© Н.А. Рубакин

ГЛАВА IV. Методы библиопсихологического исследования книжного дела. Основные принципы и практика исследования

Начало см. Рубакин Н.А. Психология читателя и книги. Краткое введение в библиологическую психологию. — М.: 1977.

От субъективных характеристик к объективному исследованию

Мы уже имели случай отметить, что библиопсихология стремится стать наукой объективной. Она должна стать такою для того, чтобы дать возможность всякому работнику книжного дела объективно ориентироваться во всей сложности этого дела в любое время и в любом месте. Она должна научить библиотекаря, книгопродавца, оратора быстро разбираться в психических особенностях любого читателя и слушателя по мельчайшим, едва заметным внешним проявлениям, подобно тому как зоолог, будучи знаком с зоологической классификацией, быстро определяет качества всякого вида по его месту в ней.

Объективная классификация книг должна помочь нам ориентироваться в бесконечном разнообразии книжных сокровищ. Объективная классификация авторов должна помочь нам ориентироваться в истории литературы. Такова задача библиопсихологической методологии. Значит идеалом ее должно быть точное знание. Наиболее точными науками в настоящее время являются: во-первых, математика, во-вторых, естествознание и, в-третьих, статистика. Математику мы понимаем как науку о мере и числе, о количестве и о функциональной зависимости величин. Естествознанием в широком смысле слова мы называем науку о реальностях, о фактах и о их констатировании в связи с условиями места и времени.

Статистика представляет собой подсчет однородных фактов. Все другие отрасли современного знания, кроме математики, естествознания и статистики, особенно же так называемые гуманитарные науки, к которым относится и литература, и лингвистика (за исключением некоторых отделов ее), еще очень далеки от идеала, какой достигнут уже математикой и отчасти естествознанием и статистикой. Идеалом библиопсихологии должно стать точное знание настолько объективное, насколько объективность суждения доступна человеку.

Отсюда следует, что одной из важнейших задач библиопсихологической методологии является борьба с субъективностью суждений во всех областях книжного дела. В предыдущих главах было показано, как вскрывает ее теория мнемы: субъективна всякая проекция чужой речи, построяемая всяким читателем или слушателем. Субъективны поэтому и суждения о книгах решительно всех историков и теоретиков литературы, критиков и библиографов, потому что все они принимают свои субъективные суждения за максимально правильные, а то и «единственно верные», тогда как эти самые суждения находятся в функциональной зависимости от их мнем,— наследственной, социальной и индивидуальной. Каждая мнема в большей или меньшей степени искажает реальность: кое-что прибавляет к ее проекции из своих запасов и кое-что игнорирует в реальности, потому что чего нет в мнеме, того не будет и в проекции, построяемой из ее элементов.

Любая книга по всеобщей истории литературы может снабдить массой иллюстраций к тому, что сейчас сказано. История литературы состоит из безапелляционных приговоров, более или менее догматически формулированных. Каждый такой приговор субъективен, каждый представляет проекцию, сооруженную историком, и характеризует не того, о ком он высказан, а того, кто его высказывает, т. е. мнему этого последнего. Судить по такой проекции об авторах и их произведениях, вошедших в историю литературы, столь же ошибочно, как доверяться кривому зеркалу, то выпуклому, то вогнутому, то с желтоватым, то с синеватым оттенком стекла. Смотреть на книги и авторов сквозь какой-нибудь труд по истории литературы — это то же, что смотреть на мир сквозь цветные очки. Совершенно то же самое следует сказать о критических статьях и библиографических заметках. Но и их мы знаем только в качестве проекции нашей собственной мнемы. Если и мы сами напишем критику на критиков, то и наши статьи дойдут до читателей в виде их проекций, а не в виде того, что вложено туда нами. Библиопсихологическая методология должна преодолеть этот «порочный круг» (circulus viciosus), иначе наши субъективные суждения никогда не приблизятся к идеалу точного знания и всегда будут субъективны, и не только в своих оценках, но и в описаниях, и в методах, и в своих рецептах, ныне так щедро рассылаемых по адресу чуть ли не всякого работника книжного дела.

Бесспорно библиопсихологическая методология должна заключать в себе и библиопсихологическую рецептологию, так как всякой теоретической науке соответствует наука прикладная. Но сочинять рецепты имеет смысл только тогда, когда они не субъективны. Субъективно сочиненный рецепт может превосходно подходить к мнеме того, кто сочинил и даже испробовал его. Но из этого вовсе не следует, что этот превосходный рецепт подойдет столь же хорошо и ко всякой иной мнеме. Библиопсихологическая методология должна ставить себе задачей бороться и с субъективностью рецептов. И задача эта в высшей степени трудная, так как сочинять рецепты для других — занятие весьма приятное. Еще приятнее формулировать их догматически, в виде чуть ли не приказов. Но всем таким рецептам грош цена, если они не имеют под собой прочного фундамента биологии, психологии и социологии. Трудность борьбы с субъективностью суждений и рецептов сильно увеличивается еще тем, что их авторы совершенно не замечают своей собственной субъективности, иногда просто-таки по недостатку разносторонних знаний, т. е. по своему невежеству, а иногда в силу своей самоуверенности, от отсутствия психологической подготовки и в особенности от незнакомства с основными законами библиопсихологии и теорией мнемы, которая в корень подрывает субъективность и самоуверенность всяких суждений.

Основные принципы библиопсихологической методологии

Следующие основные принципы объективного исследования психологических явлений в области книжного дела логически вытекают из теории мнемы.

Первый принцип: прежде чем исследовать какой-либо объект книжного дела, необходимо исследовать самого исследователя

Мы познаем все путем сравнений. Самих исследователей мы можем характеризовать лишь путем сравнения их с каким-нибудь другим исследователем. Это нам выяснит, в какую сторону один ,из них уклоняется сравнительно больше, чем другой, как в своих наблюдениях, так и суждениях, и оценках и т. д. Имея перед собою бесконечное число самых разнообразных, противоречивых и даже противоположных оценок одного и того же явления, как разобраться в них и как выяснить, которые из них ближе или дальше от реальности? Ныне изучаются и изучаются объекты исследований. Но почему же не исследуются сами исследователи? Уже одно это делает все суждения вполне субъективными. С библиопсихологической точки зрения, начинать изучение психического коррелята книжного дела необходимо не иначе, как с исследования самого исследователя. Да каков же он сам? Какого он социального типа (классового, профессионального, национального и т. д.) и какого типа психического? (аналитик или синтетик? теоретик или практик? Беспристрастный или пристрастный, и если да, то в сторону каких эмоций он уклоняется, сравнительно с тем, кого с ним сопоставляют?) Ответить на такого рода вопросы, логически вытекающие из теории мнемы, это значит сделать поправку на того, кто их высказывает.

Таким образом, первый основной принцип библиопсихологической методологии сводится к необходимости найти способ делать поправки на исследователя, на читателя, на наблюдателя, на слушателя, на историка литературы, на критика, на библиографа. Необходимо найти способ делать поправку не только качественную, но и количественную. Такую поправку знаменитый немецкий астроном Бессель называет личным уравнением исследователя. Он же применил ее в области астрономии. Заметив, что данные очень точных астрономических наблюдений, производимых, во-первых, им самим, а во-вторых, его ученым помощником Аргеляндером над прохождением звезды через меридиан всегда разнятся меж собой более или менее на одну и ту же величину, Бессель пришел к выводу, что эта разница зависит не от плохого качества астрономического инструмента и не от неловкости самих наблюдателей, а от их психических свойств (выражая этот факт в терминах библиопсихологаи — от свойств мнемы). И вот Бессель стал печатать на каждом своем исследовании свое личное уравнение, — поправку на исследователя, т. е. на самого себя: Бессель — Аргеляндер = 0,22.

Личное уравнение представляет собою сравнение двух, или нескольких, или многих исследователей, — объективное сопоставление их субъективных особенностей. При этом один из них сравнивает другого, например, с самим собою. Один принимается за мерку сравнения, все равно какую. Поэтому вопрос об исследовании самого исследователя тесно связан с вопросом о мерке сравнения. Припомним, как измерялась высота гор до тех пор, пока не стали ее измерять от уровня моря, или как измерялась сила электрического тока, пока не была выработана единица ее измерения. Если безусловно необходимо иметь единицу сравнения, чтобы делать поправку на исследователя относительно несложных и объективных явлений астрономических, то тем более необходимо делать поправку в случае исследования явлений столь сложных и субъективных, каковы разные области книжного дела. Теория мнемы указывает, во-первых, возможность делать такую поправку, во-вторых, способы делать ее. <...>

Принцип этот был нами впервые формулирован в 1889 году в нашем «Опыте программы исследования литературы для народа» (Спб., 1889, стр. 6-7) и в журн. «Русское богатство» (1889 г., № 5-6). Прежде чем приступить к исследованию читателей и др. явлений книжного дела, мы сочли необходимым исследовать самого исследователя. В 1889 г. мы писали: «Необходимо ввести в программу для собирания сведений о литературе для народа ряд вопросов, ответы на которые послужат к характеристике самого собирателя сведений и его отношений к окружающим». Эти вопросы читатель и найдет в I главе нашего «Опыта программы». Социальное и психологическое значение так формулированного почти 40 лет тому назад принципа, от которого нам не пришлось отступить и до сих пор, было тогда не понято интеллигенцией. Но оно было понято теми рабочими и крестьянами, которые в 1889-1906 гг. прислали нам свои ответы на «Опыт программы» (более 5600 ответов). Тогда же эти ответы позволили нам сделать поправку на читателя буржуазного, пролетарского, крестьянского и др.¹

Второй принцип библиопсихологической методологии: натуралистический (биологический и психофизический) подход к объекту исследования

Психический коррелят книжного дела должен изучаться не только как явление культуры, но и как явление природы. Таковым является как сам работник, так и его труд, а значит и книжное дело как трудовой процесс (см. выше, гл. I). Изучать книжное дело и его психический коррелят — это значит вникать в работу как социального коллектива, так и индивидуального организма, в работу его органов, клеточек, молекул, атомов и электронов, — до предела доступной человеку ясности и глубины понимания. С такой точки зрения, читатель читающий книгу, - это значит психофизический организм, подвергающийся действию особого инструмента, называемого книгой, как источника раздражений-возбуждений в мнеме этого организма, его реакции. При этом изучению подлежат: во-первых, раздражители разных типов (печатное, рукописное и устное слово); во-вторых, обусловленные ими энграммы и экфории и другие мнематические явления, в-третьих, естественные и условные рефлексы как основные элементы поведения. Логическим выводом из этого принципа является исследование поведения по методам бихевиоризма. Этот второй принцип библиопсихологической методологии был впервые нами формулирован на публичном заседании в Институте Ж.-Ж— Руссо в Женеве 22 октября 1916 г.²

Третий принцип библиопсихологической методологии: примат объективного исследования над интроспективным

Об этом уже шла речь в I главе. Библиопсихология как наука объективная не может считать интроспекцию своим главным методом, так как данные интроспекции не представляют собою надежного источника объективных знаний. Субъективные показания подлежат объективному контролю. Но всякий контроль предполагает существование того, что контролируется. Его объектом являются интимные переживания, напр. читателя, писателя, оратора, слушателя и т. д. Такие их переживания суть неустранимые звенья в общем ходе реакций, независимо от того, доходят они или не доходят до сознания. Нельзя изучать процесса чтения, не принимая во внимание самых субъективных переживаний читателя, каковы, напр., чувство удовольствия или страдания, радости или грусти, интереса или скуки и т. д., какими сопровождается этот процесс: всякий читатель живет своими интимными переживаниями, независимо от того, условные или безусловные рефлексы они. Работа, ее процесс, ее цель и результат неотделимы от той оценки, какую им делает сам работник со своей интимнейшей точки зрения. А эта последняя обусловлена качеством и количеством его переживаний (социальных и индивидуальных), экфорируемых в процессе работы. Переживать их — значит оценивать самое дело. Даже самые интимные переживания читателя должны рассматриваться как реакция с его стороны, потому что всякая экфория есть реакция. Об этом мы уже говорили в III главе, и об этом придется напомнить еще не раз. Библиопсихологическая методология считается с самыми интимными переживаниями работника и их изучение считает своей целью, тогда как объективный метод — лишь средство, ведущее к этой цели. Выбросить интимную сторону процесса, наиболее ценную для субъекта, это то же, что забыть человека — мыслящую, чувствующую и страдающую личность человеческую, свести на нет все книжное дело, наконец, свести на нет все самые высокие социальные идеалы, не иначе как для блага трудящегося человечества проводимые в жизнь и защищаемые. Отсюда вывод: интроспективными переживаниями работника осмысливается объективное исследование книжного дела ³. Поэтому субъективные мнения читателей о книгах и слушателей о чужих речах представляют собой очень ценный материал для библиопсихологического изучения книжного дела. Но так как и эти мнения, высказанные или написанные читателями, суть их проекции, как и наши мнения об этих мнениях, то мы должны найти способ изучать книгу независимо от мнений. Отсюда:

Четвертый принцип библиопсихологической методологии, тоже логически вытекающий из теории мнемы

Он определяет последовательный ряд этапов библиопсихологического исследования всех основных факторов книжного дела: от изучения процесса чтения к изучению читателя, чрез изучение читателя к изучению качеств книги, независимо от свойств читателя; от такого изучения (объективного) произведений всякого автора к определению свойств автора как возбудителя различных переживаний. Таким образом, исследования психических явлений, связанных с книжным делом, должны начинаться с психологии читательства. Как известно, до самого последнего времени оно исследовалось лишь случайно, и больше ради курьеза. Все значение его изучения для методологии игнорировалось. В 1890 г., в публичном нашем докладе, читанном 13 ноября в Спб. Комитете грамотности, мы поставили изучение психологии читательства во главу угла⁴ и настаивали на том, что психология читательства достойна самого серьезного и внимательного изучения как с социологической, так и с психологической точек зрения, и что это изучение должно стать неотъемлемою частью теории и истории литературы. «История литературы, говорили мы тогда, не есть только история возникновения идей, но и история распространения их в массе читателей, история борьбы этих идей за свое существование и за преобладание в читательской среде. Читающая публика — вот та арена, на которой главным образом и прежде всего происходит эта борьба, впоследствии захватывающая нередко даже полуграмотную и неграмотную массу. Поэтому ничто так не характеризует степень общественного развития, степень общественной культуры, как уровень читающей публики в данный исторический момент. В читателе, так сказать, отражается общественная жизнь, как в капле воды отражается окружающая среда». В наших статьях в «Русской мысли» и др. (1892-1906 гг.) мы неоднократно настаивали на необходимости слить историю читательства с историей литературы. Исследование читательских интересов логически приводит к изучению читателя и процесса чтения, который протекает в разных личностях по-разному, в зависимости от свойств мнемы. Исследование читателя дает возможность отделить индивидуальные элементы его мнемы от особенностей, присущих всему социальному коллективу, и субъективные оценки читателя, книги и автора от объективных элементов их. И правда, всякий читатель знает всякую книгу только в качестве своей (субъективной) проекции, т. е. комплекса возбужденных ею переживаний. Но какие из этих последних зависят от свойств книги, а какие от личности самого читателя? Необходимо найти способ отделить первые от вторых, и только таким путем выяснятся качества самой книги независимо от того, кто читает ее. Значит, прежде всего необходимо изучить читателя по его реакциям, — возможно большее число читателей, — сравнить качество и количество испытываемых ими переживаний, изучить средний уровень их, а также индивидуальные уклонения разных читателей от этого уровня. Так выясненный средний уровень явится общею меркою для сравнения индивидуальных читателей, а вместе с тем он же характеризует коллектив. Сопоставлять индивидуального читателя с средним уровнем — это то же, что изучать личность сравнительно с коллективом и обратно. Каждая личность характеризуется амплитудой, т. е. степенью удаления ее от среднего уровня. Таким способом индивидуальностью читателя исследователь отнюдь не пренебрегает, но он характеризует ее, сравнивая со средним уровнем. А этот последний безличен. Работник книжного дела, всегда имеющий то или иное отношение как к личностям, так и к социальному коллективу, должен знать и понимать и личность, и ту социальную среду, в какой она пребывает. Отсюда:

Пятый принцип библиопсихологической методологии: совмещение общественного и индивидуального подхода к человеку, его коллективизации с индивидуализацией

Этот принцип также является логическим следствием из теории мнемы: мы знаем из закона И. Тэна, сколь важную роль играют в каждом из нас энграммы социального происхождения, к которым нельзя не причислить и энграммы индивидуальной мнемы <...> Социальная мнема, как мы уже сказали, нивелирует индивидуальную. Тем не менее, с этой последней нельзя не считаться в силу того громадного значения, какое имеют в нашей жизни интроспективные интимные переживания (см. выше III принцип). Но так как большинство имеющихся в нас энграмм социального происхождения, то и социальный подход к индивидуальной мнеме представляет большие практические преимущества: он увеличивает вероятность не ошибиться. Поэтому еще в 1889 г. в нашем «Опыте программы исследования литературы для народа» мы определенно выдвинули социальный, а не индивидуальный подход. Еще около 40 лет тому назад мы там доказывали, что одного индивидуального подхода и индивидуального изучения читателя и читательства совершенно недостаточно для изучения книжного дела. Тогда же изучение читательства было поставлено нами социологически, перенесено с индивидуальной на социальную почву. В нашем «Опыте программы для исследования литературы для народа» мы между прочим писали:

«Сведения о том, что читает народ и какое впечатление производит книга на него, только тогда могут послужить материалом для тех или иных обобщений, когда мы будем знать условия жизни этнографические, экономические, юридические, исторические и черты умственной и религиозной жизни в той местности, где собирались сведения». «Программа должна иметь в виду и условия жизни населения данной местности, и взаимные отношения между ним и собирателями сведений, должна иметь в виду и город, и деревню, и фабрику, и казарму и проч. Такою постановкой вопроса достигается его широта и глубина». Вся вторая глава нашего «Опыта программы» посвящена социально-экономической стороне читательства. Что касается самой программы, то она, как и всякая анкета, представляет собой социальный и массовый подход к вопросу, а вовсе не индивидуальный. На этой точке зрения полной целесообразности мы стоим и до сего дня. Только малая осведомленность некоторых наших критиков и их незнакомство с литературой вопроса вообще и с нашими литературными работами в частности может объяснить те детские обвинения, какие они возводят на библиопсихологическую точку зрения, не будучи знакомы с нею как следует.

Обширный материал, собранный при помощи «Опыта программы», начиная с 1889 г., позволил еще более углубить социологическое изучение психологии читателя, связав ее с экономическим фактором. В наших «Этюдах о русской читающей публике» ⁵, составленных на основании этого материала, мы еще в 1892 и 1893 гг. между прочим писали, стараясь подчеркнуть теснейшую связь читательства с классовой психологией читателей и связь этой последней с социально-экономическим укладом жизни и с организацией производства:

«Материалы (рукописные ответы на наш «Опыт программы») присланы нам из двух сфер или областей: деревни и фабрики. Правда, эти две области имеют между собой кое-что и общее: среди фабричных немало крестьян-земледельцев, которые зимой— на фабрике, летом — в деревне; многие фабричные если и остаются на фабрике круглый год, все-таки связи с деревней не прерывают: у них там семья и земля, там привязанности и интересы. Но, рядом с этими полукрестьянами, полуфабричными, есть собственно фабричные, безземельные, кочевые, не имеющие ничего общего с деревней, и таковых, как известно, с каждым годом, становится все больше и больше. У фабрики и деревни — у каждой — своя физиономия, свои привычки, своя, если можно так выразиться, амплитуда жизни: в деревне — от страды до страды; на фабрике — от получки до получки. У читателей из той и другой области есть немало своеобразных особенностей: читатели эти не совсем одинаковы и по вкусам, и по подготовке, и по потребностям». Таким образом исследование читательских типов еще 35 лет тому назад было поставлено нами не на индивидуальную, а на социологическую почву, причем на первое место был выдвинут классовый коэффициент. Читатель из трудящихся классов (пролетарии и крестьяне) были сопоставлены или противопоставлены с читателями из буржуазии (стр. 162 и след.). Индивидуальные читатели тогда же стали изучаться нами как типичные образцы, показатели социальных отношений. Еще более была углублена нами в 1895 г. — 1906 г. (в наших статьях в жури. «Новое слово», «Начало», «Образование», «Русская мысль», «Жизнь») та же точка зрения на социальный элемент психологического изучения читательства. (См. наши статьи: «Искорки», «Взыскующие града», «Битые читатели», «Читатели-писатели», «На рабочем кладбище» и т. д.). Та же постановка проходит во всех наших работах до сего дня.

Примат социального подхода ясен сам собою из теории социальной мнемы, а он естественно предполагает и подход индивидуальный, так как каждый социальный коллектив состоит из индивидуальностей различных психических типов. При этом разные психические типы имеются в одном и том же коллективе и разных количествах. Их процент к общему числу членов коллектива можно определить по библиопсихологическому методу, о чем и будет речь ниже. Различием психических и социальных типов обусловлено различие и подхода к разным индивидам. Отсюда вывод: коллективизация предполагает индивидуализацию и обратно.

Без этой последней коллективизация выродилась бы в культуру стадности.

Из предыдущего видно в достаточной степени, что еще с 1889 г. автор этой книги стоит на социальной, а вовсе не на индивидуалистической точке зрения. Автор не более индивидуалист, чем тот биолог, который на отдельных организмах изучает анатомию и физиологию hominis sapientis.

Но, разумеется, целью коллективизации отнюдь не должна быть культура стадности. Творчество, как мы уже сказали, индивидуально. Кадры сознательных работников это то же, что кадры инициаторов. Отсюда вывод: коллективный подход должен быть вместе с тем и индивидуальным, т. е. коллектив в своих целях должен использовать не только социальную, но и индивидуальную мнему, сливать мнему социальную с индивидуальной, не обострять, а стирать границы между ними. <. . .>

Четвертый основной закон библиопсихологии: закон консонанса и диссонанса эмоций

Шестой принцип библиопсихологической методологии. Основной закон библиопсихологии — закон, консонанса и диссонанса эмоций

Закон этот регулирует психологию подхода человека к человеку, напр. говорящего к слушающему, пишущего к читающему и обратно. Он же одинаково приложим к отношениям индивида к коллективу и обратно. На психологию подхода работника книжного дела обыкновенно обращают, очень мало внимания. Подходом заведуют привычки, автоматизм, шаблон, рутина и вообще рефлексы как естественные, так и условные. А между тем, с библиопсихологической точки зрения, психологию подхода человека к человеку необходимо поставить во главу угла всей практики и методологии книжного дела, потому что от этого подхода зависят буквально все проекции, какие только каждый из нас создает из элементов своей мнемы как печатному, так и рукописному, и устному слову. Мы уже знаем, что все эти наши проекции чужой речи сооружаются каждым из нас ,из элементов нашей мнемы, а эта комбинационная работа обусловлена эмоциональным состоянием человека, его настроением, чувствами, страстями, инстинктами, господствующими в нем в данный момент. Известно также, что эмоции тоже способны энграфироваться и экфорироваться в мнеме. Значит, стоит только, чтобы во время подхода какое-нибудь чужое слово, или жест, или выражение лица, или тон голоса экфорировал в другом субъекте эмоцию отталкивания, то, с поразительно механической правильностью в тот же момент начинается перегруппировка элементов мнемы. Она происходит и в том, к кому подходят, и, по рикошету, в том, кто подходит. Так создается определенно неблагоприятная почва для словесного посева раздражений-возбуждений в мнеме собеседника, а вмешательство неблагоприятствующих эмоций нередко в корень переделывает и самый процесс подхода, и результат, и цель его. В этом легко убедиться, присматриваясь, напр., к психологии полемистов. Нередко их спор начинается с интеллектуальных доводов. Затем очень быстро возбуждаются какие-нибудь эмоции, обыкновенно отрицательные. Они вскоре переходят в более или менее отталкивательные, разъединяющие, а таковые — в прямо враждебные. Закон консонанса и диссонанса эмоций можно формулировать так:

Печатное, рукописное и устное слово понимаются положительно или отрицательно, в зависимости от того, какие эмоции преобладают в читателе или слушателе.

Положительные (обоюдно-притягательные) эмоции приводят к оптимуму и к максимуму обоюдного понимания, тогда как отрицательные (отталкивательные) к минимуму и к пессимуму его.

Это значит: если субъект А излагает субъекту Б идеи, какие считает своими, и субъект Б, этот последний не согласится с А в том случае, когда чувствует к нему враждебную эмоцию, хотя тот и преподносит ему его же собственные идеи. И обратно: если человек чувствует сильную симпатию к тому, кто излагает чуждые ему и даже противоположные идеи, он с ними согласится. Влюбленная парочка смотрит на мир вроде как одними и теми же глазами. Но стоит ей рассориться, и у каждого появятся свои особые взгляды и мнения — «те, да не те», по выражению Островского. Если ученик питает притягательные чувства к учителю, его притягивает и та наука, которую тот преподает. Нелюбимый учитель внушает отвращение и к любимой науке, хотя бы даже и подходящей к личным особенностям учащегося, и это независимо от их психических и социальных типов. Люди потому так плохо понимают друг друга, что живут обыкновенно разными эмоциями. Максимум возможного обоюдного понимания существует только при консонансе притягательных эмоций. Для всех нас чужие мысли не так интересны, как чужие чувства. Возбудив в религиозном человеке вражду к себе, пропагандист атеизма даже самыми умными своими речами ничего кроме вражды к атеизму не возбудит. На той же психической почве держится весь смысл пословицы: «Насильно мил не будешь». Также приводит к неизбежной неудаче и стремление затащить людей в рай за волосья. Это лучший способ внедрить идеи, прямо противоположные тем, какие желаешь внедрить. Это видно из того, что книги, составляемые и издаваемые с одной целью, начинают действовать в прямо противоположном направлении, если эмоции их читателей изменились тоже в противоположном смысле. Так, напр., при царизме казенная миссионерская антисектантская литература много помогала распространению сектантства, а секретные циркуляры министра внутренних дел о фабричной инспекции — успехам рабочего движения. Возбуждая эмоцию, враждебную царизму, эти документы возбудили и враждебные идеи. Эмоциональный элемент играет в процессе подхода первенствующую роль, а интеллектуальный — второстепенную. Эмоциями определяются такие интеллектуальные процессы, как внимание, воображение, запоминание, воспоминание, интерес, а также волевые, как стремления, желания, хотения. Идеи, миросозерцания неизбежно меняются, если изменились эмоции. Отсюда большой интерес изучения напряженности эмоции и ее колебаний в ходе времени. <. . .>

Из вышесказанного вытекает целый ряд следствий, интересных в методологическом отношении. Подход исследователя к исследуемому, говорящего к слушающему, пишущего к читающему имеет в области книжного дела первостепенное значение. Подход этот бывает интеллектуальным, эмоциональным и волевым. Интеллектуальный подход совершенно недостаточен, потому что знания и понимание зависят от эмоций в большей степени, чем эмоции от знаний и умственного развития. Волевой подход также недостаточен: всякое налезание возбуждает целый вихрь отталкивательных эмоций в том, на кого налезают, напр. эмоции опаски, недоверия, обиды, страха, недовольства и даже злобы. Все эти эмоции отодвигают исследователя от исследуемого. При подходе человека к человеку исследование обоюднопитаемых эмоций, при прочих равных условиях, приобретает большее значение, чем исследование интеллектуальных отношений.

Общие методы научного исследования в приложении к библиопсихологическому изучению книжного дела

Мы будем говорить теперь, во-первых, о приложении общих научных методов к исследованию библиопсихологических явлений, во-вторых, о специальных методах библиопсихологии. Вторые, разумеется, не исключают первых. Стремясь превратить библиопсихологию в одну из отраслей точного знания, мы не можем не опираться на методологию этого последнего. Подходя к книжному делу как к объекту изучения, мы должны:

1. Начинать не с рецептов и общих рассуждений, а с констатирования и обстоятельного и глубокого изучения фактов в данных условиях социального коллектива, места и времени этих условий;
2. Собирать и затем классифицировать так изученные факты статически и динамически;
3. Формулировать обобщения, индуктивным путем установленные. Примерами таких обобщений могут служить четыре основных закона библиопсихологии, формулированные на предыдущих страницах этой книги;
4. Проверять всякое такое обобщение фактически же, не доверяя ни спекулятивным рассуждениям, ни логическим ухищрениям.

Одним из способов их проверки является предвидение. «Знание ведет к предвидению, предвидение к действию». Этот афоризм Огюста Конта должен лечь в основу библиопсихологической методологии. Индуктивный характер библиопсихологии позволяет предвидеть не только самые простые, но, как увидим ниже, и очень сложные явления в области книжного дела, предугадывать реакции и вообще поведение и выяснять с большей или меньшей точностью вероятность их повторения. Так, напр., зная тип наследственной, социальной и индивидуальной мнемы субъекта, библиопсихолог получает возможность с большой вероятностью предвидеть, какие мнения выскажет этот субъект о какой книге. Зная, как подействовала на данного читателя такая-то книга, мы уже имеем возможность определить целый ряд качеств его мнемы и потому предвидеть и его отношения к другим книгам того же типа. По отношению субъекта к разным наукам можно судить о его психическом типе. Так, напр., тот, кто любит математику (алгебру), обыкновенно любит и книги аналитического и дедуктивного типа. Уменье предвидеть хотя бы только самые главные, характернейшие реакции читателя на ту или иную книгу (всего лишь 6-7 реакций) имеет огромное значение для всякого работника книжного дела, так как дает возможность фехтовать книгой — давать читателю в руки такой раздражитель, какой не может не вызывать именно те реакции, которые желательны.

Общие методы науки, разумеется, могут быть полезны и для библиопсихологических исследований. К их числу относятся:

А. Методы изучения индивидуальных явлений:

1. Наблюдение.
2. Естественный эксперимент.
3. Лабораторный эксперимент.

Эти три метода дают возможность изучать библиопсихологические явления не только в качественном, но, в некоторых случаях, и в количественном отношениях, т. .е. измерять их.

Б. Методы массового наблюдения (статистические).

Здесь не место объяснять самую суть каждого из этих методов. Кто с ними не знаком, должен обратиться к учебникам логики, психологии и статистики. Скажем лишь несколько слов об использовании этих методов в целях изучения психического коррелята книжного дела. В большинстве случаев, объективное его исследование сводится к изучению материальной стороны его, С библиопсихологической точки зрения изучение книжного дела состоит в объективном исследовании содержания речи, а это последнее, как мы показали уже, представляет собою проекцию, которая есть не что иное, как явление психическое и субъективное. Задача наша в том, чтобы это субъективное изучать объективно: Содержание речи состоит не из черных букв на белом фоне и не из звуков человеческого языка, а из тех психических явлений, какие возбуждаются материальным предметом (книгой, звуками речи, читателем, писателем) в коллективе и индивиде. Лишь знакомство с психическим коррелятом может ввести работника книжного дела в самую глубину этого последнего. Работник должен научиться наблюдать психический коррелят, экспериментировать над ним, подводить статистические итоги реакциям, характеризующим самые интимные переживания: читательские, писательские и т. д. Работник книжного дела не должен быть таким библиографом, которому интересна книга лишь как вещь — такого-то формата, такого-то шрифта, такого-то веса, с таким-то заголовком и таким-то значком децимальной системы. Такая библиография не делает работника книжного дела мощным и непреоборимым борцом и распространителем научной истины и альтруистического общественного настроения. Настоящая библиопсихологическая библиография есть библиография книжного содержания как возбудителя психических явлений и зависимости от качественной и количественной стороны читательской мнемы. Иначе говоря, центр тяжести нынешней обычной библиографии должен быть перенесен из книги материальной в психологию книжного содержания. Эта последняя и должна стать объектом всех научных методов. Библиография относится к библиопсихологии, как анатомия трупа относится к физиологии и психологии живого человека, члена социального коллектива.

Еще одна очень распространенная ошибка в изучении книжного дела: исследователи нередко считают концом своей работы то самое, что в сущности представляет лишь начало ее. Так, напр., автор, издатель, торговец, библиотекарь, педагог, всучив какую-нибудь книгу или книги читателю, уже думают, что сделали свое дело, совершили нечто полезное и положительное. С библиопсихологической точки зрения, ими еще ничего не сделано ни полезного, ни положительного, потому что задача работника гораздо сложнее, чем ему кажется благодаря его незнакомству с основами библиопсихологии и теорией мнемы.

Из книг распространенных, всученных читаются далеко не все; из книг прочитанных усваивается обыкновенно самая ничтожная часть; из того, что усвоено, ничтожная часть ничтожной части действует на читателя и на его доведение, и еще более ничтожная часть действует на поведение читателя в направлении, желательном с точки зрения того, кто всучил читателю данную книгу. Работой такого распространения книг могут быть довольны только слепые формалисты, мертвецы книжного дела, и только те, кто закрывает глаза на самую суть. Интересно при этом наблюдать, как, ради собственного утешения, работники вылавливают то один, то другой «светлый фактик», доказывающий плодотворность их работы по распространению книг, и при этом се замечают, сколь ничтожно число таких светлых фактов и как склонны они сами обобщать всякое отдельное светлое явление, не желая замечать подавляющей массы своего, в сущности, безрезультатного или почти безрезультатного труда. Разумеется, мы отдаем все должное и любви к делу, и энергии, и самоотвержению работников книжного дела, но не можем не сказать, что при рациональной, библиопсихологической постановке они несомненно дали бы гораздо большие результаты. Смысл и работ, и жизни среди книг скрывается не иначе, как в читательской мнеме. Ее-то и надо изучать всеми научными методами, каковы суть: наблюдение, эксперимент и статистический подсчет.

Применение всех этих методов к исследованию психического коррелята книжного дела встречает ряд очень серьезных затруднений. Из них главные получили в науке следующие названия:

1. Ложь свидетельских показаний (вопрос, впервые поставленный на обсуждение как объект науки профессором Э. Клапаредом).
2. Внушение.
3. Самовнушение.

Наблюдая какое-нибудь явление, напр. читателя, мы обыкновенно не видим того, что есть, а видим то, чего нет,— это смотря по тому, какова наша мнема и как она функционирует в данный момент. Всякое наблюдение, хотя бы самого замечательного из самых замечательных натуралистов, всегда бывает более или менее несовершенным. Это доказывается теми коррективами, какие вносятся в него последующими наблюдателями, пользующимися более совершенными инструментами (микроскопом, телескопом и т. д.). Кроме того, мы очень неточно, неясно, сбивчиво и вообще несовершенно излагаем то, напр., что нами замечено. Часто мы говорим не то, что думаем, а думаем не то, что чувствуем. Ложь по отношению к другим всегда пополняется ложью по отношению к себе самому. Наше изложение делается известным слушателю лишь как его проекция. Описания одного и того же факта, сделанные несколькими наблюдателями его, никогда не совпадают одно с другим вполне. И тем больше не совпадают, чем сложнее факт. Особенно это можно сказать о психологии книжного дела. Кроме того, всякое наблюдение сопровождается забыванием тех или иных деталей, которые затем пополняются из посторонних запасов мнемы, из ее энграмм, полученных в ином месте и в иное время. На качестве психических наблюдений сказываются и физические недостатки свидетеля (напр., его близорукость, нервность), и его минутное настроение, и уровень знаний, и его психический и социальный тип. По опытам В. Бехтерева, «самих испытуемых удивляют те искажения, которые они же и допускают при непосредственном воспроизведении только что виденного, когда эти искажения они имеют возможность сравнить, напр., с фотографией события». Среди исследователей книжного дела много ли таких, которые задумывались бы о возможности своей собственной подсознательной лжи и делали бы усилия, чтобы замечать ее? И многие ли дают себе отчет о собственном желании или нежелании сказать истину, особенно если она не согласуется с их привычным мироощущением, их догматизмом, их верой, их «убеждениями» и т. п. иррациональными элементами психики? Психические же факторы сплошь и рядом искажают и приемы, и результаты изысканий статистических. Напр., сам того не сознавая, исследователь подтягивает и программу, и факты к своим целям, снабжает их комментариями, соответствующими его мнеме, и превращает таким способом как будто объективный материал в ту же ложь свидетельских показаний, заставляя участвовать в такой своей лжи и всех тех, кто давал ему показания. Комментарии суть те же проекции, а доверие к статистике всегда больше держится на вере, а не на соответствии цифровых данных с реальностью. Далее, передавая наши наблюдения другим мы уже испытываем внушения, от них идущие, и не только в виде вопросов, но и в виде выражений лиц, мимики и пантомимики, интонаций голоса и т. п. Мы невольно приспособляемся к другим и, в свою очередь, влияем на тех и поддаемся переменам, какие произошли в них под нашим же влиянием, поддаемся внушениям, от них идущим. А. Бинэ называет внушения «холерой в области психологии», так как они заразительны не меньше, чем холера. Внушение самое распространенное явление в области книжного дела. Тот же А. Бинэ показывает, напр., что всякая дилемма, всякое «или — или» уже является источником внушения. Тоже и предисловие к книге, и оглавление ее, и заглавие, и поза и голос оратора, и т. п. Экфорируя разные мнематические явления, всякое внешнее раздражение влияет на наше поведение. Как выяснил проф. Ш. Бодуэн, внушение, идущее со стороны, становится действенным лишь в том случае, если переходит во самовнушение. Это зависит опять-таки от состояния мнемы. Внушение и самовнушение относят нас от реальности, словно поток, а мы, давая другим советы и указания, составляя вопросники и т. д., в свою очередь делаем внушения, возбуждаем самовнушения и таким способом отдаляем исследователя от реальности. Отрицательная роль внушений и самовнушений в познании реальности яснее всего можно видеть, наблюдая психологию допроса, опроса, экзамена. Спрашивающий внушает себе и другим идею виновности подсудимого. Экзаменующийся внушает себе веру в свое незнание. В том и другом случае слова чужой речи экфорируют эмоции, влияющие на подбор материала при постройке проекции, и в результате невинные люди идут на эшафот, а очень сведущие студенты проваливаются. Нетрудно понять, что объективность опросов, допросов и экзаменов не более как фикция, а она от объективной истины еще дальше, чем земля от звезды Вега.

Все сейчас сказанное приводит к необходимости поставит самую методологию на психологическую, а значит и биологическую почву и ввести в библиопсихологическую методологию, во-первых, психологию наблюдения, во-вторых, психологию эксперимента, в-третьих, психологию статистики. У всякого метода исследования есть свой психический коррелят, и забывать о его существовании — это лучший способ доказать примитивность, грубость и невежественность своего суждения о книжном деле.

Методы библиопсихологических исследований

Методы библиопсихологических исследований можно расклассифицировать прежде всего по их объектам. Этими последними могут быть или социальный коллектив, читающая масса этого коллектива, или индивид.

Противопоставлять оба эти объекта один другому, как мы уже говорили не раз, было бы совершенно неправильно.

Во-первых, между индивидом и социальным коллективом имеется ряд переходных форм, в виде групп все более и более многочисленных и вместе с тем отличающихся одна от другой качественно. Таков, напр., читающий кружок, семья, община, группы этих групп и т. д., вплоть до всего человечества включительно. Всякий коллектив всегда является индивидом, юридической, или социальной, или национальной, или иной какой личностью по отношению к социальным группам все более высокого порядка.

Во-вторых, нет никакой возможности составить ясное и точное понятие о читающем коллективе, не изучая читающего индивида, потому что всякий коллектив составлен из различных психических типов, входящих в его состав в разных пропорциях.

Характеризовать читающий коллектив — это значит указать, какой психический тип, в какой пропорции входит в него. Разные психические типы по-разному распределены по социальным группам, классовым, профессиональным, сословным, конфессиональным и т. п. Массовая статистика чтения может дать представление о составе данного коллектива из разных психических и социальных типов лишь в том случае, если будет выяснено, в чем состоит особенность каждого из этих последних. Так, напр., если массовая статистика показывает, что в данном коллективе больше всего читаются книги по рабочему вопросу, этот факт (допустим, что он констатирован) еще не характеризует всего читающего коллектива. Необходимо выяснить, какая социальная группа в его составе читает этого сорта книги и каковы эти книги, каких они типов и много ли в этой группе таких читателей, психические типы которых соответствуют психическому типу этих, в наличности имеющихся книг. Но и этого еще мало: необходимо выяснить, не превратно ли понимаются те книги по рабочему вопросу, которые в данной группе читаются, и какие эмоции, стремления, образы они возбуждают при данных условиях места и времени. В такой глубине индивидуальных переживаний и скрывается самый результат, а значит и смысл чтения. А до него от массовой статистики чтения еще очень далеко. Нужно быть чрезвычайно поверхностным, чтобы довольствоваться только массовым исследованием, не углубляя его изучением психологическим (библиопсихологическим). Из того, что сейчас сказано, выясняются следующие этапы библиопсихологического исследования.

1. Читающий социальный коллектив.
2. Состав социального коллектива из разных социальных групп (классовых, профессиональных, сословных, конфессиональных, национальных, возрастных, половых).
3. Состав каждой социальной группы из разных психических типов.
4. Объективная характеристика каждого психического типа, т. е. выяснение самых существенных и наиболее характерных психических особенностей его: исследование его наследственной и социальной мнемы (среднего читателя).
5. Характеристика данного индивида, т. е. его индивидуальной мнемы, а значит и ее уклонений от среднего уровня.

Все эти этапы представляют собой этапы единого и целостного исследования. Нельзя говорить: будем довольствоваться только первым из них или только последним, — это, мол, самое главное. Нет, все эти этапы одинаково важны и необходимы, и каждый является неотделимым дополнением, осмысливающим все остальное.

К этим этапам необходимо прибавить еще один, предварительный, о котором шла речь в самом начале этой главы, а именно: исследование самого исследователя. Этот последний должен прежде всего изучить, узнать самого себя, чтобы стать определенной, возможно точной меркой сравнения. Библиопсихологическая методология коллективных и индивидуальных исследований по всем этим этапам ныне хорошо разработана и испробована на практике. Недостаток отпущенного нам места, к сожалению не дает возможности вдаваться в детали этой методологии.

Наиболее целесообразными приемами библиопсихологических исследований нельзя не считать следующих двух:

1. Всякий объективно изученный читатель может быть использован как реактив на книгу

Так, напр., если я осознал свои социальные и психические особенности как читателя и знаю их и в качественном, и в количественном отношении, я уже, в силу этого, имею возможность делать поправку на самого себя, читая любую книгу и формулируя свой отзыв о ней. Напр., если я неспособен к мышлению образами, то я не судья ни стихов, ни художественной стороны беллетристических, да и других произведений: я на образность речи реагирую очень слабо, в силу таких свойств моей мнемы, плохо энграфирующей и экфорирующей образы реальности. Или, напротив, если я не способен мыслить концептами (отвлеченными понятиями) и абстрактными рассуждениями, а мыслю образами, я не могу быть судьей, напр., сочинений Д. С. Милля: они меня не захватят, потому что покажутся чересчур бледными. Из этих примеров уже видно, что, осознав свои собственные особенности, исследователь получает возможность спасать самого себя от неправильных суждений о книгах. Кроме того, так как он знает каждую читаемую книгу по тем реакциям, какие в себе осознает и из каких строит ее проекцию, то, сравнивая эти реакции, он получает возможность сортовать и книги по степени их возможности возбуждать реакции. Так, напр., сочинения Ч. Дарвина во мне возбуждают больше образов, чем сочинения Г. Спенсера, а «Жизнь растений» Тимирязева — больше, чем Дарвин, а «Живописная астрономия» Фламмариона — больше, чем Тимирязев. Таким путем я уже классифицирую все эти книги по их впечатлениям на меня, т. е. по степени производимых ими возбуждений моей мнемы, в данном случае возбуждений образов.

На основании такого сравнительного изучения целого ряда книг разных отраслей знания, я, путем использования самого себя как реактива на книгу, уже могу рассортовать их по степеням убывающей образности так:

Фламмарион, «Живописная астрономия» > Тимирязев, «Жизнь растений» > Ч. Дарвин, Сочинения > Г. Спенсер, Сочинения. Значок > означает «больше».

Еще больше может исследователь использовать самого себя в качестве реактива на книгу, если он сопоставит свои особенности (т. е. качественный и количественный состав своей мнемы) с особенностями другого читателя. Положим, напр., что читатель, с кем я себя сравниваю, отличается большею образностью мышления. В таком случае ему покажется и стиль Г. Спенсера тоже более образным. Значит, если он спросит у меня: «Достаточно ли ярко пишет Г. Спенсер»? — я должен ответить такому читателю, что «Спенсер пишет не так ярко, как Дарвин, и еще менее ярко, чем Тимирязев и Фламмарион». Зная, что образность языка моего собственного мышления слабей, чем данного читателя, но вместе с тем видя и в его мнеме реактив на те же книги, я, в соответствии с этим, вношу в мое суждение как об этом читателе, так и о его чтении некоторую поправку на самого себя. Подобно этому можно сортовать и книги и читателей, опираясь на самого себя как на реактив и на книгу, и на читателя.

Зная особенности читателя, можно с большей или меньшей вероятностью предугадывать его отношение к данной книге. Вероятность эта будет еще больше, если в наших руках будет определенная мерка сравнения, некоторый эталон среднего читателя, характеризующий среднее отношение к данной книге большинства грамотных людей.

Ниже мы покажем, что имеется полная возможность (теоретическая и практическая) установить эти эталоны вполне объективно.

Имеются и способы, и пособия, с помощью которых исследователь получает возможность изучать себя как мерку сравнения и как реактив на книги и на других читателей. В данном случае метод интроспекции вполне приложим, он не выходит за пределы Я данного исследователя, и интроспекция здесь строго контролируется, когда ее применяют к суждениям о других людях: я сравниваю их с самим собою, но не сужу о них по самому себе. Сочинения Спенсера, проекция которых мною самим построяется, кажутся мне абстрактными; но интроспективно осознанная абстрактность книги не мешает мне оценивать ее с точки зрения не моей, а чужой мнемы, если я делаю при этом поправку на самого себя. Для читателя еще более абстрактного типа, чем я, сочинения Спенсера будут казаться конкретными.

Так как, изучая себя как реактив на книги и людей, исследователь должен осознать возможно большее число своих психических особенностей, то в этом отношении может сильно помочь ему систематический список всех возможных психических особенностей человеческой личности. Изучая такой список, каждый из нас получает возможность ответить на такой вопрос: имеется или не имеется данная особенность у меня лично? Да или нет? Отмечая в списке каждый утвердительный ответ знаком плюс ( + ), исследователь таким путем составляет свою собственную характеристику. Если он затем даст тот же список другому субъекту и убедится в том, что тот понимает его термины в том же смысле, как и он сам, то, сравнив свои показания с чужими, исследователь выяснит и сходства, и различия своего Я с чужим Я.

Списки психических особенностей давным-давно составляются и некоторые из них составлены очень вдумчиво и основательно. Отметим напр.:

1. А. Лазурский, Программа исследования личности.
2. А. Лазурский и С. Франк, Программа исследования личности в ее отношении к среде ⁶.
3. J. Fontegne, L'orientation professionnelle et la détermination des aptitudes.
4. M. А. Юровская, Схема для изучения и характеристика профессий.
5. Секция библиологической психологии выработала коллекцию списков специально для изучения читательства, начиная от очень кратких и кончая очень сложными. О них будет идти речь ниже (см. гл. VII).

Очень ценным дополнением к таким спискам служит атлас: Рыбникова — «Атлас для экспериментально-психологического исследования личности».

Разумеется, программы, составленные в интересах профессиональной ориентации, суживают вопрос сравнительно с библиопсихологической постановкой его: профессиональная мнема субъекта есть не иное что, как дробь его общей мнемы, наследственной, социальной, индивидуальной. Но и программы для изучения читательства суживают вопрос, так как цель их — изучение человека только в процессе чтения.

2. Всякая объективно изученная книга, фраза, слово может служить реактивом на любого читателя. Книга — реактив на него.

Зная качества книги как возбудительницы реакций и наблюдая реакции данного читателя на эту книгу, мы по этим реакциям получаем возможность судить о свойствах того читателя, который на такой раздражитель так реагирует. Напр., если я знаю относительно слабую образность сочинений Спенсера, з какой-нибудь читатель отзывается о них как о книге ярко написанной, по такому отзыву читателя о столь отвлеченной книге нельзя не заключить, что его мнема замечательно богата образами, которые легко экфорируются. Одна и та же книга (или речь вообще) действует на разных субъектов по-разному, в зависимости от свойств их мнем, энграмм и экфорий. Каждый отзыв каждого читателя о книге, фразе, слове уже представляет его реакцию на них. Каждая реакция характеризует читателя. Его характеризует даже отсутствие реакций, слабость или сила их, длительность или быстрота, с какой он реагирует на библиопсихологический раздражитель, медленность наступления реакций, продолжительность их существования, их интенсивность и т. д.

Чем лучше мы знаем книгу по ее действию на разных людей, тем лучше можем мы использовать ее в качестве реактива и тем больше подробностей о их свойствах будет эта книга нам открывать, вызывая в разных читателях разные реакции. Изучение различных книг с этой точки зрения, т. е. в качестве реактивов на человека, представляет величайший интерес для библиопсихологической методологии. При обилии книг, ныне существующих «а всех языках, всегда имеется возможность подыскать особенно подходящую книгу, чтобы использовать ее как реактив. Подбирать такого рода реактивы мы можем самыми разнообразными способами, то применительно к личности читателя, которую желаем изучить, то применительно к тем особенностям этой личности, какие нас специально интересуют; то же и применительно к условиям момента и среды, где мы эту личность изучаем. Секцией библиологической психологии составлен даже особый список книг-реактивов на каждый пункт программы А. Лазурского и Франка⁷. Реагируя на книгу, читатель подсознательно выражает качества своей мнемы относительно сильными реакциями. Известный метод К. Юнга основан на том же принципе.

Но употребляя книгу и слово в качестве реактивов на читателя и слушателя, никоим образом нельзя забывать об одной очень важной стороне этого способа библиопсихологического исследования: недостаточно тонкий и мало сведущий исследователь пусть лучше не берется за такое дело, иначе он припишет исследуемому субъекту все свойства своей собственной мнемы. Для того чтобы сделать книгу действительно объективным реактивом на человека, необходимо отбросить от себя свои собственные субъективные проекции этой книги. А вот это-то и нелегко сделать. Для этого необходим особый прием, вряд ли доступный пониманию мало компетентных людей, как на это указал уже давно тот же Юнг. Для того чтобы сделать из книги реактив, необходимо научно выяснить и объективно определить целый ряд библиопсихологических понятий. Таковы, напр., понятия: «книжное содержание», «тип книги», «тип читателя», «тип автора». Это дает возможность сделать специальный метод библиопсихологии, о котором речь ниже. И правда, в силу закона Гумбольдта — Потебни, книга есть не иное что, как проекция, построенная данной мнемой. Если такой-то читатель так построил ее, то это еще не характеризует читателя: мы должны отделить в его проекции элементы случайные от постоянных, видовые от родовых, а для этого должны сравнить данное действие данной книги с некоторыми эталонами, а данного читателя со средним читателем. А для этого необходимо выработать эти эталоны. Иначе книга как реактив не сообщит нам никаких объективных данных о данном читателе, реакции которого на данную книгу мы наблюдаем. Как выработать эталоны, об этом пойдет речь в следующих главах.

Библиопсихологические анкеты

Библиопсихологическая анкета, если она правильно организована, должна дать ясное и точное понятие: а) о читающем коллективе; б) о составе его из различных психических и социальных типов; в) о наследственной, социальной и индивидуальной мнеме того читателя, который отвечает на предложенные ему вопросы. Если в руках исследователя будут определенные и точные показания отдельных читателей, то статистическая разработка их выяснит как особенности коллектива, так и состава его.

Главная цель библиопсихологической анкеты, да и всякой кроме поголовной переписи, состоит не в том, чтобы исследовать всех членов коллектива, а в том, чтобы собрать такой материал, научная разработка которого дала бы работнику книжного дела возможность ориентироваться как в недрах коллектива, так и пред лицом всякого индивида, с каким приходится общаться по книжным делам. Обыкновенно практикуемые ныне анкетные исследования не дают таких результатов, потому что психологическая сторона вопроса стоит в них на заднем плане, а на первом материальная. Было бы большой ошибкой приравнивать ныне практикуемые исследования читательских интересов к анкетам библиопсихологическим. Во-первых, по качеству и количеству читаемых книг еще нельзя судить о читаемости, а по читаемости их — об интересе читателя. Сколько читателей не дочитали их да конца и отбросили как неинтересные. Далее, что собственно интересно в книге? Какой элемент ее? Сюжет? Идея? Какой-нибудь отдельный эпизод? Бывает даже и так, что читатель называет книгу интересной, благодаря какому-нибудь меткому словцу, маленькому из маленьких эпизодиков и т. п.: большая часть читателей судит о целом не иначе, как по дроби этого целого.

При примитивной организации анкеты каждое показание исследуемого принимается в прямом смысле, и при подсчете регистрируется число однородных показаний (единица подсчета). При анкете библиопсихологический вопрос не разрешается так просто, потому что каждое показание считается третьей (эффекторной) фазой реакции на вопрос, поставленный исследуемому субъекту. Изучая эту фазу реакции (написанный или устный ответ на вопрос), исследователь должен выяснить и центральную фазу ее, а также судить о раздражениях, идущих из внешней (напр., социальной) среды, какие явились источником энграмм, обусловливающим данную ответную реакцию. Исследователь, по закону Гумбольдта — Потебни, знает лишь свою проекцию показаний исследуемого субъекта, а то, что им туда вложено, объективно не известно исследователю. Поэтому всякий ответ подлежит библиопсихологической критике.

Чтобы облегчить исследователю столь трудное дело, необходимо составлять вопросные бланки библиопсихологических анкет особым образом. Поставленные там вопросы и ответы на них должны давать материал для психологических сопоставлений, а значит и для проверок сделанных показаний. Далее, ответы должны быть формулированы так, чтобы они дали возможность судить о податливости или неподатливости изучаемого субъекта к внушениям. В анкету должны быть введены такие вопросы, ответы на которые, сопоставленные с другими ответами того же субъекта, обнаружили бы искренность или неискренность этого последнего. Особенный интерес представляет исследование его эмоциональности, которою, в сущности, мнема и определяется главным образом. С этой целью необходимо вводить в опросный листок отдельные слова или фразы такого сорта, что на них, в пределах данного момента и места, всякий исследуемый субъект не может ответить, не обнаружив характера своей эмоциональности. Таким эмоциональным словом в 1918 г. в Швейцарии было имя Р. Роллана, а в СССР <...> — имя Ленина. Но ответы на прямо поставленные вопросы непоказательны. Особенно показательно то, что записывается в опросном листке рефлективно, несознательно, необдуманно. Поэтому составитель вопросного листка должен быть очень тонким, вдумчивым человеком, превосходно знакомым с социальными и психологическими условиями того места и времени, к каким относится анкета. В 1925 г. Секцией библиологической психологии была успешно произведена в Лозанне на французском языке первая в Швейцарии библиопсихологическая анкета такого рода чрез посредство библиотеки местного Народного дома.⁸ Такой анкетой был выяснен:

1. Социальный и психологический характер той общественной группы, какая обслуживается данной библиотекой.
2. Состав этой группы из определенного процента разных психических и социальных типов.
3. Каждый опросный листок, заполненный читателем, представлял собою и его библиопсихологическую характеристику.
4. Исследование индивидуальностей было проведено неразрывно с исследованием коллектива.
5. Анкета позволила выяснить психические типы, преобладающие в читающей массе, а выяснив, какой именно тип преобладает, администрация библиотеки получила возможность и пополнить все отделы ее книгами тех же психических типов.

Кроме того, на основании той же анкеты, был составлен Секцией же большой стенной рекомендательный каталог, в котором были классифицированы 687 научных и научно-популярных книг, не только по областям и вопросам жизни, но и по психическим типам книг; с помощью этого стенного каталога всякий читатель имеет возможность без всякой чужой помощи выбирать для себя книги, наиболее соответствующие его психическому типу⁹. Отчет библиотеки лозаннского Народного дома за 1926 г. показывает, что в силу такой (библиопсихологической) постановки деятельность библиотеки развернулась: выдача научных и научно-популярных книг возросла в 49,5 раза.

В опросном листке этой нашей анкеты содержится 37 вопросов, очень кратко формулированных.

Вторым типом библиопсихологической же анкеты является та, которая была нами произведена в 1911 г. и продолжается да сих пор на русском, французском и других языках. Задача этой анкеты — изучение индивидуальности читателя с целью оказания ему помощи в его самообразовательном чтении на дому. Чтобы успешно помогать, необходимо знать того, кому помогаешь. Здесь подход индивидуалистичен потому, что помощь оказывается именно индивиду. Анкета эта делается не для того, чтобы изучать коллектив. Считать такой подход к объекту исследования единственным методом библиопсихологии столь же неправильно, как и считать гистологическое изучение тканей единственным методом анатомии и физиологии. Изучение индивида никоим образом не исключает, а, напротив, предполагает знакомство с той социальной средой, в которой он живет и которая поставляет ему оригинальные энграммы. Поэтому, в целях изучения не только наследственной, но и социальной и индивидуальной мнемы, в вопросник второй нашей анкеты введен целый ряд вопросов, характеризующих мнему классовую, сословную, профессиональную. Кроме того, классифицируя читателей по местностям, мы, согласно принципам нашего «Опыта программы» (1889 г.), изучали всякую группу читателей параллельно с изучением той местности, в какой они живут и работают, а также параллельно с изучением тех книг, которые особенно понравились читателям. Библиотека Секции (53 000 томов в 1927 г.) дает для этого материал достаточный. Материалы, собранные в 1911-1927 гг. путем этой анкеты, разрабатываются Секцией не только психологически, но и социологически. С 1911 по 1915 гг. были получены материалы от 5506 читателей из России. События 1915-1920 гг. положили предел переписке, но только на время. В 1921 г. она возобновилась, на этот раз с различными странами, и продолжается до сих пор, постоянно нарастая.

Кроме той помощи, какая нами была оказана, путем переписки, нескольким тысячам читателей, главным результатом ее явилось библиопсихологическое изучение читателей параллельно с изучением книг, наиболее на них подействовавших. Индуктивные выводы, сделанные из материалов, выбранных путем непосредственного сношения с читателями, создали фундамент библиопсихологии.

Эта же анкета позволила не только делать индуктивные выводы на основании обширного материала, но и проверять сделанные нами обобщения. На всем протяжении этой анкеты книги, нам известные и нами библиопсихологически изученные, рассматриваются нами как реактивы на читателей, как раздражители их мнем, обусловливающие их реакции и поведение, а читатели, нами изученные путем переписки с ними и посредством изучения их ответов, иногда очень подробных (есть ответы в 96 страниц), рассматриваются как реактивы на книги. Так был проверена на практике та функциональная зависимость, какая несомненно существует между типами книг и типами читателей.

Основную задачу вопросника библиопсихологической анкеты можно формулировать так: он должен быть составлен так чтобы совокупность ответов на все его вопросы дала исследователю возможность выяснить социальный и психический тип индивидуальные особенности того лица, которое отвечает на вопросы. И в этом случае каждый ответ не принимается на веру, а изучается критически, сопоставляется с другими ответами того же вопросника, иногда даже проверяется путем переписки с дополнительными вопросами. Общие вопросы подразделяются на детальные, а те на еще более детальные. Самая формулировка некоторых вопросов является приглашением читателей к присылке их автобиографий (которых и получено несколько тысяч). Некоторые вопросы поставлены не прямо, а косвенно. Так, напр., желая выяснить, аналитического или синтетического типа изучаемый субъект, мы его спрашиваем: любит ли он математику (в особенности же алгебру) и легко ли она дается ему? Людям определенно синтетического склада ума в огромном большинстве случаев, если только субъект не принадлежит к смешанному типу, алгебра кажется неинтересной, скучной, а потому и дается не легко даже очень умным людям.

Рукописи, собранные путем такой анкеты, дают материал для характеристики всех главнейших психических и социальных типов читателей. Статистика этих ответов, полученных в 1911-1915 гг. и разработанная Д. В. Страховым и М. А. Бетман, показывает, что большая часть читателей, которым мы помогали в их самообразовании, принадлежит к числу самоучек из трудящейся массы, пролетариата и крестьянства. Так как очень многие из них принимали непосредственное участие в революционном движении, то и переписка с ними представляет в высшей степени интересный материал для характеристики интимной, психологической стороны революционного и общественного движения 1910-1915 гг.

К этому материалу надо прибавить также и тот, который собран нами посредством «Опыта программы» в 1889-1906 гг. (рукописи, дневники, исповеди, письма, ответы на наши вопросы, полученные более чем от 5000 лиц).

Все эти три анкеты имеют следующий недостаток: в них играет слишком большую роль глазомер и интуиция исследователя. Этот недостаток устраняется при помощи специального библиопсихологического метода, о котором идет речь в VII главе и который является необходимой базой здесь изложенного. <...>

По пути к большей точности библиопсихологических исследований

Методы исследования психического коррелята книжного дела, в том числе и психологии читателя, книги и автора, о которых шла речь выше и которые уже давно практикуются, как мы о том сказали, не могут быть названы точными, не только в количественном, но и в качественном отношении. Для того чтобы стать одной из отраслей объективного знания, библиопсихология нуждается в ином методе. Этот последний должен удовлетворять следующим требованиям.

1. Он должен дать возможность исследователю объективно характеризовать и читателя, и книгу, и писателя как количественно, так и качественно.
2. Он должен дать возможность классифицировать и читателей, и книги, и авторов по их родам, видам и разновидностям.
3. Он должен дать возможность каждому работнику книжного дела судить о психологии любого читателя и любой книги, любого автора, о их качественной и количественной стороне по их месту в системе вышеупомянутой их классификации.
4. Метод этот должен быть возможно точным и вместе с тем должен допускать целый ряд упрощений, необходимых для обыденной книжной практики, но не иначе, как без ущерба его точности.

Всем этим требованиям и удовлетворяет специальный метод библиопсихологии, о котором и должна идти речь в VII главе. За недостатком места мы будем говорить в ней главным образом о психологии читателя и книги. Тем не менее метод приложим и к исследованию автора и всех других работников книжного дела, о чем нам придется сказать, к сожалению, лишь мельком.

Но прежде чем говорить о специальном библиопсихологическом методе, мы должны, так сказать, проложить теоретическую дорогу, к нему ведущую. Это мы и делаем в следующей главе.

««« Назад  Оглавление  Вперед »»»