Благодаря книгам, фильмам заинтересованные советские граждане могли ознакомиться с бытом других народов. Проблема состояла в восприятии иного образа жизни, новых идей. Так, не все зрители однозначно восприняли допущенные к показу картины. В ноябре 1948 г. Л.Ф.Ильичев направил информацию Г.М.Маленкову с отзывом граждан на фильм «Порт-Артур» («Спасение знамени»). В частности, Чечулин из Ленинграда возмущался, что о славе русского оружия говорят иностранные фильмы; его раздражало, что и японцы, и русские показаны с одинаковым «безразличием», а «подлый шпион ведет себя на допросе и при расстреле геройски». Эмоции Чечулина определяла ненависть к прошлому недавних врагов — «самураев — сподвижников фашизма»6.
Подобные настроения по объективным причинам были широко распространены в советском обществе, развивались при помощи пропаганды и были действительным препятствием на пути к правильному пониманию других народов, к самопознанию.
Советская литература на боевом посту
После мартовского (1948 г.) совещания по вопросам критики и библиографии практически все газеты и журналы опубликовали рецензии на важнейшие для государства патриотические произведения и спектакли. Летом-осенью в их число входили прежде всего пьесы Б.Ромашова «Великая сила», А.Штейна «Закон чести», Н.Вирты «Хлеб наш насущный»7. Советские авторы предложили набор конкретных проявлений черт космополитизма в быту, на службе, в деятельности ученых. Признаки врага полностью совпадали с теми, которые перечислила «Литературная газета» в передовой статье 17 апреля 1948 года.
Неожиданным моментом было связывание образа врага с признаками бюрократического разложения. «Космополитами» представали типичные советские хозяйственники, которые брали взятки, подкупали свое начальство, опирались «на целую бюрократическую иерархию из знакомых». Это перерожденцы. «Надо было воевать — мы не прятались, — говорит главный герой пьесы Ромашова, — вот заработали. А теперь мне хочется пожить». Следуя идеологическим установкам, писатель показывал, что «космополит» любит без дела употреблять иностранные словечки, покупать заграничные вещи, испытывает тщеславную радость от публикации в зарубежном журнале. Отрицательный герой деловит, преуспевает, одевает жену во все модное, имеет оранжерею. В нем нет советской скромности и стремления быть как все. Но автор предсказывает его падение вслед за низложением высоких покровителей. Критик Е.Холодов (Меерович), будущий «космополит», считал одним из самых значительных итогов театрального сезона 1948 г. то, что имя Милягина — «космополита» из пьесы Ромашова — стало нарицательным для обозначения людей, «холопствующих перед буржуазным западом». В пьесе Штейна перечислены другие качества личности, благодаря которым советские ученые могли попасть под влияние «космополитов»: «Аполитичность. Смолоду усвоенный пиетет перед иностранной наукой. Несколько гипертрофированное честолюбие. Ослабление связей с коллективом». Все рецензии призывали советских людей к бдительности. Привязка признаков бюрократического разложения к «космополитизму» драматизировала ситуацию в период, когда в широких слоях народа росло недовольство дифференциацией доходов, привилегиями номенклатуры, ставшими особенно заметными в конце 40-х — начале 50-х гг. В соответствии со своим мировоззрением советские руководители пытались при помощи «низов», пристально наблюдавших за руководителями на местах, «подхлестнуть» хозяйственников, в самоуспокоенности и «хозобрастании» которых после войны видели не только единственную причину невыполнения планов в экономике, но и возможного политического перерождения. В государстве, которое стремилось догнать Запад, развитие казарменно-коммунистической идеологии масс и руководителей служила средством мобилизации общества в период «холодной войны». Кроме того, лидеры СССР искренне верили, что бюрократизм не более чем опасный пережиток, не характерный для совершенного общества, которое они построили, и пытались вести с ним борьбу. Образ врага использовался номенклатурой для подавления инакомыслия и защиты государственных интересов в области литературы. К примеру, А.А.Фадеев не скрывал причины гонений на так называемых космополитов, в частности, литературоведа и критика Б.Л.Дайреджиева. «Была пьеса Вирты "Хлеб наш насущный", которую мы защищали, — говорил генсек ССП СССР на заседании президиума в августе 1949 г., — Дайреджиев выступил против этой пьесы в "Труде". Мы теперь знаем, кто такой Дайреджиев, что он "космополитюга" (смех). Ему не нравилась идея этой вещи. В это время было более или менее известно партийное мнение об этой вещи, которое охватывало то передовое, что в ней есть, но это нигде не было опубликовано»9.
В течение 1948—1949 гг. были созданы новые пьесы, экранизированы апробированные. Во всех произведениях четко прослеживается антиамериканский аспект. Условно их можно разделить на две группы. Первые поднимают вопросы патриотической гордости советских ученых. Это, например, фильмы «Суд чести», «Академик Иван Павлов», пьеса К.Симонова «Чужая тень». Так, в рецензии «Слава русской науки» член-корреспондент Академии наук СССР Э.Асратян особо выделил следующий эпизод из фильма: «Изменник Петрищев приводит к нему американца Хикса, предлагающего Павлову уехать в Америку. Хикс маскирует свой грязный бизнес излюбленным доводом космополитов — прислужников империализма: «Для человечества не важно, где вы будете работать». В гневном ответе Павлова звучит горячий патриотизм большого русского ученого: «Наука имеет отечество, и ученый обязан его иметь. Я, сударь мой, — русский. И мое отечество здесь, что бы с ним не было». Рефреном через все рецензии проходила мысль: только «свет Кремля» спасет человечество; делался вывод: «Люди — будьте бдительны!»10.
Другие произведения должны были показать отчужденному от власти и собственности советскому народу его роль в глобальных политических процессах; в них изображались внешнеполитические друзья и враги. Подобная концепция отражена в рецензиях: «Два мира» (о фильме «Встреча на Эльбе» по книге братьев Тур и В.Шейнина), «Свет — с Востока» (о фильме «Заговор обреченных» по пьесе Н.Вирты «В одной стране»). В рецензии «Обличение космополитических диверсантов» пропагандировались пьесы А.Якобсона «В цитадели», «Два лагеря»; роман В.Лациса «Буря» рекламировался в очерке лауреата Сталинской премии за 1948 г. В.В.Ермилова «Литература сталинской эпохи»11.
В романе Лациса враги показаны садистами, изготовителями бактериологического оружия, пессимистами; вследствие предательской деятельности «космополитов» гибнут приличные люди. В фильме «Встреча на Эльбе» роль журналистки-шпионки играла знаменитая Любовь Орлова. «И хотя во время работы над ролью еще не была опубликована книга Аннабеллы Бюкар, — писал режиссер фильма Григорий Александров, — раскрывающая подлые методы американских дипломатов, еще не была разоблачена и выслана из СССР американская шпионка Анна Луиза Строит, происходящие события давали все же полное основание для создания образа, целью которого является поднятие бдительности советских людей». Пьеса Вирты «В одной стране» была вызвана к жизни событиями в Чехословакии. В ней показано, что планы «Уолл-стрита» в исполнении «лидера католической партии» в виде космополитических лозунгов «мирового хозяйства» и «мирового планирования» разбиваются в прах при столкновении с философией и практикой «социалистического интернационализма». Представители не названной восточноевропейской страны клянутся в любви Сталину, СССР, советскому народу.
Цель подобного рода пропагандистских произведений — запугать внешней опасностью и, для поддержания авторитаризма и культа личности вождя, в конце успокоить: мир в надежных руках советских руководителей; внушить простому гражданину, что он играет огромную роль в политических процессах современности прежде всего своим ударным трудом.
Образ врага в публицистике
Установки советской пропаганды реализовывались и в публицистике. В марте 1949 г. пресса активно рекламировала сборник «Люди русской науки». В нем подчеркивалось, что несмотря на нищету талантливые русские ученые не выезжали работать за границу по приглашениям иностранцев12.
Тогда же появилась книга перебежчицы А.Бюкар «Правда об американских дипломатах». Рецензенты отмечали, что книга является «искренним рассказом очевидца». Особое внимание обращалось на отрыв «антисоветской клики государственного департамента США» от интересов американского народа, активную разведывательную деятельность посольских работников против СССР, их низкие моральные качества и неуважение к советским людям. Книга и рецензии завершались панегириком советскому строю и патриотизму граждан, их преданности «товарищу Сталину»13. Книга дискредитировала врага накануне подписания Северо-Атлантического пакта, способствовала пресечению связей советских людей с иностранцами.
В еще большей степени эти задачи реализовывала книга Ральфа Паркера «Заговор против мира», вышедшая пятидесятитысячным тиражом в октябре. Осенью определилась новая стратегия советского руководства — борьба за мир, и книга Паркера способствовала популяризации курса Кремля. Паркер объяснял причины раскола антигитлеровской коалиции при помощи теории «удара ножом в спину»: «...в то время, когда советский воин показывал чудеса храбрости, верности, кристальной чистоты и умения воевать... в это время на Западе, в военных и дипломатических кругах уже плелась сеть тайного заговора против этого героического и самоотверженного народа». Естественно, информация противника о тяжелой жизни советских людей воспринималась им как «пропаганда». Вслед за Бюкар, Паркер особо остановился на разведывательной деятельности американских дипломатов в СССР. Практически все газеты и журналы отметили следующие слова из его книги: «Таковы люди, которые проводят дни, рыская по колхозным рынкам, вокзалам, бродя вокруг заводов и аэродромов, заговаривая с русскими в парках, чтобы собрать материал для донесений и снискать себе одобрение начальства, а то и повышение по службе...»14. Публикации взволновали бывшего сотрудника «Правды» А.Магида. 12 октября 1949 г. он направил И.В.Сталину письмо «Еще к вопросу о бдительности. Некоторые существенные замечания и предложения»15. Магид в казарменно-коммунистическом духе предлагал провести чистку кадров, запретить даже встречи с героями войны и труда, ставшими модными после войны: «Сюда приходят и жены министров и их замов. Затем после одной-другой рюмки вина происходит и болтовня». Попутно журналист доносил на бывших коллег. Причинами, которые подвигли А.Магида написать, были: идеологические установки; стремление получить утраченные привилегии; оскорбленное самолюбие изгнанного из редакции за склочный характер и неграмотность журналиста.
Главная идея письма А.Магида полностью совпадала с мыслями советских руководителей. К словам автора письма «мне кажется, что прилагаемый материал заслуживает его внимания» руководитель секретариата Сталина А.Н.Поскребышев приписал «и притом срочного» и направил письмо секретарям ЦК ВКП(б). В целом видно, что при помощи книг и рецензий на них режим развязывал консервативно-охранительную деятельность наиболее косных представителей государственного аппарата и народа.
Исполнение плана антиамериканской пропаганды
Книги Бюкар и Паркера стали составной частью антиамериканской пропаганды, которая с мая 1949 г. велась по особому плану. Верстки первых книг просматривались лично секретарями ЦК ВКП(б). Так, 17 мая Г.М.Маленкову была представлена верстка книги Мак-Вильямса «Бедствующая земля». 22 июня Маленков просматривал верстку книги «Труд и капитал в США». В сопроводительном документе отмечалось, что в ней разоблачалась лживость пропаганды монополистов США о так называемом «американском образе жизни». 19 августа М.Суслов рецензировал верстку «Маяковский об Америке», а 3 сентября — М.Твена «Рассказы и памфлеты», в которых «резко обличается империалистическая политика правящих кругов США, разоблачается продажность правительственных учреждений и прессы»; 17 сентября он же изучал книгу Томаса Бурке, посвященную плану Маршалла16. Из указанных в пп. 5, 6, 10,11 «Плана...»17 произведений в июле 1949 — январе 1950 гг. были изданы книги М.Горького, А.Клода, Г.Кана, Д.Грея, Д.Спивака, А.Бюкар, брошюра «Против философствующих оруженосцев современной реакции», «Интервенция США в Советской России в 1918—1920 гг.» и другие18.
Обращает на себя внимание издание большого количества книг русских, советских и иностранных авторов, писавших об Америке в конце XIX — первой трети XX века, — М.Твена, Т.Драйзера, М.Горького, В.Маяковского, Д.Стейнбека. Советские политики не показывали высокий уровень жизни Америки, достигнутый уже после войны, новые формы государственного регулирования экономики, значительно смягчавшие традиционные кризисы. В результате в середине века формировалась упрощенная картина американской жизни: только валютные спекуляции, роскошь буржуазии и сплошная нищета трудящихся, разорение фермеров, «суд Линча» и т.д. Этот прием формирования образа врага можно назвать «сдвиг по фазе».
Химеры примитивного мышления
В точном соответствии с антиамериканскими установками продолжали создаваться художественные произведения, сценарии спектаклей, фильмов. Ненависть к бывшим и нынешним противникам искажала историческое восприятие, порождала прямую подтасовку фактов, натяжки, ошибки, упрощения. Так, на заседании секретариата ССП СССР 12 сентября 1949 г. состоялся диалог между автором сценария «Поджигатели войны» Л.О.Арнштамом и участником дискуссии Г.Д.Мдивани: «Мдивани: "Не знаю, что стоит ли в такой сцене показывать карикатурного Гитлера?.. (Арнштам: А мне кажется не карикатурным, а таким на самом деле)... Он был слишком опасным и сильным врагом, а карикатура это смягчает... Устраивает ли это будущего зрителя?"»19. Отрывки из сценария Арнштама были опубликованы в майском номере «Искусство кино» за 1950 г. и, таким образом, прошли мимо публики. По причине того, что в творческой конкуренции победил Н.Н.Шпанов с политическим романом «Поджигатели» — осенью 1949 г. он стал лауреатом Сталинской премии. Роман получил широкую рекламу: «Литературная газета» 28 декабря 1949 г. подчеркивала его партийность.
Однако нашлись вдумчивые читатели, которые обратили внимание на фальсификации. Так, кандидат экономических наук М.Н.Мейман писал И.В.Сталину в январе 1950 г.: «Таким образом, вместо того, чтобы показать действительную историческую обстановку гнусного предательства Чехословакии западными державами, автор, теряя всякое чувство меры, изображает разбойничью гитлеровскую Германию в образе невинной Гретхен, соблазненной англо-американским Мефистофелем». Подобный подход, по мнению Меймана, умалял «трудность и значение величайших в истории побед, одержанных Советским Союзом»; фальсификации могли быть использованы антисоветской пропагандой20.
Замечания грамотного коммуниста не были приняты. Маленков распорядился помочь Шпанову в создании следующего тома произведения21: политическая конъюнктура, нужды пропаганды заставляли игнорировать принципы историзма и системности.
Подобного рода контрпропагандистские произведения были изданы практически по всем международным проблемам: В.Василевская «Песнь над водами» (Польша), О.Мальцев «Югославская трагедия», И.Эренбург «Девятый вал» (Франция, США), Д.Олдридж «Дипломат» (Иран, Великобритания), Д.Еремин «Гроза над Римом» (Великобритания). Одновременно изымались произведения периода войны, в которых нынешние противники изображались позитивно. 30 июня 1949 г. Д.Т.Шепилов просил секретаря ЦК ВКП(б) М.А.Суслова дать указание Главлиту об изъятии из библиотек сборника И.Эренбурга «Война» (1942 г.), т.к. в статье «Де-Голль» бывший союзник назывался «патриотом народной Франции». Предложение обосновывалось «мнением народа»: подобные статьи, мол, «вызывают возмущение советских читателей»22.
Эзопов язык пропаганды
Важную роль в формировании не только мировоззрения, но и общей культуры в советское время играла армия. Армейская пропаганда была предметом особой заботы ЦК ВКП(б). Определенную роль в ней играли брошюры из «Библиотечки журнала "Советский воин"», «Библиотеки матроса», «Библиотеки солдата», а с 1950 г. — «Библиотечки военных приключений».
Одной из первых книг в «Библиотечке военных приключений» был детектив Н.Томана «Что происходит в тишине» (Воениздат, 1950). Действие повести происходит в Прибалтике в период Отечественной войны. Советские контрразведчики разоблачают диверсионную деятельность коварных фашистов. Автор призывает советских людей к бдительности. На первый взгляд — обычный военный детектив. Между тем, 1950 г. в Прибалтике все еще шли бои с националистами. Сказать об этом прямо советская пропаганда не могла — под сомнение была бы поставлена догма о морально-политическом единстве советского общества. По этой же причине не представлялось возможным развернуть длительную кампанию шпиономании в печати. Пропагандисты прибегли к социологической пропаганде, к государственному «эзопову языку» для повышения бдительности граждан. Националисты Прибалтики считались недобитыми последышами фашистов, США — фашизирующимся государством, которое их поддерживает, засылает шпионов. Незначительная подмена времени действия позволяла пропагандистам использовать подобные детективы для развития в общественном сознании образа врага. В написанных по заказу государства книгах, пьесах, спектаклях реализовывались все установки советской пропаганды, утверждался стереотип образа врага.
§ 5. Образ врага — инструмент советской бюрократии
Средство духовного насилия
Мифологизация образа врага была выгодна в первую очередь руководителям разных рангов, которые использовали его как средство духовного насилия и дезориентации граждан для укрепления своего авторитета и реализации интересов. Номенклатура использовала его всякий раз, как только возникала необходимость мобилизовать массы на решение экономических и политических задач или подавить их нежелательную активность и самостоятельность. Типичный пример — деятельность А.А.Фадеева. Как сообщил в ЦК ВКП(б) аноним, 30 ноября 1949 г. на партсобрании ССП Фадеев заявил: «Здесь есть еще много недоисключенных космополитов». Членов секретариата и президиума ССП анонимщик называл «бандой поэтических рвачей и выжиг», использующих союз для проталкивания своих сочинений в издательства и театры при помощи высоких покровителей из ЦК и МК ВКП(б); зажимщиками критики, бюрократами, которые «смертельно запугали всех остальных». Обвинение носило политический характер: рвачество, погоня за рублем и бюрократизм с 1948 г. связывались с «космополитизмом».
М.А.Суслов направил письмо секретарям ЦК для ознакомления1. Последствий для руководителей ССП анонимка не имела, однако могла быть использована против них при любом случае нелояльности. Пострадавшие вносили вклад в мифологизацию образа врага. Образ врага интенсивно использовался во время кампаний «критики и самокритики». Работник ЦК ВКП(б), профессор Ф.В.Константинов, выступая перед слушателями Высшей партийной школы (ВПШ) в 1950 году с лекцией «Формы общественного сознания», обмолвился: «Можно было бы сказать: битье тоже определяет сознание, ибо разве критика и самокритика, как битье, не определяют сознание?». Молодые слушатели, которые еще не прониклись цинизмом кадрового партийного работника, немедленно написали донос в ЦК ВКП(б) по поводу этого и других высказываний лектора2.
Вульгаризация марксизма была закономерным явлением со стороны идейного защитника полицейского государства.
Средство отчуждения и нейтрализации социальной чувствительности
Термин «враг» глубоко проник в сознание творческой интеллигенции, способствовал отчуждению граждан друг от друга. 1 февраля 1950 г. поэт С.И.Кирсанов возмущался словами заведующего разделом «Литературной газеты» Н.С.Атарова, обращенными к нему: «Почему не заходите, хотя мы с вами литературные враги?». За фактом поэт видел целую тенденцию в поэтической критике, выражавшейся во «враждебности, нацеленности на то, чтобы найти зло в тебе». Вслед за анонимными критиками он отмечал «самоуправство» лидеров ССП3. Кампания по разоблачению псевдоврагов нейтрализовала и без того низкую социальную чувствительность многих творческих работников, сформированную предыдущим периодом развития страны. Они были вынуждены приспосабливаться к требованиям властей, некритически воспринимать все догмы пропаганды, сдерживать принципиальность в угоду конформизму во время дискредитации их коллег. Впрочем, у А.М.Борщаговского потрясения вызвали обратную реакцию: он глубоко задумался о сущности советского строя4. Наличие образа врага в любой форме позволяло советским чиновникам разъединять людей, превращать их в толпу, осуществлять принцип «разделяй и властвуй».
Модификация и закрепление иллюзий пропаганды
Образ нового врага модифицировал классические установки идеологии, что способствовало закреплению у народа иллюзий относительно советского общества. Так, еще в 1924 г. И.В.Сталиным были сформулированы особенности «ленинского стиля работы»: «а) русский революционный размах и б) американская деловитость»5. Однако 2 сентября 1950 г. пропагандист из Одессы Г.И.Золотухин в своем письме на имя Сталина поставил вопрос о замене «американской деловитости» более актуальным словосочетанием «коммунистическая сознательность». В доказательство приводились аргументы из арсенала советской пропаганды, буквально списанные из передовиц газет. «От так называемой американской "деловитости", выраженной в "плане Маршалла", "доктрине Трумэна", "Северо-Атлантическом пакте" и других документах, — писал Золотухин, — большинство народов стран Европы, Ближнего Востока и другие народы терпят разорение, голод и национальное принижение... деловые качества советских людей сейчас воспринимают все народы в своей жизни»6. Подобные письма не случайно оказывались в агитпропе. 13 октября 1950 г. в «Правде» в статье «Великая сила социалистической идеологии» профессор Ф.Константинов говорил о чертах характера, воспитанных партией в советских людях. На первом месте стояли «широкий революционный размах и большевистская деловитость».
Константинов не лицемерил ни в статье, ни во время лекций студентам. Он верил в то, что говорил, но подходил к вопросу прагматично, искренне желая подготовить слушателей к эффективному «битью» по сознанию пока еще несознательного, с его точки зрения, крестьянства. В упомянутой выше лекции он заявил молодым слушателям ВПШ: «В настоящее время, пожалуй, половина крестьянства находится под влиянием, во власти религиозной идеологии». Для людей, «владевших информацией», это не было откровением. Профессор продолжал доказывать, что даже больше половины, но слушатели возмущенно кричали с мест: «Меньше!». В доносе они отмечали: «Если согласиться с утверждением лектора, то выходит, что для колхозного крестьянства нашей страны социалистическая идеология вовсе не является господствующей идеологией. А это явная фальсификация нашей советской действительности». В результате Константинову пришлось держать ответ перед кафедрой и исправлять «ошибку»7. Создается впечатление, что профессор был наказан не столько за вульгаризацию марксизма, сколько за выступление перед неподготовленной к восприятию правдивой информации аудиторией и скандал, вызванный этим выступлением. Агрессивное невежество, которое Константинов и ему подобные невольно воспитывали в подрастающем поколении, периодически обрушивалось на самих создателей.
Следствием работы пропагандистского аппарата по насаждению выгодных бюрократии идей было искаженное самопознание и самосознание Золотухина, слушателей ВПШ, миллионов советских людей.
Антиинтеллектуализм пропагандистов
Выступая с шовинистических позиций, разоблачая политических противников и мнимых внутренних врагов, советские руководители совершенно утратили навыки марксистского анализа мировых тенденций. Так, еще в 1913 году В.И.Ленин писал об одном из законов зрелого капитализма: «развитие и учащение всяческих сношений между нациями, ломка национальных перегородок, создание интернационального единства капитала, экономической жизни вообще, политики, науки». После Второй мировой войны эта тенденция усилилась вследствие того, что лидеры западных стран стремились быстрее восстановить экономику. Специфической особенностью процесса была ускоренная милитаризация, создание военных блоков на антисоветской основе. Не имея возможности кардинально повлиять на ход событий, советские руководители уподобились мелкобуржуазным социалистам прошлого: пытались при помощи пропаганды задержать тенденции, которые рушили «милые их сердцу устои»8. Не лучше обстояли дела и с анализом внутриполитической ситуации в СССР. Номенклатура игнорировала или превратно истолковывала негативные, с ее точки зрения, тенденции, делала ставку на их духовное и физическое подавление, а не осмысление, учет и развитие в соответствии с интересами различных групп населения.
Антиинтеллектуализм пропагандистов предопределялся потребностями советской государственной системы: курсом номенклатуры на изоляцию страны от внешнего мира, стремлением сохранить свою власть. Для сохранения власти чиновники во все времена стремились развивать не интеллект граждан, а авторитаризм.
Образ врага и развитие авторитаризма
Критику в свой адрес многие руководители воспринимали как антигосударственное действие. Искусствовед О.М.Бескин, ошельмованный в 1948 году как формалист, а в 1949 как космополит, воспроизвел в своей записке в ЦК партии слова президента Академии художеств и председателя оргкомитета Союза советских художников А.М.Герасимова. В начале 1948 года на Пленуме оргкомитета Герасимов заявил, что «за оргкомитетом наблюдает Комитет по делам искусств, а за последним ЦК партии — что же критиковать?»9. В результате, отмечал Бескин, художники боялись высказывать свою точку зрения и теряли критерии «для суждения о достижениях и ошибках в развитии пластических искусств». Авторитаризм руководителей оказывал мощное воздействие на общественное мнение: среди интеллигенции утвердилась точка зрения, что критиковать руководителей не только опасно, но и бестактно. Тех же, кто осмелился выступить, дискредитировали с помощью образа врага.
Сохранение власти номенклатуры
Новые идеологические ярлыки, обозначавшие врага, интенсивно использовали карательные органы. В 1950-1951 гг. их активность была направлена против «сионистов» в промышленности и научных учреждениях. Потерявший связь с реальной действительностью И.В.Сталин, следователи МГБ объясняли хозяйственные неудачи происками врагов или безответственностью директоров предприятий. Субъективизм воспроизводился административно-командной системой, в которой волюнтаризм, приписки к результатам работы и бюрократизм стали нормой. Сказывалось и влияние пропаганды, насаждавшей патриотические идеалы. Истинная же причина неудач заключалась в ином: в отсутствии значительных материальных стимулов для высокоэффективного труда в монополизированной, директивно управляемой экономике. Политбюро же считало данную экономическую структуру единственно разумной — это была основа власти номенклатуры, и видело панацею в смене кадров. Через три-четыре года (1946-1949-1953 гг.) повторялись идеологические кампании, которые способствовали моральной стимуляции трудящихся на более интенсивный труд и смене кадров. Номенклатура использовала патриотические иллюзии и образ врага, причем по мере обострения ситуации в СССР и в мире акцент делался на втором.
Процесс смены кадров в начале 50-х гг. определялся и естественными причинами: выросло новое поколение служащих, стремившихся сделать карьеру. «Остается только наблюдать, — писал в сентябре 1952 г. один из хозяйственников, — как приходят на работу молодые, грамотные люди, а нам становиться в сторонку. В результате получается: этот пьет — сняли с работы, этот отстал, политически неграмотный — сняли с работы, этот стал растратчиком — сняли с работы, этот не справляется с новой техникой — сняли с работы»10. Подрастающая молодежь впитывала нормы и использовала способы продвижения по социальной лестнице, которые были характерны для политической системы советского общества, в том числе и обвинения вышестоящих начальников в «сионизме». Молодежи было на кого равняться. В архивах отложились сведения об ожесточенной борьбе среди художников и скульпторов, журналистов и ученых, в ССП и аппарате управления государством. Среди «самой передовой в мире» интеллигенции процветали кумовство, злорадство, зависть, доносы11. Доносчики постоянно использовали образ врага. Эту социальную среду режим воспроизводил для самосохранения: руководство страны стравливало группировки для проведения идеологических кампаний и тем самым не допускало усиления их влияния на свою политику.
Стоит отметить еще один аспект проблемы. Граждане, страдая от произвола местных руководителей, обращались в ЦК партии. Образ врага в сочетании с авторитаризмом и иллюзорной верой в возможность восстановления справедливости способствовали нейтрализации социального протеста в формах, выгодных номенклатуре, а ЦК ВКП(б) решал дело гражданина в зависимости от конъюнктуры.
Метод и приемы дискредитации
Итак, образ врага способствовал сохранению устойчивости бюрократической системы в период «холодной войны». Как и всякой бюрократической системе, советской были присущи такие черты, как авторитаризм; утопизм, волюнтаризм и безответственность аппарата за результаты принятых решений; антиинтеллектуализм и нетерпимость к инакомыслию; недоверие к самостоятельным действиям отдельных личностей и народных масс; стремление выдать частные интересы бюрократии за общенародные. Выбор способа формирования образа врага определялся свойствами бюрократической системы и опирался на универсальные принципы, метод и приемы пропаганды.
Главным методом формирования образа врага была дискредитация противников на основе противопоставления: внутреннего врага — «космополита» — советскому патриоту; капиталистического общества, американского империализма и «клики Тито-Ранковича» — миру «народной демократии» и социализма, СССР. Идеологическая бюрократия12 создавала информационную реальность, важнейшим элементом которой был образ врага, с целью воспитания «советского патриотизма». Для осуществления этой цели использовались любые приемы, даже откровенная ложь. Например, 15 января 1949 г. в «Литературной газете» была опубликована статья В.Крижановского и И.Юревича «Таинственный остров», в которой члена-корреспондента АПН РСФСР профессора Ф.А.Рау обвиняли в «теоретических диверсиях». Авторы инсинуации явно спекулировали на немецкой фамилии ученого. Работники агитпропа Д.Попов и П.Климов подтвердили невиновность профессора: дискредитацией научного оппонента занимались его ленинградские коллеги. Но извинений не последовало, виновные не были наказаны. Статья стала еще одним элементом новой информационной реальности. Лояльное отношение к доносчикам стимулировало бюрократическую невменяемость нижестоящих чиновников: спустя полгода, несмотря на заключение комиссии ЦК ВКП(б), редактор раздела внутренней жизни «ЛГ» Н.С.Атаров продолжал отстаивать прежнюю точку зрения13. Пропагандисты создавали образ врага, шельмуя преданных государству людей. Запуганный человек всегда лоялен власти. Если деятельность гражданина не вписывалась в прокрустово ложе официальной идеологии, пропагандисты дискредитировали его при помощи таких приемов как подмена понятий, подтасовка и игнорирование фактов. В сентябре 1948 г. в ЦК ВКП(б) обратился философ Б.М.Кедров, который, оправдываясь за свою «ошибку» — заявление о несущественности приоритетов для истории науки, рассказал о действиях главного редактора «ЛГ» В.В.Ермилова. Пропагандист начал «поход» против бывшего редактора «Вопросов философии» после того, как журнал заступился за молодого физика Маркова, взгляды которого газета извратила. «Критика, — отмечал Кедров, — которая сводится к приклеиванию оскорбительных ярлыков и простому повторению моей фразы о приоритетах, бесплодна... "Литературная газета" не стыдится искажать критикуемые взгляды. Она действует по принципу: выловить и выдернуть из контекста отдельные неточные выражения и склеить из них мнимую "концепцию"... В итоге автору приписывается прямо противоположное тому, что он говорит, и опускается то, что отражает его подлинные взгляды»14. Несмотря на заявления Кедрова, оргбюро ЦК ВКП(б) подвергло философа критике, а «Литературная газета» в марте 1949 г. квалифицировала его взгляды как «космополитические».
В мае 1949 г. Д.Т.Шепилов инкриминировал Кедрову — одному из крупнейших материалистов-диалектиков, нежелание «с порога» отвергать основы идеалистической философии15. При этом заведующий агитпропом ссылался на В.И.Ленина. В условиях авторитаризма некому было опровергнуть столь примитивный аргумент. Между тем, Ленин писал в работе «К вопросу о диалектике»: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизического»16. Шепилову пришлось признать факт искажения цитат Ермиловым, но, не желая оценивать факт, он перевел вопрос на «партийную» оценку творчества Кедрова и правильную, с точки зрения руководства, позицию «ЛГ» о «космополитическом» характере ошибок философа17.
Историческая ограниченность пропагандистов и образ врага
Историческая ограниченность политиков и идеологов была одной из важных причин возникновения и формирования образа врага обеими сторонами. Так, советские пропагандисты исходили из положения о детерминации агрессивности США отживающей свой срок капиталистической экономикой. Журналист «ЛГ» В.Лукашевич в статье «Кто угрожает американскому народу» использовал цитату из статьи американского журналиста Д.Лоуренса, который писал: «Ясно, что суммы, расходуемые на вооружения, создали в Америке видимость процветания. Таким образом, получается парадокс, что наиболее серьезную угрозу американской экономике представляет опасность внезапного поворота... к миру». «Умри, Лоуренс, лучше не скажешь», — в восторге от саморазоблачения врага писал Лукашевич18. Сегодня очевидно, что советский и американский журналисты смотрели на проблему односторонне. Ассигнования на вооружения действительно могли создать только видимость динамичного развития. Подъем же экономики США после войны был обеспечен прежде всего за счет государственного регулирования и социальных реформ. Кроме того, предприятия ВПК относительно быстро использовали секретные технологии для выпуска гражданской продукции. В 1949 году многие американцы еще не разобрались в этом вопросе, воспринимали регулирование как одну из антикризисных мер, время которой истекло. В результате гносеологическая ошибка Лоуренса была максимально использована Лукашевичем для доказательства одного из тезисов советской пропаганды. Таким образом, среди граждан и руководителей СССР закреплялся догматизм, который мешал правильно оценить тенденции динамично развивающегося мира. В этом смысле советские идеологи были похожи на американских консерваторов — считали, что в дальнейшем на Западе будет по-прежнему развиваться свободная рыночная экономика. Разница между ними состояла в оценке перспектив. Если советские лидеры предвещали крах капиталистической экономике и обществу, то американские консерваторы видели в ней залог «просперити» (процветания).
Связь образа внешнего и внутреннего врага
В системе пропаганды образ внешнего врага был связан с внутренним и выполнял специфическую внутриполитическую функцию. Дезориентированных, отчужденных друг от друга при помощи образа внутреннего врага людей пропагандисты запугивали образом внешнего врага, добиваясь сплочения народа вокруг правительства. Внешнеполитическая функция образа американского империализма, капитализма в целом состояла в устрашении правительств и народов стран «народной демократии» для удержания их в советском геополитическом пространстве. Внедрение образа внешнего врага в общественное сознание происходило систематически, комплексно, длительное время, с учетом психологии рядового гражданина СССР — на основе принципов пропаганды.
Дискредитация внешнеполитических противников
Комплексный характер пропаганды по формированию образа внешнего врага выражался в дискредитации всех сторон жизни Запада. Любое из направлений пропаганды позволяло выходить на смежные. Обвинения в адрес якобы профашистской, уголовной западной демократии немедленно ставили под удар социал-демократов, представители которых были министрами внутренних дел. В противовес несовершенной демократии Запада превозносилась фикция — демократия советская. Социал-демократы представали пособниками поджигателей войны и прислужниками империализма. Так же называли и органы печати Запада. Пропагандисты — выразители интересов узкой группы кремлевских руководителей — не стесняясь обвиняли зарубежных коллег в наличии «слишком тонкого слоя интеллекта», отпущенного им природой19.
Для доказательства умозрительных построений идеологи и пропагандисты супердержав использовали эмоциональные сравнения, факты, термины, драматизировали обстановку. Так, в советской прессе назывались фантастические цифры возможной безработицы на Западе — 19 млн. человек. Значительное количество статей в газетах и журналах было посвящено безнравственности американского бизнеса20. Обстановку в экономике характеризовали только при помощи эмоциональных сравнительных оборотов: «свинцовая туча», якобы нависшая над капиталистическими странами, «холодный ветер наступающей депрессии». Эскалация «холодной войны» отразилась на критике культуры противника. Если в апреле 1947 г. в «Плане пропаганды среди населения идей советского патриотизма» говорилось только об «упадке современной буржуазной культуры», то в апреле-мае 1949 г. в «Плане мероприятий по усилению антиамериканской пропаганды на ближайшее время» — о «маразме буржуазной культуры и нравов современной Америки», «вырождении культуры в США». Столь резкое изменение оценок связано с пониманием того факта, что массовая культура является мощным фактором социологической пропаганды. В процессе контрпропаганды западную культуру неизменно связывали с милитаризмом («Вот она, культура Трумэнов и Даллесов»), провокациями («Кинопровокаторы»), низменно-болезненными состояниями («Культура духовных наркотиков», «Искусство сумасшедшего дома»)21.
В создании образа врага принимали участие такие мастера карикатуры, как Л.Г.Бродаты, Ю.А.Ганф, М.М.Черемных, В.Н.Горяев. Их рисунки сопровождались легко запоминающимися стихотворениями известных поэтов: С.Я.Маршака, Вл.Масса и Мих.Червинского, А.И.Безыменского, С.В.Михалкова.
Важным приемом было использование свидетельств очевидцев. В январе 1948 г. «Огонек» сообщал о возвращении из США армянских репатриантов. Портные, деревообделочники, врачи дружно осуждали американский образ жизни в противовес неизвестному им советскому: «Вечная борьба за существование»; «я приехал в страну, где разрушен идол наживы». По мере развития «холодной войны» другой журнал — «Крокодил», увеличивал количество подобных материалов: если в 1947 г. разоблачению американского образа жизни было посвящено не менее 16 материалов, то в 1949 — 4422. Мощным оружием в руках пропагандистов стало обвинение западных политиков в отсутствии разума. С этой целью создавались одиозные фигуры, которые олицетворяли свойства образа врага. В стихотворениях и карикатурах постоянно фигурировал бывший министр обороны США Д.Форрестол: в мае 1949 г. душевнобольной Форрестол выбросился из окна с криком «русские танки».
Представляя западных политиков сумасшедшими, опасными милитаристами, советская бюрократия объясняла происходившие в мире события действием «руки Вашингтона», а недостатки советского общества — влиянием «растленного» запада на отдельных советских граждан. Образ врага создавался приемами, характерными для бюрократии.
Ирония истории
Неразборчивость в средствах формирования образа врага, историко-философское фантазирование не раз приводили пропагандистов в интеллектуальные и идеологические тупики — к ситуациям, которые Г.В.Ф.Гегель называл «иронией истории».
Типичным представителем пропагандистского аппарата был В.В.Ермилов. В угаре борьбы с космополитами он санкционировал публикацию 16 февраля 1949 года статьи З.Паперного «Космополиты в кинокритике и их покровители». Автор статьи писал: «И.Вайсфельд, например, формулирует ленинские положения в таком чудовищно искаженном виде: "Ленин учил, — безапелляционно заявляет он, — что сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его". Члены редколлегии пропустили ошибку Паперного, а Ермилов еще и приписал: «Под формулировкой Вайсфельда охотно подписался бы любой идеалист, любой махист»23. С легкой руки Ермилова, который сам творил новую информационную реальность, идеи Ленина превратились в «идеалистические бредни».
Содеянное было оценено агитпропом как политическая ошибка, что признавалось (неслыханный случай!) в следующем номере газеты от 19 февраля. Однако в деятельности пропагандистского аппарата были просчеты, которые он не мог заметить, а если бы и заметил, то не признал бы никогда. Так, критикуя одного из ученых за «извращения буржуазного кадетского характера»24, т.е. за дух «Вех», главный редактор «Литературной газеты» вместе с другими пропагандистами повторил всю философию, структуру идеологии и терминологию знаменитого сборника: интеллигенты были объявлены «отщепенцами-космополитами», противостоящими государству; официальной, единственно верной идеологии; народу; они объявлялись растлителями молодежи; людьми, не имеющими «здорового национального чувства»25. В духе двойных стандартов недостатки советского общества объяснялись не свойствами режима, не «бытием», как в отношении Запада, а субъективными недоработками, ошибками или «предательством» конкретных индивидов. В конце 40-х гг. подобный взгляд на мир был признан «патриотическим». А.Н.Веселовский мог бы быть доволен еще одним аргументом в пользу своей теории о «странствующем сюжете». Сюжеты кадетской идеологии перекочевали в идеологию советскую. Эволюция интернационалистской идеологии революционеров-основателей советского государства в державный патриотизм была закономерным следствием утвердившихся с начала 30-х годов общественных отношений, которые К.Маркс еще в XIX веке характеризовал как «грубый и неосмысленный», «казарменный коммунизм». Для его представителей характерна иллюзия о преодолении «человеческого самоотчуждения», эксплуатации на том основании, что граждане равны в правах перед общиной, которая на деле выступает в роли «всеобщего капиталиста». В СССР государственная эксплуатация граждан обернулась отрицанием личности человека и воспроизводством индивидов, «которые не только не возвысились над уровнем частной собственности, но даже и не доросли еще до нее»26.
Примитивное мышление граждан воспроизводилось пропагандистским аппаратом, который обслуживал интересы номенклатуры. Образ врага и державный советский патриотизм стали важнейшими элементами пропаганды. Ее дальнейшее развитие предопределялось новыми факторами международных отношений и внутренней политики правительства СССР.
