© А. В. Федоров

Права ребенка и проблема насилия на российском экране

««« К началу

1. Российские журналисты, представители телеканалов, авторы произведений аудиовизуальной культуры и исследователи медиа о теме насилия на экране

Публикации о негативном влиянии насилия на экране на подрастающее поколение можно обнаружить еще в российской прессе 20-х годов прошлого века. К примеру, «по делам о несовершеннолетних правонарушителях, рассмотренным за 1923 год, выяснено: 1)что около 25% подростков, обвиняемых в кражах, являются постоянными посетителями кино; 2)что сеансы этих театров вызывают у них нездоровое возбуждение и нередко способствуют развитию у них преступных инстинктов. Это означает, что определенный процент малолетних преступников бывает частым посетителем кино» [Лацис, Кейлина, 1928, с.9]. В те же годы опубликованы и конкретные факты о дурном влиянии экрана на юное поколение: «Наглядевшись в кино авантюрных картин, некоторые подростки перенимают приемы кинобандитов и предводителей шаек и переносят их в жизнь. За последнее время МУРом задержано несколько воровских шаек, состоящих сплошь из подростков. (…) Американские кинотрюки воспитывают русских хулиганов. (…) Двое ребят, увлекшись парижской фильмой из жизни великосветских убийц, убивают с целью ограбления, так как им хочется попасть в этот манящий Париж. (…) Был задушен подростком шестилетний ребенок. Прием удушения заимствован им из кинокартины «Когда растает снег». (…) Мальчики подражали приемам, виденным в кино. Кино научило их механизму преступления, а с другой стороны явилось мотивом преступления» [Лацис, Кейлина, 1928, с.16-17].

Правда, из этих фактов и рассуждений остается неясным, почему же тогда преступность среди несовершеннолетних существовала до 1895 года, то есть до изобретения кинематографа? Похоже, некоторым революционным противникам насилия на экране в двадцатых годах ХХ века казалось, что именно кино — основной виновник всех бед советской власти.

Проблема насилия на российском экране в последние годы все чаще привлекает внимание журналистов (основная масса публикаций) и исследователей (меньшая часть публикаций, авторами которых, как правило, являются К.А.Тарасов и В.С.Собкин). В особую группу мнений можно отнести высказывания корпоративных служащих сферы медиа и самих авторов медиатекстов (продюсеров, сценаристов и режиссеров).

В целом данные материалы можно условно разделить на следующие основные тематические группы:

А. Публикации, констатирующие частую демонстрацию сцен насилия на российских экранах (эмоциональный отклик-протест).

Характерные примеры публикаций группы А:

«Леденящие душу кровавые подробности воздействуют на миллионы зрителей не только угнетающе, не только вызывая сострадание. Они нередко порождают слепую жажду мести. (…) В одном из выпусков «Сегодня» (основная информационная программа телеканала НТВ — А.Ф.) журналист В.Грунский с жесткими комментариями показал страшные кадры из Чечни. На глазах у телекамеры боевик простреливал ладонь заложника. В другом кадре человек в красной рубахе, оказавшийся в руках чеченцев, молил о помощи. Говорил, что требуется большой выкуп, иначе ему не жить. И уже через мгновение боевик громадным топором одним махом отрубал ему голову. Признаюсь, мне страшно даже пересказывать это — не то, что смотреть. Тем не менее такая цивилизованная, прекрасно знающая правила игры телекомпания, как НТВ, показала эту «запредельную» сцену» [Вартанов, 1999, с.12].

«Окоченевший труп чеченского боевика в окопе — крупный план, раздавленное бетонной плитой тело жертвы взрыва в Москве — наезд камеры, вывороченные наизнанку ноги сбитого пешехода — пошли титры. Апокалипсические программы — «Дорожный патруль», «Катастрофы недели», «Криминальная Россия» и прочие, и прочие, — заполнившие отечественные телеканалы и имеющие, кстати, высокий рейтинг, спекулируют на феномене человеческого подсознания, влекущего зрителя к трагедийным сюжетам. Интерактивные опросы показывают, что зритель всегда предпочтет телестолкновение поездов в Индии телевыставке художника Зверева в ЦДХ. (…) Головы из папье-маше и клюквенный сок, которыми пугал «дедушка» жанра телеужастика Александр Невзоров в своем фильме «Чистилище», сменились натуральными головами и кровью в программе Сергея Доренко. (…) Почему-то считается, что демонстрация мужского детородного органа в 23.00 в эротической программе, так сказать, более аморальна, чем отстреленного пальца в 19.00 в информационно-аналитической передаче. Я как телезритель с этой точкой зрения согласиться не могу и не хочу. Да и не только я. Мне рассказывали, что сердечный приступ, унесший замечательного писателя Льва Разгона, начался как раз в тот момент, когда ТВ показывало знаменитый ролик с отрубленными головами и прочими чеченскими зверствами. Нормальный, добрый человек Лев Разгон не сумел пережить льющегося с телеэкрана ужаса. А сколько еще людей, менее известных, чем Л.Разгон, не смогли вынести этого смертельного телеудушья? (…) Такой передачи, как «Дорожный патруль» с ежедневным смакованием подробностей убийств, изнасилований, дорожно-транспортных происшествий и прочей растленки не встретишь ни на одном западном канале» [Найденов, 1999, с.1].

 «Героя производства сменил на экране убийца и насильник, а вместо станка и доменной печи мы видим трупы, трупы, трупы. Трупы «документальные», «художественные», трупы бытовые и военные. Погибших показывают крупным планом, подробно и с деталями. (…) В результате такого «воспитания» за 2001 год в России было совершено 30 тысяч убийств, что почти на 10 тысяч больше, чем некогда во всем СССР» [Калюжный, Ермилова, 2003, с.5].

Б. Публикации, в самом общем виде, без ссылок на конкретные научные исследования, формулирующие тезисы о негативном психологическом и моральном воздействии сцен насилия на аудиторию (преимущественно -детскую).

Характерные примеры публикаций группы Б:

«Наше телевидение на всех каналах, скажем мягко, демонстрирует в любое время передачи, рекламные ролики, художественные фильмы, которые коверкают, ломают податливую психику ребенка и формируют человека холодного, агрессивного» [Иванова, 1997, С.28].

«Эскалация в программах телевидения образов агрессивности, физического насилия при разрешении межличностных конфликтов прямо влияет на формирование ценностных ориентаций подрастающего поколения (…), социальных установок и мотивов поведения» [Жабский, 2002, с.63].

«Тотальная агрессивность криминальных хроник, художественных фильмов, телесериалов, даже новостных телепередач фрустирует подростка тем больше, чем натуралистичнее видеоряд, но и здесь наши телевизионщики преуспели» [Васильев, 2003, с.10].

«Больше 30% российской молодежи совершают преступления под влиянием кино и телепередач. (…) Подростки видят каждый год на телеэкране до 10 тысяч сцен насилия. 45% молодых людей, кто в возрасте 14 лет смотрел телевизор больше 3-х часов в стуки, склонны к насилию, а 20% — вообще опасны для общества и морально готовы совершить преступление. Те дети, которые смотрят телевизор хотя бы один час в сутки, становятся пятикратно (!) ожесточеннее и агрессивнее по отношению к окружающим» [Сидоров, 2003, с.6].

 «Посредством ТВ происходит общественная легитимация насилия как главного жизненного инструмента. Бесконечные перестрелки, драки, погони, похищения, пытки и трупы, трупы, трупы… Остановить негодяя, завоевать любовь женщины, победить конкурента, получить деньги у должника да просто достичь вполне обыкновенного жизненного успеха (…) можно только одним способом — убивая. (…). «Происходит легитимация «криминальной составляющей» нашей жизни.  Практически нет фильмов про российский бизнес, чтобы там не было уголовщины, причем, смачной, не осуждаемой, а становящейся, пардон, делом чести, доблести и геройства. (…) Чрезмерность насилия на ТВ формирует его чрезмерность в жизни» [Драгунский, 2003, с.7].

«Привыкание аудитории СМИ к насилию в сочетании со стремлением к форсированной драматизации медийного содержания порождает прогрессирующую тенденцию к отображению все более жестоких, шокирующих сцен и деталей. Одновременно прогрессирует и угроза психическому здоровью потребителей массовой информации, растет вероятность утраты ими адекватной ориентации в действительности. Тотальное насилие на экране приводит к резкому повышению уровня базовой тревожности человека в реальной жизни, к появлению у людей разного рода фобий» [Короченский, 2003, с.125-126].

В. Публикации, представляющие результаты социологических исследований, касающихся частоты и характера показа сцен насилия на российских экранах.

Характерные примеры публикаций группы В:

 «Общая длительность экспертных телепросмотров различных каналов составила 116 часов. Исследование показало, что в среднем на один час телетрасляций приходится 4,2 сцены насилия и эротики. То есть каждые 15 минут зритель российского телевидения видит на экране акт агрессии, насилия или эротическую сцену. (…) Если в утренние часы в среднем транслируется 3,2 сцены насилия или эротики за один час телевещания, то в вечерние — 4,3. (…). Доминирующим жанром, в рамках которого происходит трансляция сцен насилия и эротики на телеэкране, является художественный кинематограф. На его долю приходится более половины транслируемых сцен — 57,0%. Четверть трансляций приходится на телевизионную рекламу — 23,3%. Каждая девятая сцена, изображающая насилие, относится к хронике — 12,6%. На долю теленовостей приходится 4,9% от количества всех транслируемых сцен» [Собкин, Глухова, 2001, с.2].

 «Кинопрограммы центральных каналов ТВ (шесть основных российских телеканалов были охвачены мониторингом в апреле-мае 2001 года — А.Ф.), тиражирующие в прайм-тайм образы насилия едва ли не каждым фильмом, предлагают зрителям чудовищно искаженную картину социального мира. В ходе анализа установлено, что сцены насилия отсутствуют лишь в одном из 29 фильмов, оказавшихся в выборке. В остальных лентах их количество колеблется от 1 до 15. Причем в 17% фильмов содержится 8-9 сцен насилия, в 7% — 14-15. В среднем на один фильм приходится около 6 сцен насилия. (…) В каждом четвертом фильме сцены насилия занимают от 9 до 31 минуты. В каждом втором они длятся от 5 до 31 минуты (…) На чистый показ насилия ТВ отводит 9,5% экранного времени. (…) живописание самого тяжкого преступления — убийства (…) содержится в каждом втором фильме. (…) Насилие представлено в основном реалистично (82%)» [Тарасов, 2002, с.70-71].

 «37% содержания различных телеканалов в прайм-тайм (…) (мониторинг 4-х ведущих российских каналов в январе 2001 года — А.Ф.) представляли человека в ситуациях разного рода насилии и агрессии. Из них более трети сообщений были подкреплены на телеэкране соответствующим убедительным видеорядом — трупами, изуродованными телами…» [Юдина, 2002, с.77] .

Г. Публикации, опирающиеся на результаты научных исследований степени популярности и негативного психологического, морального воздействия сцен насилия и агрессии на аудиторию (преимущественно на детскую/школьную).

Характерные примеры публикаций группы Г:

«Проведенное исследование показало, что видео- и «телеменю» детей школьного возраста довольно однообразно: каждый третий фильм — боевик или триллер, каждый пятый — эротика. (…) Герои фильмов, жадно поглощаемых детьми, обычно обитают вне дома, а цели и мотивы их поступков весьма далеки от тех, что присущи семьянину: для них это — лишь удовлетворение своего «либидо» (41 процент), совершение убийства (17 %), спасение собственной жизни (17%). (…) А такие ценности, как дружба, справедливость, честь и достоинство, представлены и вовсе слабо — всего по три процента. (…) Обилие актов насилия подталкивает к мысли, что только так и следует жить. Авторы исследования наблюдали за реакцией детей-школьников и дошколят при показе американского фильма «Искусство смерти». Фильм этот состоит из демонстрации разного рода убийств. (…) Атмосфера в зале была гнетущей. Дети младшего возраста испытали шок. Какими могут быть последствия подобного «досуга» детей? Думаю, это ясно и непрофессионалам: сцены насилия оказывают на детей однозначно негативное воздействие. Одна из особенностей детской психики заключается в том, что информация, полученная ребенком с экрана, воспринимается им как истина. И в игре, и в жизненных ситуациях дети часто подражают увиденному, в частности насилию, «усвоенному» с помощью экрана. В результате увиденного они могут счесть насилие приемлемой моделью поведения и способом решения своих проблем. Можно соглашаться или не соглашаться с этими выводами, но поистине ужасающую статистику детской и подростковой жестокости и преступности со счетов не сбросишь, как и тот факт, что подавляющее большинство несовершеннолетних преступников при выяснении мотивов истязаний, убийств, изнасилований и пр. прямо или косвенно указывают на «экранные аналогии». (…) В Германии, Швеции и других странах Европы появились по этому поводу специальные законы, защищающие детей от агрессии экрана. У нас же этих защитных мер до сих пор нет» [Абраменкова, 1999, с.7].

«По показателю зрительской удовлетворенности (фильмами с экранным насилием — А.Ф.) самый высокий рейтинг у видео (43 процента «голосов»). За ним с большим отставанием идет центральное телевидение (24 процента). У кабельного телевидения самый низкий показатель (лишь 18 процентов)» [Тарасов, 1997, с.86].

«Насыщенность фильмов сценами насилия, естественно, связана и со зрительским интересом к нему. Как биологическое существо человек крайне чувствителен к реальному насилию. Уже поэтому сцены насилия задевают за живое многих зрителей, вызывают у них почти инстинктивный интерес [Тарасов, 1997, с.77]. Одним из мотивов частого обращения прилежно занимающихся юношей и девушек к экранному насилию может быть катарсический эффект его воздействия. В таком случае посредством восприятия сцен насилия отличники подсознательно стремятся избавиться от психического напряжения и негативных эмоций, неизбежных при перегрузках, закрепощении биологического естества в процессе упорного умственного труда» [Тарасов, 1997, с.80-81].

«Юных зрителей можно разделить на три типологические группы. Первую половину составляют «высокоактивые» потребители экранного насилия. Половина или даже большинство фильмов из числа просмотренных ими в течение четырех недель, предшествовавших социологическому опросу, содержали сцены насилия. Столь значительным потреблением экранного насилия отличаются 55 процентов нового поколения зрителей. Вторую группу образуют «активные» приверженцы «агрессивной кинодиеты». Она занимает третью часть их индивидуального репертуара. Эта группа охватывает 11 процентов юных зрителей. К третьей группе относятся юноши и девушки, которых характеризует «умеренная» приобщенность к экранному насилию (24%). (…) Число «высокоактивных» потребителей экранного насилия среди мальчиков составляет 62%, а среди девочек — 50%». [Тарасов, 1997, с.78-79; Тарасов, 2003, с.125].

«Фильмы со сценами насилия, просмотренные в течение четырех недель, предшествовавших социологическому опросу, «очень понравились» всего лишь 5 процентам юных зрителей, а просто «понравились» — каждому четвертому (27%). В то же время негативно оценили эти фильмы («не понравилось») 13 процентов юных зрителей. Крайне отрицательно («очень не понравилось») высказались 4 процента ребят. Нейтральную оценку («так себе») дали 40 процентов юных зрителей» [Тарасов, 1997, с.85].

«У «высокоактивных» потребителей экранного насилия такого рода зрелище пользуется наибольшим успехом: за последние четыре недели, предшествовавшие социологическому опросу, оно «понравилось» или «очень понравилось» 48 процентам представителей этой группы. Как и следовало ожидать, среди мальчиков (по всему массиву респондентов) тех, кому просмотренные фильмы с насилием «понравились» или «очень понравились», оказалось больше, чем девочек (42 процента против 25)» [Тарасов, 1997, с.85-86].

«Отрицательные эмоции юные зрители испытывают прежде всего при восприятии сцен жестокости. Этот тип реакции, отнюдь не свидетельствующий о конкурентоспособности фильма, свойственен 51 проценту опрошенных. У почти такого же числа ребят (49 процентов) негативные эмоции вызывают восприятие некоторых последствий применения насилия (кровь, увечья, предсмертные муки и т.д.) [Тарасов, 1997, с.88]. Негативная эмоциональная реакция на сцены крови, увечий, предсмертных мук и пр. наиболее свойственна девочкам (64 процента против 49 по всему массиву респондентов)» [Тарасов, 1997, с.90].

«Особо необходимо сказать о юных зрителях, мягко говоря, неадекватно реагирующих на жестокость, кровь, увечья и т.п. в фильмах. (…) У 18-20 процентов ребят его (экранного насилия — А.Ф.) восприятие вызывает положительные эмоции» [Тарасов, 1997, с.89].

«В ходе опроса мы задавали школьникам вопрос о том, нравится ли им видеть сцены насилия на телеэкране. Полученные данные показывают, что каждому второму подростку (50,3%) подобные сцены просто «безразличны». Активно «не нравятся» они каждому третьему — 36,0%. «Нравятся» же сцены насилия относительно немногим — 10,9%. И, наконец, стоит выделить немногочисленную (2,8%) группу тех, кто «специально выбирает передачи с большим количеством насилия» [Собкин, Глухова, 2001, с.2].

«У мальчиков по сравнению с девочками почти в 6 раз выше доля тех, кому нравится смотреть насилие на телеэкране, и соответственно среди них существенно ниже число тех, кто не любит смотреть подобные сцены. (…) Отметим, что если гендерные различия очевидны и весьма значимы, то, как ни странно, сколько-нибудь выраженной возрастной динамики в изменении мнений подростков относительно агрессивности современного телевещания практически не проявляется» [Собкин, Глухова, 2001, с.2].

«Среди школьников, склонных идентифицировать себя с агрессором, существенно выше доля тех, кому «нравится» видеть сцены насилия на телеэкране. И наоборот, подростки, идентифицирующие себя с жертвой, значительно чаще отмечают, что им «не нравится» смотреть подобные сцены. При этом чувство жалости к жертве насилия практически никогда не испытывают лишь 16,2%. Заметим, что на отсутствие реакции сострадания к жертве мальчики указывают значительно чаще, чем девочки, соответственно 25,0% и 7,1%» [Собкин, Глухова, 2001, с.2].

«К каким же последствиям приводит регулярное наблюдение сцен насилия? (…) 43,3% опрошенных лиц отмечают снижение порога чувствительности к жестокости; 43% — стимулирование агрессивно-насильственного поведения самого телезрителя; 42,4% — обесценивание человеческой жизни и нравственных ценностей» [Брушлинская, 2002, с.54].

Д. Публикации, призывающие ввести строгие законодательные и административные меры, ограничивающие показ сцен насилия на российских экранах, пропагандирующие идею повсеместного введения возрастных рейтингов по отношению к любым аудиовизуальным текстам и системы контроля за соблюдением этих законов и правил.

Характерные примеры публикаций группы Д:

«В январе 2000 года нами был проведен опрос 200 человек, относящихся к различным возрастным и профессиональным группам, (…) половина подростков и две трети взрослого населения считают «необходимым законодательно ограничить трансляции насилия в прайм-тайм (…). Подавляющее большинство опрошенных (88,7%) всех возрастных и профессиональных групп утверждают, что, обладая правом на информацию, «гражданин должен быть защищен в повседневной жизни от чрезмерных подробностей совершенного насилия, то есть имеет право выбора — знать или не знать всех подробностей». Чувство защищенности хотят испытывать от 83,9% подростков до 100% молодежи в возрасте 20-29 лет» [Брушлинская, 2002, с.54].

 «Предлагается введение запрета на показ на телеэкране и публикацию в печатных СМИ «сцен актов насилия и издевательств над людьми и животными». (…) Фильмы, где демонстрируются «способы подготовки и совершения убийства, а также дается положительная оценка людям, совершающим акты насилия над другими людьми», могут показываться только до 8 часов утра и после 22 часов вечера» [Васильев, 2003, с.10].

Е. Публикации, авторы которых в большей или меньшей мере скептически относятся к призывам ввести строгие законодательные и административные меры, ограничивающие показ сцен насилия на российских экранах, возрастную рейтинговую систему и т.д.; как, впрочем, и к необходимости самих исследований проблемы экранного насилия (в отдельных случаях показ насилия на экране вообще трактуется сугубо положительно).

Характерные примеры публикаций группы Е:

«Если какой-то эпизод насилия побудил к насилию 10, 15 или 20 человек, которые к этому были склонны, то одновременно он оказал противоположное воздействие на приблизительно такое же число тех, кто хотел бы насилие совершить, но благодаря экрану ограничился сферой своего воображения. В подобных исследованиях трудно найти абсолютно объективный критерий, но факт остается фактом: действует кинематографическое изображение лишь на маргинальные группы, уже сами по себе склонные к неадекватному поведению. И сколько бы мы не приводили примеров того, как, посмотрев тот или иной фильм, молодой человек взялся за оружие, доказать, что он не сделал бы этого, если бы не посмотрел фильм, или что кто-нибудь другой сделал бы это, если бы фильма не было, — все равно невозможно» [Разлогов, 2001, с.109].

«Поплачешь — и станет легче, говорится в народе. Это и есть катарсис: человек освобождается от отрицательных эмоций — «очищает» психику. (…) Так что, когда дети с мурашками по спине смотрят эти самые «страшилки», они освобождаются от собственного страха» [Лапшина, 1999, с.7].

«Насилие по-прежнему притягивает и отталкивает нас, и в этом явлении работают все те же закономерности, что и сто, двести лет назад. В жизни я осуждаю все формы насилия, но как художник и эстет вполне способен наслаждаться им в искусстве» [Ковалов, 2003, с.14].

 «Демонстрация в искусстве жестоких сцен насилия с целью задеть и шокировать обывателя — вещь хорошая» [Зельдович, 2003, с.11].

«Какой же «враг» всем известен? Конечно, телевидение, — прокомментировала RBC D aily ситуацию представитель канала «Россия» Анастасия Касьяникова. — Ничего, кроме шума, подобные проекты [ограничения показа сцен насилия по российскому телевидению — А.Ф.] не дают. Мы готовы исполнять все необходимые законы, но никакой практической пользы от новой поправки не будет» [RBC, 2003, http ://dtv.tomsk. ru /?page=telenews& id =1069294833].

«Госдума отклонила проект [это произошло на заседании 19 ноября 2003 года — А.Ф.] поправок к действующему Закону «О СМИ», касающихся показа сцен насилия и жестокости. Автор поправок — депутат Народной партии Валерий Гальченко — посчитал необходимым запретить публикацию сцен насилия и жестокости в печатных изданиях и показ их на телевидении. Депутат намеревался наложить вето на демонстрацию человеческих трупов, сцен насилия и издевательств над людьми и животными, а также частично на фильмы, в которых злодеи выглядят положительными героями. В сфере внимания г-на Гальченко оказались и картины, где планируют или совершают убийство. Подобные ленты он предлагал показывать только с 22.00. до 8.00. В том случае, если бы депутаты одобрили эти поправки,  телеканалы встали бы перед проблемой пересматривать всю свою программную политику. А если учесть, что сегодня практически ни одна информационная или аналитическая программа не обходится без демонстрации, так сказать, кровавых мерзостей жизни, то программную политику пришлось бы пересматривать не только в отношении фильмов, но и всей аудиовизуальной продукции. Однако депутаты поправки Валерия Гальченко отклонили, справедливо посчитав, что подобные инициативы — не более чем предвыборная агитация...» [Культура, 2003, с.6].

Американская исследовательница С.Бок (S.Bok) подошла к классификации взглядов противников ограничения медианасилия системно, представив следующие тезисы, выполняющих двойную функцию. С одной стороны они предлагают «упрощенную причину того, чтобы не ввязываться в серьезные дебаты», а с другой — «объяснения игнорирования или отгораживания от внешнего вмешательства и научных исследований»:

  • зачем фокусировать дебаты на телевидении, когда существуют более важные факторы, влияющие на насилие?
  • как можно точно определить, и таким образом доказать связь между просмотром насилия на телеэкране и актами насилия в жизни?
  • телевизионные программы отражают существующее насилие в реальном мире. Было бы неразумно и ущербно — как для зрителей, так и для общества в целом, попытаться стереть насилие с экранов
  • люди не могут достичь согласия даже в определении термина «насилие». Как же тогда можно дискутировать о том, что с ним делать?
  • учитывая огромное количество каналов, по которым «развлекательное» насилие доступно в каждом доме, слишком поздно принимать меры против насилия по телевидению
  • контроль и ответственность за тем, что смотрят дети, лежит не на телевизионной индустрии, а на родителях   
  • любая политика, направленная на снижение телевизионного насилия, по сути устанавливает цензуру и представляет тем самым угрозу свободе слова [Bok, 1994, pp.201-224].

Большинство данных аргументов представляются мне демагогическими. Попробую объяснить, почему. Конечно, проблема насилия в обществе возникла за многие тысячелетия до появления медиа. И, безусловно, есть немало факторов, куда более влияющих на насилие в обществе, чем медиатексты. Вместе с тем, из этого не следует, что медиа нужно игнорировать в общественных и научных дискуссиях. Ученые исследуют любую болезнь, пусть даже она и не угрожает тотальной эпидемией...

Да, в научном мире есть определенные разногласия по поводу определения таких терминов, как «насилие», «экранное насилие» и т.д. Но и это, на мой взгляд, не является причиной для ухода от научных споров. С давних пор в таких науках, как философия или эстетика также существует немалое количество вариантов тех или иных терминов, однако это нисколько не мешает дальнейшим исследованиям.

Конечно, медиатексты — отражение «реального мира», включая насилие. Но это, с мой точки зрения, опять-таки, ничуть не оправдывает неограниченный показ в утреннее и дневное телевизионное время (доступное для детей до 7-10 лет) натуралистических, кровавых сцен. О негативном влиянии медианасилия на детей задуматься никогда не поздно, так же, как и о необходимости разработки эффективных средств защиты хрупкой детской психики дошкольника от кровавых монстров и убийц на экране...

Я согласен с Дж.Гербнером (G.Gerbner): вопреки расхожему  утверждению, что публика получает то, что хочет, «медианасилие не является результатом выбора аудитории» [Gerbner, 2001, p.134]. И свобода слова нисколько не пострадает от таких регламентационных мер, как регуляция времени показа сцен, изображающих насилие, введение возрастных рейтингов для телепрограмм и т.д., потому что взрослая аудитория может, например, посмотреть военные репортажи или гангстерские боевики с натуралистическими сценами и после 10-11 часов вечера. Элементы контроля есть в любом обществе, даже в самом демократическом.

Как видно даже из данной подборки, большинство журналистов и исследователей констатирует факт значительной «дозы» насилия на российских экранах и выступает за то, чтобы правила показа такого рода сцен были законодательно урегулированы.

 Между тем, попытка такого рода государственного регулирования была предпринята еще в 2001 году. В приложении 1 к приказу Министерства культуры Российской Федерации от 05.03.2001, № 392 была введена система возрастных рейтингов для аудиовизуальных произведений на любых носителях («для любой аудитории», «от 12 лет», «от 16 лет», «от 18 лет»). Увы, на сегодняшний день этот документ [Руководство…, 2001, с.2-3] так и остается декларацией о благих намерениях — в реальной российской жизни его положения на практике почти не соблюдаются.

Примечания

  • Bok, S. (1994). TV Violence, Children, and the Press. Discussion Paper D-16. Harvard University, pp.201-224.
  • Gerbner, G. (2001). Communities Should Have More Control over the Content of Mass Media. In: Torr, J.D. (Ed.). Violence in the Media. San Diego, CA : Greenhaven Press, pp.129-137.
  • RBC Daily (2003).В России не хотят запретить насилие на телеэкране
  • Абраменкова В. Мама, папа и «видак»//Труд. — 1999. — 28 мая. — С. 7.
  • рушлинская, Н. Насилие на телеэкране и в жизни//Российская Федерация сегодня. — 2002. — № 6. — С.54.
  • Вартанов А. Люди и нелюди//Труд. — 1999. — 16 сент. 1999. — С.12.
  • Васильев О. Насилию на экране — нет. Народная партия предлагает изменить законодательство о СМИ//Независимая газета. — 2003. — № 20. — С.10.
  • Драгунский Д. Реплика в дискуссии «Весь мир насилья мы разрушим»//Искусство кино. — 2003. — № 7. — С.7.
  • Жабский М., Коробицын В. Свобода и ответственность в телевещании//Высшее образование в России. — 2002. — № 3. — С. 61-66.
  • Зельдович А. Реплика в дискуссии «Весь мир насилья мы разрушим»//Искусство кино. — 2003. — № 7. — С.11.
  • Иванова Е. Малыш у экрана//Труд. — 1997. — 17 окт. — С. 28.
  • Калюжный, Д., Ермилова, Е. Телепатология. Школой садизма становится телевидение для миллионов зрителей//Литературная газета. — 2003. — № 14. — С.5.
  • Ковалов О. Реплика в дискуссии «Весь мир насилья мы разрушим»//Искусство кино. — 2003. — № 7. — С.11-15.
  • Короченский А.П. «Пятая власть»? Медиакритика в теории и практике журналистики. — Ростов: изд-во Ростов. гос. ун-та, 2003. — 284 с.
  • Лапшина И. Лечение «страшилкой» или жестоким романсом//Помоги себе сам. — 1999. — № 10. — С.7.
  • Лацис, А., Кейлина, Л. Дети и кино. М.: Теа-кино-печать, 1928. — 88 с.
  • Найденов И. Операция «Провокация»// Культура. — 1999. — № 35. — С.1.
  • Нарышкина А. Томатный сок становится кровью. Телевизионное насилие формирует жизненные стратегии зрителей//Известия. — 2003. — № 57. — С.7.
  • Не прошло…( Соб.инф.)//Культура. — 2003. — № 47. — С.6.
  • Разлогов К.Э. Виновато ли кино в распространении терроризма?//Свободная мысль — XXI. — 2001. — № 8. — С. 106-109.
  • Руководство по возрастной классификации аудиовизуальных произведений. Приложение 1 к Приказу Министерства культуры Российской Федерации от 5 марта 2001 № 392//Видеоспутник 2002/Сост. С.В.Барканов. — М.: Третий Рим, 2002. — С.2-3.
  • Рыков С. В свободной России детей насилуют, грабят, убивают//Комсомольская правда. — 1997. — № 71. — С.1-2.
  • Сидоров А. Насилие — вон с экрана!//Труд. — 2003. — № 78. — С.6.
  • Собкин В.С., Глухова Т.В. Подросток у телеэкрана: есть ли в сценах насилия и агрессии двадцать пятый кадр?//Первое сентября. — 2001. — 15 дек. — С.2.
  • Собкин В.С., Хлебникова М.В., Грачева А.М. Насилие и эротика на российском экране: опыт контент-анализа телевизионных трансляций//Образование и информационная культура. Социологические аспекты. Труды по социологии образования. Том V. Выпуск VII/Ред. В.С.Собкин. — М.: Изд-во Центра социологии Российской Академии образования, 2000. — С.138-161.
  • Степанов, А. Насилие с экрана при бессилии закона//Труд. — 2003. — № 15. — С.2.
  • Тарасов К.А. «Агрессивная кинодиета» ТВ и студенчество//Высшее образование в России. — 2002. — № 3. — С.66-76.
  • Тарасов К.А. Глобализованное кино как школа насилия//Кино в мире и мир кино/Отв. ред. Л.Будяк. — М.: Материк, 2003. — С.116-133.
  • Тарасов К.А. Кинематограф насилия и его воздействие//Жабский М.И., Тарасов К.А., Фохт-Бабушкин Ю.У. Кино в современном обществе: Функции — воздействие — востребованность. — М.: Изд-во Министерства культуры РФ, НИИ киноискусства, 2000. — С. 256-351.
  • Тарасов К.А. Насилие в кино: Притяжение и отталкивание//Испытание конкуренцией/Ред. М.И.Жабский. — М.: Научно-исследовательский институт киноискусства, 1997. — С. 74-97.
  • Юдина Е. Насилие в документальной телереальности//Высшее образование в России. — 2002. — № 3. — С. 76-82.

««« Назад  К началу