© Леон Шерток
Гипноз: теория, практика и техника
Часть III. Двадцать пять лет спустя
Начнем с Соединенных Штатов Америки, где, конечно же, опубликовано больше всего работ, касающихся обсуждаемого вопроса. Они исчисляются тысячами, и понятно, что сделать здесь их полный обзор1 практически невозможно.
Эксперименты. Эриксон и неоэриксонисты
Феномены, связанные с гипнозом, изучались весьма серьезно, делались попытки (насколько это возможно) дать им количественную оценку (например, с помощью различных шкал восприимчивости к гипнозу). Эти работы представляют определенный интерес, даже если они существенно не изменяют нашего знания гипноза. Так, Weitzenhoffer, разработавший в 1982 г. (совместно с Hilgard) шкалу восприимчивости к гипнозу, писал: «В 1900 г., и даже раньше, была описана основная феноменология гипнотизма. С тех пор не появилось ничего нового по данной проблематике; значительная часть исследований, проведенных после 1900 г. (и особенно после 1920 г.), скорее открывала уже известное, нежели вносила новое».
Эту ситуацию, как нам кажется, хорошо иллюстрирует дискуссия о том, является ли гипноз специфическим состоянием. Подобные споры продолжаются уже более ста лет; они восходят к позиции Бернгейма, для которого гипноз сводился к внушению, в отличие от представителей школы Сальпетриера, говоривших о гипнотическом состоянии. Данная проблема обсуждается и в одной из недавних работ Spanos (1986). Автор объявляет себя «не признающим» существования гипнотического состояния, тогда как мнения 22 других исследователей, комментирующих его статьи в том же номере журнала, в этом отношении разделились (дискуссия продолжалась и в последующих номерах). Таким образом, давний спор не утихает и в наши дни, однако сегодня мы не ближе к решению проблемы, чем сто лет назад.
1В статье, опубликованной в октябре 1987 г. в «The International Journal of Clinical and Experimental Hypnosis», подведены итоги научных исследований за последние 25 лет. Можно также порекомендовать статью Laurence, Gamier, Perry «Некоторые направления североамериканских исследований в области гипноза», вошедшую в сборник «Resurgence de I 'hypnose», изданный в 1984 г. под редакцией Л. Шертока.
Мы склонны думать, что о гипнотическом состоянии речь может идти только в случае глубокого гипноза, т. е. при сомнамбулизме с постгипнотической спонтанной амнезией. Только у субъектов, находящихся в подобном состоянии, можно иногда вызвать проявления везикации или осуществить хирургическое вмешательство под гипнозом. В случае же легкого (или даже среднего) гипноза проблема усложняется, так как здесь могут возникнуть взаимодействия между внушением и гипнозом [Chertok, 1987, р. 773-774].
Однако подобное положение вещей не помешало значительному распространению гипнотерапии; можно отметить не только рост числа практикующих врачей, но и проявление заботы о таких пациентах, которые раньше рассматривались как не подлежащие лечению методами гипнотерапии (например, психотические состояния). Подобная эволюция, как мы увидим далее, наблюдается в психоанализе. Особое внимание привлекает следующий факт: все большую популярность получает эриксонизм, широко распространившийся за пределы страны, в которой он впервые появился. Его популярность особенно велика во Франции, о чем, в частности, свидетельствует работа психиатров Malarewicz и Godin (1986) «М. Эриксон и клинический гипноз в стратегической психотерапии».
Мы уже упоминали о Милтоне Эриксоне в числе других практикующих врачей, еще в довоенные годы разработавших оригинальные методы гипнотизации. В дальнейшем он снискал себе прочную репутацию психотерапевта. После смерти Эриксона (в 1980 г.) его ученики продолжили его теоретические изыскания, предназначенные для кодификации преподавания. Они опираются главным образом на целесообразность понимания «бессознательного», что настраивает пациента на выздоровление при условии действенной помощи терапевта, учитывающего особенности его состояния и способного выразить свои требования понятным больному языком, богатым метафорами.
Необходимо подчеркнуть контраст между самим Эриксоном, экспериментатором первой величины, никогда особенно не заботившимся о теоретических выкладках, и его учениками, стремящимися подвести теоретический фундамент под некоторые его идеи. Rossi и Ryan подготовили 2-томный сборник «Life reframing hypnosis», куда вошли его статьи, лекции, семинары. Анализируя вышеназванный труд и считая Эриксона гениальным терапевтом, Frankel (1987) пишет: «Меня, однако, не всегда убеждают объяснения и утверждения Эриксона, большинство из которых кажутся упрощенными, как и расхожие толкования составителей данного сборника, которые любой ценой стремятся интеллектуально оправдать каждое интуитивное, спонтанное и не всегда вразумительное замечание своего учителя». К этому мнению можно отнестись с доверием, особенно если учесть, что Frankel — бывший президент Society for Clinical and Experimental Hypnosis, издавший «The International Journal of Clinical and Experimental Hypnosis».
В июле 1988 г. был выпущен специальный номер этого журнала, посвященный Эриксону и его школе, в подготовке которого приняли участие ведущие исследователи и практикующие врачи. Способности Эриксона как психотерапевта не ставились под сомнение, но все же просматривался определенный скептицизм в отношении стройности его доктрины, исходящей из его поступков. Именно об этом говорит в своей статье Hilgard (1988). Эриксон представлен в ней как «драматический автор, который сочиняет маленькую пьесу для каждого из своих пациентов, предлагая ему принять и сыграть предназначенную для него роль».
Анализируя несколько случаев лечения, Hilgard отмечает, что нелегко установить, в какой мере полученные результаты обязаны искусному сценическому руководству Эриксона и что следует отнести на счет гипноза. Несмотря на все замечания и объяснения, представленные его учениками, «Эриксона окружает атмосфера таинственности, что затрудняет кодификацию его практики». К аналогичному заключению приходят (в том же номере журнала) большинство рецензентов и авторов, посвятивших Эриксону объемистые работы. Так, Zeig опубликовал 2-томный труд об эриксоновской психотерапии. Более половины из 100 сообщений, представленных на 2-м Международном конгрессе, было сделано на тему «Эриксоновские подходы к гипнозу и психотерапии». Касаясь указанного выше труда, Perry и Laurence пишут, что в нем содержится «много неявных признаков, свидетельствующих о том, что не все идет гладко для будущего развития неоэриксонизма». Как отмечает сам Zeig, «крайне недостаточно, к сожалению, изучается эриксоновская методология». В заключение он добавляет: «Им сделан существенный вклад.., однако создается впечатление, что отличительная черта неоэриксонизма — это скорее блестящий стиль нежели прочность идеи» [Perry, Laurence, 1988, pp. 217-219].
Практика гипнотерапии во всем мире также значительно продвинулась вперед в течение последних десятилетий. Это наблюдается в большинстве европейских стран, включая Восточную Европу, а также во многих странах Южной Америки, в Японии, Индии, Израиле, Канаде, Австралии. В двух последних особенно интенсивно ведутся экспериментальные исследования.
От неодиссоцианизма к когнитивизму
Если феномен гипноза был объектом стольких исследований, а его практическое применение знало периоды взлета, то в развитии его теоретических основ не отмечается заметного прогресса. Таинственность гипнотических механизмов, о которой говорил Фрейд, не стала намного яснее, и мы можем повторить утверждение, сделанное в 1965 г.: «В настоящее время мы не располагаем исчерпывающей теорией гипноза» (см. выше — «Заключение»).
Тем не менее следует отметить теорию неодиссоциации, разработанную Hilgard; она основывается на представлении, что структура сознания включает множество систем иерархического контроля, изменчивых и неуловимых. Hilgard, по собственному признанию, руководствуется трудом Janet; однако если последний относит понятие диссоциации к психопатологии, Hilgard приписывает его нормальной деятельности сознания и гипнозу, который он рассматривает как переходную форму от одной системы контроля к другой.
В последние годы оживился интерес к теоретической гипотезе Hilgard. Действительно, неодиссоцианизм подхвачен новым, более широким исследовательским течением — когнитивизмом [Kihistrom, 1987, pp. 1445-1452]. Когнитивизм заставил перегруппироваться не только психологов, но и антропологов, философов, специалистов по информатике и др.
В США он вот-вот заменит бихевиоризм в качестве «научной психологии». В отличие от последнего он признает существование бессознательного, которое играет весьма активную роль (хотя и не в фрейдовском его понимании).
Эта теория пытается представить нервную систему как сложный комплекс систем, в котором разного рода информация принимается, интегрируется и передается в зависимости от множества разнообразных процессов. В таком контексте гипноз, понимаемый как видоизменение процессов коммуникации и интеграции, уподобляется оптическому обману, галлюцинациям и ряду нарушений восприятия.
Однако необходимо подчеркнуть, что, подобно бихевиористической психологии, когнитивизм оставляет несколько в тени межличностные и аффективные стороны гипнотических отношений. Можно ожидать, что именно в этой области психоаналитики внесут свой решающий вклад. Напомним, что Gill в сотрудничестве с Brenman опубликовал в 1959 г. «Hypnosis and Related states», где он дает психоаналитическое толкование гипноза. В свое время эту работу можно было оценить как первый шаг в направлении подлинно научных исследований: психоанализ, порожденный гипнозом, в свойственной гипнотическим отношениям проблеме психодинамики найдет поле нового и плодотворного развития. Такой же точки зрения придерживается другой известный американский психоаналитик Kubie в своих статьях о гипнозе; некоторые из них (написанные в сотрудничестве с Margolin) относятся к периоду второй мировой войны. Мы уже анализировали работы этих авторов достаточно подробно (см. главу 5) и не будем к ним возвращаться. Здесь хотелось бы только отметить, что, видимо, начиная примерно с 1965 г. вклад американских психоаналитиков в объяснение природы гипноза практически прекратился. Остается лишь спросить, почему.
Истоки эмпатического течения: Ференци
Небесполезно в этой связи напомнить в нескольких словах долгую историю отношений гипноза и психоанализа. Последний происходит из первого; как уже отмечалось, Фрейд, использовавший гипноз в своей практике в течение нескольких лет, оставил его, с тем чтобы создать психоанализ. В 1904 г. он заявит: «Около 8 лет назад я прекратил лечебное применение гипноза (за исключением отдельных экспериментов)» [Freud, 1953, р. 13]. Немецкие историки из Тюбингенского университета Fichtner и Hirschmuller обнаружили, что в одном из писем (которое не датировано, но, вероятно, относится к 1910 г.) Фрейд советует своему коллеге попытаться применить гипноз одной больной, но только с целью обеспечения податливости в психоанализе [Fichtner, 1988, pp. 405-416]. Авторы предполагают, что письмо адресовано одному из видных учеников Фрейда Paul Federn. Они добавляют, что лечение гипнозом рекомендуется Фрейдом еще более решительно в других его письмах к Paul Federn. Кроме того, мы получили от сына Paul Federn, Ernst Federn, сообщение о двух письмах, в которых Фрейд советует прибегнуть к гипнозу. В одном из них (от 8 июня 1909 г.), в котором речь идет о больном истерией, он ратует за лечение гипнозом или психоанализом. В другом (от 5 мая 1919 г.), касающемся пациентки с контрактурами, Фрейд предлагает: «во-первых, легкий местный массаж («effieurage»1), во-вторых, гипнотический сон (без терапевтического внушения)». Federn сообщил нам также, что в 20-х годах его отец использовал гипноз для снятия у актеров страха перед выходом на сцену. Кроме того, известно, что в Институте психоанализа в Берлине гипноз практиковали до 1930 г. [Fenichel, 1983].
1 В тексте у Фрейда на французском языке.
Мотивы отказа Фрейда от гипноза известны: негипнабельность многих больных, подмена этиологического лечения, рациональный характер, обусловленный определенным истолкованием, симптоматическое лечение, основывающееся на эффективности, которая является неконтролируемым элементом. К этому вопросу мы еще вернемся. Как бы то ни было, связь между гипнозом и психоанализом впоследствии выпала из поля зрения психоаналитиков, которые вырыли настоящий гносеологический ров между ними, полагая, что таким образом выражают свою верность Фрейду, и категорически отвергая гипноз как в своей практической деятельности, так и в теоретических исследованиях. Возможно, такая позиция объясняет то обстоятельство, что большинство психоаналитиков в Соединенных Штатах, несмотря на большой интерес, который представляют указанные нами выше работы, не проявили к ним серьезного внимания. В 1959 г. Gill и Brenman приписывали отказ своих коллег от гипноза «возрастающему желанию перестать быть уклоняющимися бунтарями, чтобы вернуться в ряды респектабельного аналитика и своих учителей» [Gill, Brenman, 1959, p. 372]. Именно поэтому они не осмелились непосредственно заняться проблемой сохранения гипноза в психоанализе или, если пользоваться замечанием Gill, можно сказать, что «скелет остался в шкафу»1.
Однако в Соединенных Штатах в догме, согласно которой анализ должен пользоваться только когнитивными средствами (интерпретация, осознание), давно уже пробита брешь. Действительно, начиная с 60-х годов Mahler, Kohut, Searles подчеркивали важнейшее значение объединяющих, симбиотических, преэдиповских связей между матерью и грудным ребенком. Эту точку зрения тогда разделяли некоторые английские авторы (например, Balint, Bowlby, Masud Khan, Winnicott), которые добивались аналогичных результатов, особенно при психоаналитическом лечении пограничных состояний, а также больных с психозами. Расстройства у таких больных связаны с аффективной недостаточностью, имевшей место в раннем детстве, и терапевт старается устранить это путем установления с пациентом эмпатических отношений, т. е. интенсивное эмоциональное общение (например, в форме «holding», используемый Winnicott), что явно противоречит правилу умеренности, или нейтралитета, предписанному Фрейдом своим ученикам в начале существования психоанализа. Названные авторы тем не менее остаются психоаналитиками. Можно подумать, что в иные времена лечили с меньшей обходительностью. Пример Ференци свидетельствует об этом.
1 Из переписки Gill — Chertok (08.09.83 г.).
Шандор Ференци, действительно, был одним из первых, кто поставил под сомнение первостепенную роль интеллектуальных основ лечебного процесса. В 1924 г. он совместно с Otto Rank опубликовал книгу, в которой обсуждалась «взаимосвязь теории и практики». В свое время уже было отмечено, что достигнутые в процессе лечения результаты зачастую не соответствуют тому, на что позволяла рассчитывать данная теория. Авторы объясняют такой пробел «фанатизмом в интерпретации», поскольку «прерывание» нормального курса анализа серией формальных объяснений может удовлетворить как врача, так и пациента, однако оно ничего не меняет в сексуальном поведении последнего [Ferenczi, Rank, 1924, p. 40].
«Слишком хорошим знаниям аналитика» Ferenczi и Rank противопоставляют «Erieben», жизненный опыт. Таким образом, они ратуют за то, чтобы пациент «повторял целые фрагменты своей эволюции... фрагменты, недоступные воспоминаниям». Такое переживание прошлого обязательно принимает ярко выраженный аффективный характер, вовлекает пациента и терапевта в такую форму эмоционального общения, о которой подозревал Фрейд (и о чем он предупреждал авторов). Но они пошли гораздо дальше, желая с помощью гипноза сделать поворот в аналитическом лечении. Точнее, они полагали, что при условии «полного понимания природы гипнотической связи с врачом» станет возможным иное использование гипноза в анализе, без опасений оказаться неспособным «отрезать пуповину», связывающую пациента с терапевтом. Эта возможность восстановления гипнотерапевтических или других суггестивных методов, вероятно, стала бы конечной точкой (Schlusstein) той эволюции, к которой идет и, по нашему мнению, должно идти упрощение аналитической техники. Авторы считают, что надо «заменить интеллектуальные процессы аффективными переживаниями».
Но эти соображения о гипнозе более всего тревожили Фрейда и вызывали его недомолвки относительно книги. Действительно, он не смог бы критиковать такую позицию, не вступив в противоречия с самим собой, так как в 1918 г. на конгрессе в Будапеште предполагал, что в дальнейшем можно будет снова использовать гипноз в психоанализе. Ferenczi также имел в виду перспективу будущего (и довольно отдаленного), поскольку возвращение гипноза в аналитическую практику он обусловливал его теоретическим объяснением. Конфликт между Фрейдом и Ференци, впрочем, на этом не заканчивался, так как последний, не дожидаясь, пока до конца выяснится природа гипнотической связи, вновь ввел гипноз (по крайней мере эпизодически) в свой неокатартический метод [Ferenczi, 1982, р. 82-97]. В конечном счете, хотя Ференци формально не был исключен из Общества психоаналитиков, он оказался все же отстраненным от анализа и чувствовал себя как бы вне его.
Нововведения психоаналитиков-эмпатистов явно расположены на пути, открытом Ференци. Однако они не упоминают его имени (за исключением Balint, его последователя, который воздает ему должное). На такое положение указывал Cremerius: «Ференци для многих стал карьером, из которого они добывают материал для своих «новых» строений, часто не указывая, откуда они черпают свои находки, что компрометирует весьма известную порядочность Науки» [Cremerius, 1983, р. 1006]. Дело в том, что Ференци остался для многих неким злопыхателем из-за своего стремления реабилитировать гипноз.
1937 г., или конец иллюзиям
Между тем этот образ Ференци на самом деле не соответствует образу, созданному Фрейдом. Хорошо известно, что Фрейд кончил тем, что в 1931 г. порвал со своим учеником, оставив за собой последнее слово в этом споре, восстановившем их друг против друга. Но двумя годами позже (в связи со смертью Ференци) Фрейд воздал ему должное, предсказав, что история психоанализа его не забудет. Позднее, в 1937 г., в статье «Анализ с концом и анализ без конца» он представил отчет деятельности аналитика, где, возвращаясь к вопросу, некогда дискутировавшемуся с Ференци, занял позицию, не столь уж далекую от той, которую раньше оспаривал. Разумеется, он вновь подтвердил, что «терапевтический эффект связан с искусством осознания того, что в «этом» (в наиболее широком смысле) подавлено»; терапевт здесь действует с помощью «истолкования и созидания», но (как добавляет Фрейд) «мы поясняем не для пациента, а для себя, пока «я», оставаясь приверженным предшествующим защитным механизмам, не прекратит сопротивления» [Freud, 1953, р. 154].
Выводы, сделанные в статье, довольно пессимистичны. Анализ слишком часто заканчивается неудачей. «Конституциональная импульсивная сила и неблагоприятное изменение «я», возникшее в процессе защиты, являются теми факторами, которые не содействуют проведению анализа и могут увеличивать его продолжительность, заводя в тупик» (см. с. 236). Далее Фрейд напоминает, что гипноз представляется «отличным средством» для уменьшения продолжительности курса лечения. И несмотря на то что ему пришлось отказаться от гипноза (о причинах отказа он не упоминает), он отмечает (см. с. 245): «До сих пор не найдена замена гипнозу, и с этой точки зрения понятны терапевтические усилия, к сожалению, бесплодные, на которые потратил последние годы своей жизни такой мастер анализа, как Ференци». Фрейд не уточняет, какие именно «терапевтические усилия» Ференци он имеет в виду. Но поскольку они имели место в «последние годы жизни», то можно полагать, что они соответствуют его попыткам ввести весомую долю эмоциональности в процессе лечения вплоть до включения гипносуггестивных элементов, как в неокатартическом методе. После осуждения этих усилий Фрейд, вероятно, сожалеет, что они не увенчались успехом. Впрочем, точность последнего предположения сомнительна. Верно, что данные методы не позволяли оценить полученные результаты, но не следует забывать и то, что Ференци сумел приобрести блестящую репутацию психотерапевта.
Фактически Ференци хотел пересмотреть процесс гипноза, вернуться к гносеологической пропасти, возникшей между гипнозом и психоанализом, осуществить перспективу, намеченную Фрейдом в 1918 г., относительно их связи в психотерапии будущего. Поскольку такая попытка была осуждена, никто в течение длительного времени не осмеливался вернуться к этому. Психоаналитическое общество остерегается того, что осуждено. Понадобилось более 40 лет, чтобы стать свидетелем возрождения гипноза [Chertok, 1984]. Оно произойдет во Франции, в той стране, где гипноз пережил период расцвета (свой «золотой век») в конце прошлого столетия, чтобы затем прийти к столь же необычному закату.
Первые признаки возрождения
Первые очевидные проявления возрождения интереса к гипнозу относятся приблизительно к 1980 г., однако необходимо уточнить, что этот процесс начался гораздо раньше, с публикации одной статьи в 1953 г. (появившейся вслед за сообщением, упомянутым в конце главы 1). Речь идет о больной С. (см. наблюдение 7). В конце 1949 г. в качестве ассистентов мы оказались в психиатрической больнице Вильжюиф в Центре психосоматической медицины (первый центр такого рода по Франции). Одновременно мы участвовали в дидактическом анализе. Результат, достигнутый нами при помощи увиденного нами несколько лет назад метода, применявшегося одним из наших профессоров (из Вены), поставил перед нами наиболее волновавший нас вопрос. Благодаря чему удалось устранить амнезию у нашей пациентки? Не было ни осознания, ни интерпретации, ничего из того, что, согласно настоящей психоаналитической доктрине, было бы способно вызвать изменение. С некоторой надеждой получить разъяснения мы сообщили об этом эпизоде нашему аналитику, которым был Жак Лакан. Но нам пришлось разочароваться, ибо мэтр, ничего не отвечая, продолжал чаепитие.
С тех пор мы прибегали к гипнозу каждый раз, когда это представлялось полезным для больного. После того как в I960 г. мы покинули психиатрическую больницу Вильжюиф, мы создали отделение психосоматической медицины в Институте психиатрии La Rochefoucauld. Это отделение в 1972 г. стало (под нашим руководством) Центром Dijerine, к которому была присоединена лаборатория гипноза.
В 1954 г. мы закончили свой дидактический анализ. Несколькими годами позже мы провели ряд дополнительных анализов с S. Nacht, три анализа с контролем. Таким образом, мы имели «cursus clos» и, став стажерами, могли претендовать на членство. Однако это назначение без конца откладывалось по неизвестной нам причине. Нам она стала известна лишь в 1974 г., когда в ходе одной беседы видный член Общества психоаналитиков Парижа J. Finkelstein дал нам понять, что мы вступили на путь ереси.
Мы можем сказать, что в течение 20 лет во Франции только мы не считали гипноз «пройденным этапом», не представляющим никакого интереса; наоборот, мы полагали, что он открывает многообещающие перспективы как для научных исследований, так и для практического применения в различных областях. Как когда-то Жане, мы рассматриваем его закат как «сиюминутную случайность... в истории психотерапии», вместе с тем признавая, что затмение оказалось продолжительным. Между тем с момента создания нашей лаборатории гипноза ряд опытных психологов и психоаналитиков сотрудничали с нами в проведении экспериментов. Среди первых мы отмечаем Michaux, защитившего диссертацию на тему «Экспериментальные и клинические аспекты гипноза». Вновь рассмотрев феноменологию гипноза, он выделил четыре основные формы, напоминающие описания, сделанные когда-то Шарко. По его мнению, они соответствуют вторичному появлению архаических форм структур сознания и поведения. Из психоаналитиков следует, в частности, отметить Palaci (1982), который на основе последних достижений психоанализа представил в новом свете практику гипноанализа. Уже в начале существования нашей лаборатории в ней организовывались встречи ученых, ведущих исследования в различных областях науки, с целью обсуждения и сопоставления разных точек зрения на гипноз (мы продолжили их, начиная с января 1987 г., в форме семинаров в Maison des Sciences de l'Homme). Отметим также, что мы создали двухгодичные курсы по обучению гипноза для врачей, психиатров, психотерапевтов, психологов и психоаналитиков.
Здесь можно усматривать «начало конца» затмения, однако надо добавить, что оно оказалось продолжительнее, чем мы предполагали. Чем объясняется такое сопротивление гипнозу в научных кругах? Оно имеет давнюю историю, и мы рассматривали его в исторической перспективе в работе «Рождение психоаналитика», опубликованной в 1973 г. вместе с Raymond de Saussure. Возвращаясь к осуждению месмеризма Королевской комиссией [Rapports, 1784, pp. 21-26], мы показали, что, хотя официально сопротивление было мотивировано несуществованием магнетических флюидов, оно имело и другую причину, о которой сообщалось только в тайном отчете: животный магнетизм «опасен для нравов», поскольку пациенты в кризисе проявляют признаки сексуального возбуждения. В действительности не у всех пациентов отмечалось подобное состояние, которое к тому же нельзя рассматривать как гипнотическое, но только как результат физической близости между врачом и больными противоположного пола.
Но как бы там ни было, страх перед сексуальностью, связанной с гипнозом, продолжается; его разделял даже Фрейд. Среди других мотивов, по которым он оставил гипноз, Фрейд выделяет наличие в нем эротических элементов (тогда как в отношениях аналитика и пациента это нейтрализуется благодаря перенесению). Однако позже Фрейд был вынужден заявить, что гипнотическая связь не имеет сексуального характера. Эта точка зрения, как мы увидим далее, была подтверждена работами этологов. Но предубеждению против гипноза имеются и другие объяснения, в частности, мнение, согласно которому пациент теряет свою волю и подчиняется даже самому экстравагантному приказанию гипнотизера. Выяснению источников столь неблагоприятного представления о гипнозе могло бы способствовать широкое исследование, включающее исторические, психологические и социологические аспекты; определенные шаги в этом направлении были сделаны в работе «Рождение психоаналитика».
Гипноз — предмет междисциплинарных исследований
В 1979 г. мы опубликовали «Незнание разных пси». Речь шла о том, чтобы, основываясь (наряду с остальными) на данных об аналгезии и везикации, достигнутых с помощью гипноза, поднять фундаментальные вопросы, возникшие в ходе этих экспериментов. Вопросы, на которые существующие сегодня психотерапевтические теории (в частности, психоанализ) не дают ответа. Это намерение, по-видимому, не было в достаточной мере понято, если судить по тому молчанию, с каким оно было принято. Однако определенно есть и два исключения:
Octave Mannoni сообщил нам, что он рассматривает гипноз как «революционную феноменологию»'. Francois Roustang признает нашу заслугу в том, что мы вновь открыли книгу гипноза, что, по его словам, «вовсе не пустячное дело в то время, когда психоанализ, казалось бы, окончательно похоронил его» [Roustang, 1983, р. 1192]. Он сам несколько раньше, в 1978 г., высказывал идею, что анализ может быть не чем иным, как «продолжительным внушением [Roustang, 1978, р. 69-192] или сотканной нить за нитью симбиотической тканью, в которой элементы бессознательного постепенно включаются в бессловесную коммуникацию под прикрытием речевого анализа». Но эти вопросы также не вызвали особого отклика.
Только в 80-е годы появились заметные изменения. Нельзя сказать, что психоаналитики отказались от привычной позиции по отношению к гипнозу, просто последний становился центром, сосредоточением обсуждений и исследований, касающихся различных областей знаний. Так, в своей диссертации по философии «Фрейдовская тема» Borch-Jacobsen подошел вплотную к проблеме взаимоотношений гипноза и психоанализа. Он более систематизировано изложит этот вопрос в лекции «Гипноз в психоанализе» (1982). По мнению Borch-Jacobsen, противостояние гипноза и психоанализа не выдерживает критики, ибо в основе своей гипнотические отношения и перенесение — это одно и то же (точка зрения, близкая к позиции Mannoni, утверждающего, что «перенесение это то, что остается от одержимости», по типу связи между магнетизмом Месмера и гипнозом [Mannoni, 1980, р. 50].
1 Из переписки Mannoni — Chertok (29.02.80 г.)
Благодаря интересу философов к гипнозу были сделаны и другие вклады в решение проблемы. В сборнике «Гипнозы» Borch-Jacobsen, Michaud и Nancy в хронологическом порядке представили разные тексты, касающиеся интерпретации данного феномена. На этих авторов оказала влияние доктрина Jacques Derrida, который непосредственно не занимался гипнозом, но придавал большое значение вопросу своих взаимоотношений с психоанализом. Он, по собственному признанию, уже давно относится с подозрением к психоаналитическим институтам во Франции и за ее пределами, начиная с Фрейда, — одновременно «пресекать» гипноз и продолжать тайно и постыдно им заниматься»'.
Ту же мысль о новом «безмолвном» введении развивают Morali в статье «Психоанализ опять под гипнозом» и Bougnoux в своей диссертации «Круговое общение». Гипнозу посвящена также книга Gerard «Скрытые вещи с момента сотворения мира» (1978). Henry в «Генеологии психоанализа», критикуя бессознательное в понимании Фрейда, для подкрепления своей точки зрения ссылается на гипнотический феномен, тогда как у Фрейда бессознательное — это сознательное, не представленное в данный момент, но сохраняющее свою характерную структуру; «загипнотизированный не представляет ни другого, ни себя самого, так как он не представляет собою ничего;там, где он сейчас находится, нет никакого представления» [Henry, 1989].
' Из переписки Derrida — Chertok (04.09.84 г.). г Из переписки Morin — Chertok (13.08.82 г.)
Внимание, проявленное философами к гипнозу, напоминает то значение, которое придавали ему в конце прошлого века Janet, Guyau, Tarde, Bergson.
Но уже в начале существования гипноза ( в виде животного магнетизма) на него постоянно ссылались такие великие мыслители, как Biran, Fichte, Schelling, Schopenhauer.
В настоящее время возрождение гипноза отмечается и во многих других областях научных исследований. Мы коснемся здесь лишь некоторых из них. Moscovici (1981) в работе «L'Age des foules», возвращаясь к проблеме, поднятой в 1921 г. Фрейдом в его «Психологии масс и анализе „я"», привел гипнотическое внушение «основная модель социальных действий и реакций». Другой социолог — Morin видит в гипнозе «гордиев узел всякого познания, ключ к пониманию не только человеческого разума, но и, возможно, всего сущего на Земле». В одном из своих последних трудов он выдвинул идею о том, что человек способен на глубокую умственную деятельность, источник которой находится в архаической сфере разума. По его словам, эта деятельность проявляется и в гипнотическом внушении в виде некоего резонанса, возникающего под влиянием одного рассудка на другой [Morin, 1986, pp. 146-147].
Этнолог Heusch сравнивает феномен транса с гипнозом1, тогда как социолог Lapassade, занимающийся также вопросами этнологии, в своей работе «Видоизмененные состояния сознания» сопоставляет три вышеназванные понятия. Такие состояния, которые включают аналогичные психофизиологические процессы, оцениваются по-разному в зависимости от отношения к ним общества, где они наблюдаются. В тех обществах, которые обычно изучаются этнологами, одержимость рассматривается как нормальный феномен и в том случае, когда она возникает спонтанно, и тогда, когда она спровоцирована с лечебной целью; у нас же истерия, будь она также естественной или вызванной, воспринимается как патология, тогда как гипноз, несмотря на свою терапевтическую эффективность, все же окружен предрассудками.
С поэтической точки зрения Payet-Burin сравнивает роль речи в аристотелевском катарсисе и катарсисе Фрейда2; и в том, и в другом она основывается на аффективной власти слов, о чем свидетельствуют внушение и гипноз. Но Аристотель и Фрейд придают этой власти лишь офаниченное значение. То, что заставляет первого связывать удовольствие, получаемое от трагедии, с интеллектуальной, познавательной деятельностью, приводит второго к отказу от метода катарсиса и созданию психоанализа, основывающегося на когнитивном значении языка.
Работы, посвященные дофрейдовскому периоду развития гипноза, способствовали переоценке последнего и в области истории психотерапии. В 1971 г. в монографии «Животный магнетизм» Amadou собрал воедино и прокомментировал работы Месмера. Важная роль, которую сыграл последний, освещена в статье Peter и в работе Rausky (1977) «Месмер, или терапевтическая революция». Американский историк Darnton (1984) в своей книге «Конец просвещения. Месмеризм и революция» показал связь месмеризма с событиями 1789 г. Отметим также появление в «Revue Francaise de Psychanalyse» статьи под названием «От чана Месмера к «чану» Фрейда», первой части исследования, посвященного «предыстории психоанализа». Его автор, Roussillon (1984), хотя и признает оригинальность психоанализа, тем не менее считает необходимым переместить его в ряду других психотерапевтических методов соответственно его значимости.
1 Семинар на тему: «Гипноз, истерия, одержимость» (май, 1986 г.).
2 Семинар, состоявшийся в октябре 1988 г.
Применение гипноза, являющегося одновременно естественным феноменом и излюбленным инструментом исследований, поднимает особую гносеологическую проблему, которой посвящена недавно опубликованная нами совместно с Stengers работа «Сердце и разум. История гипноза от Лавуазье до Лакана» (1989). Известный с давних времен гипнотический феномен оказался, однако, исключенным из многих областей научных исследований, что не способствует его дальнейшему изучению. Речь идет прежде всего о выяснении мотивов такого исключения. Затем мы показываем, что следует сделать, чтобы покончить с подобным положением, внедрить межотраслевую практику исследований, позволяющую осуществлять комплексное изучение всего многообразия отношений, существующих в живой природе, на базе знаний, накопленных в биологии, психологии, этнологии, этологии1.
Наибольшие результаты были достигнуты в области этологии. Определенный интерес представляют работы двух этологов, одновременно являющихся психоаналитиками, Bowlby и Stern. Первый автор особенно подчеркивает значение привязанности, которая характеризует поведение как маленьких детей, так и детенышей животных, инстинктивно ищущих у матери удовлетворения своей потребности в защите. Привязанность, удовлетворение чувства безопасности представляются не менее важными, чем удовлетворение голода или сексуальных потребностей. И хотя Bowlby не делает прямого сопоставления привязанности и гипноза, он допускает «возможность построения гипнотических отношений по модели отношения привязанности, что вовсе не кажется невероятным»2. Что же касается Stern, то в своей работе о развитии детей до периода освоения речи он показал, как голос, жесты, движения, прикосновения матери постоянно «сопровождают» ребенка, объединяют его с матерью, давая ему тем самым понять (т. е. внушая ему), что она разделяет его эмоциональную жизнь. Это внушение, по-видимому, играет первостепенную роль в формировании у ребенка ощущения своего «я». И хотя Stern также не делает ссылки на гипноз, ясно видно сходство между описанным им способом коммуникации, в которой обычное использование языка играет незначительную роль, и индукцией гипноза.
1В 1967 г. нами было уже организовано такое межотраслевое собрание [Chertok, 1969].
2Из переписки Bowlby — Chertok (23.10.86 г.).
В своей работе «Сердце и разум» мы, кроме того, подчеркиваем, что гипноз вновь подвергает сомнению общепринятое деление наук на гуманитарные и естественные. Действительно, он устанавливает между гипнотизером и гипнотизируемым специфическую связь, которая не сводится ни к чисто экспериментальным отношениям, ни к отношениям двух индивидуумов, характеризующихся личностными особенностями, социальным и культурным сходством. Для выяснения данной проблемы мы попытались определить экспериментальный идеал, которым ру ководствовался Фрейд, отвергая гипноз, и показать последствия, к которым привела практическая неудача этого идеала, что Фрейд сам признал в 1937 г. в своей работе «Анализ, имеющий конец и бесконечный анализ». В этой связи мы подчеркиваем, что акцент, который ставится сегодня на сопереживании, выражает определенный (правда, пока подразумеваемый) возврат того, что Фрейд хотел исключить вместе с гипнозом и что в действительности никогда не исчезало из аффективных отношений между аналитиком и его пациентом. Наконец, мы анализируем изменения, которые произошли со времен Фрейда, в мотивировке осуждения гипноза. В целом данная работа затрагивает основополагающую проблему, возникшую у истоков психотерапии, проблему, которую поднимал в свое время Ferenczi, стремясь установить, что обусловливает изменения, происходящие в процессе лечения, какую роль в этом играют эмоциональность и сознание, «сердце и разум».
Психоаналитические институты — стражи догм
В то время как в различных областях науки, о которых мы говорили, отмечалось возрождение интереса к гипнозу, психоаналитики предпочитали оставаться, так сказать, при своем мнении. Один из них, член Парижского психоаналитического общества, не побоялся уверенно заявить в 1980 г. в France-Culture: «Гипноз мертв». Никакого сомнения в том, что его коллеги могли бы лишь подтвердить эту констатацию смерти: Общество психоаналитиков Парижа (SPP) и Общество психоаналитиков Франции (SPF) выступают в качестве стражей догмы. Только эти два общества во Франции, признанные Международной ассоциацией психоаналитиков, являясь последней инстанцией и служа рупором ортодоксальности, устанавливают всеобщие законы и выносят вердикты. Поскольку гипноз объявлен ересью, вопрос о пересмотре данного вердикта даже не ставится, и считать его «умершим», несмотря ни на что, остается для них лучшим способом избежать подобного искушения.
В обычной для них манере деятельности были приняты всевозможные предосторожности с целью защиты от «подрывных» идей. Утверждение членов данных обществ является в этом отношении некоей суверенной акцией, тем более, что не принятые в них кандидаты никогда не получают письменного уведомления с мотивировкой отказа. Подобная практика может лишь подталкивать претендентов к полному конформизму. Надо ли говорить, что нет ничего губительнее для свободы исследований и прогресса научных знаний.
Причину столь неблагоприятного положения дел Viderman (1980), занимающийся также вопросами дидактического анализа, усматривает в подготовке психоаналитиков, о чем он пишет в статье «Деформирующий механизм». Автор, в частности, отмечает: «Общества психоаналитиков играют пагубную роль, сковывая конформизмом живую мысль, которая гибнет, едва родившись, и, будучи не в состоянии способствовать развитию умов, они расширяют институты, увеличивают штаты, плодят инструкции и насаждают бюрократию, несгибаемую и вредоносную, в лучшем случае — совершенно бесполезную». Однако он спрашивает: «...если бы Эйнштейн вынужден был жить в ситуации неприкосновенности теоретической физики Ньютона, смог ли бы он поколебать ее законы?» [Viderman 1980, р. 27, 37].
Такое суждение, прозвучавшее из уст одного из пэров, вызвало бурю протестов среди психоаналитиков. Вслед за этим некоторые из них, дабы продемонстрировать свою готовность к изменениям и полную настроенность учитывать результаты, достигнутые в других областях науки, начали организовывать междисциплинарные коллоквиумы, куда приглашались биологи, физики, математики, представители других областей знаний и где каждый делал сообщение о проведении собственных исследований. Однако эти «параллельные выступления», даже сопровождаемые кратким обменом мнениями, не смогли дать начало совместным исследованиям, касающимся психоанализа, и тем самым способствовать изменению существующей доктрины.
Между тем некоторые аналитики пожелали пойти дальше и наладить сотрудничество со специалистами других отраслей. Так, Lebovici проводил в парижском округе вместе с группой психиатров, психологов, педиатров, гигиенистов раннего детского возраста исследования, посвященные развитию ранних взаимоотношений матери и младенца, что позволило ему познакомиться, в частности, с работами Bowlby и Stern. По достоинству оценивая интерес, который они представляют, Lebovici отдает себе отчет в том, что во многих отношениях они ставят под сомнение теорию психоанализа у детей. Bowlby, впрочем, категорически отвергает последнюю. Stern, со своей стороны, не представляет, каким образом на фрейдовской модели можно описать опыт младенца, оперируя понятиями фантазмов и приписывая ему конфликты между этими фантазмами и реальностью. Для него речь идет о теоретической конструкции, используемой взрослыми, начиная с их собственного опыта, конструкции, которую опровергают наблюдения, сделанные без apriori. Отношения между матерью и младенцем, как уже отмечалось, весьма напоминают по своей сути гипнотические связи, и можно полагать, что они отчасти сохраняются во взаимоотношениях взрослых, «фундаментально проявляясь», по словам Фрейда, феноменом внушения.
Однако Lebovici стремится прежде всего показать, что психоаналитик, предпринимающий исследование ранних взаимодействий, вовсе не обречен на растерянность. Его заключение с этой точки зрения представляется вполне успокаивающим. «Наблюдение и психоаналитическое понимание, — отмечает автор, — позволяют нам в определенной мере отождествлять себя с двумя партнерами, находящимися во взаимодействии, тем самым освобождая нас и давая возможность думать и говорить об этом, описывать это» [Lebovici, 1983, р. 368]. Следовательно, «ребенок как таковой может быть описан с помощью психоанализа». Во всяком случае любопытно, что в исследовании, представляющемся междисциплинарным, делается подобное заключение, постулируются привилегии если не аналитической теории, то по крайней мере аналитического подхода.
Для того чтобы еще одним примером проиллюстрировать догматический склад ума, который развивают психоаналитические институты у своих воспитанников, мы бы хотели сказать несколько слов о релаксаторах. Мы уже упоминали об опыте тех аналитиков, которые в 60-е годы попытались совместить технику аутогенной тренировки с основными данными психоанализа. К ранее названным именам следует добавить Canet-Palaysi, Lehmann, Lemaire, Roux, Sapir, Sorlin. Приемы аутогенной тренировки были упрощены, но оставались направленными на освобождение пациента от внешних стимулов. В таких условиях пациент в состоянии ощущать свое тело. Roux говорит о «протоколировании собственного тела», тогда как Lehmann использует выражение «посредничество тела». Речь идет о возникновении своего рода перенесения вследствие перехода релаксатора из «одного тела в другое» вместе с релаксантом. Таким образом можно подойти к прикосновению к телу, о котором говорит Lehmann, подчеркивая отличие этого «касания» от медицинской пальпации: оно «слегка касается чувствительной струны... будоражит, ворожит, доходит до прикосновения к таким вещам, которых предпочли бы не касаться. Порой легкое, как дыхание, едва ли даже прикосновение, порой нажатие, иногда legato, иногда staccato или даже pizzicato» [Lehmann, 1985, p. 8].
Такие приемы уводят пациента на путь регрессии. Lehmann вполне обоснованно сопоставляет их с техникой, предложенной в 1929 г. Ferenczi под названием неокатарсиса. Однако он не упоминает о том, что Ferenczi подвергся в связи с этим резкой критике. И прежде всего потому, что в то время психоаналитические институты не признавали воздержания. Кроме того, при описании своего метода Ferenczi не скрывал, что больные, у которых он его применял, в некоторых случаях впадали в состояние «настоящего транса... исключительные состояния, которые можно было бы квалифицировать как более или менее аутогипнотические и которые поневоле приходилось сравнивать с ка-тартическими проявлениями, согласно Breuer и Freud» [Ferenczi, 1982, p. 92]. Далее автор добавляет: «Не следует пугаться внезапного появления в современном психоанализе фрагментов старой техники и теории; вспомним в связи с этим, что психоанализ до настоящего времени не сделал ни одного шага в ходе своего развития, который можно было бы вычеркнуть как бесполезный, и надо постоянно надеяться, что обнаружатся новые золотые жилы во временно покинутой штольне».
'Lehmann, «Нейтралитет или профессиональное лицемерие?». Сообщение на коллоквиуме «Нейтралитет психоаналитиков» (коллегия психоаналитиков, 21-23.10.88 г.).
Релаксаторы психоаналитического толка позволяют поставить под сомнение правило умеренности1. Но в противоположность Ferenczi и Schultz (своему «патрону») они остерегались употреблятьслово «гипноз» во избежание малейшего сопоставления их метода с практикой, все еще осуждаемой. Однако состояние, в которое впадают их пациенты, — их выключение из окружающей среды или поток слов, к которому их побуждают с целью выявить их телесные ощущения, — весьма напоминает состояние, наблюдаемое у загипнотизированных субъектов. Нет ли определенного «лицемерия в нежелании признать это?» Почему бы не говорить открыто о гипноанализе? Отметим, наконец, что релаксация психоаналитического типа за пределами Франции не практикуется [Chertok, 1988].
