© А.В. Фатеев
Сталинизм и детская литература в политике номенклатуры СССР (1930-1950-е гг.)
Фатеев А.В.
Сталинизм и детская литература в политике номенклатуры СССР.
М.: МАКС Пресс, 2007. — 352 с.
ISBN 978-5-317-02061-3
В монографии А.В. Фатеева поставлена и проанализирована проблема создания и функционирования художественных образов детской «социальной» литературы в исторической среде в 1930-1950-е годы в СССР. Предмет работы имеет два аспекта. Во-первых, отражение общества в литературе, определенное идеологическим видением мировых событий и потребностей страны номенклатурой и писателями. Во-вторых, роль детской литературы в программировании сознания граждан в рамках социальной инженерии, проводимой ЦК ВКП (б) (КПСС), наркоматом (министерством) просвещения РСФСР, ССП СССР и ЦК ВЛКСМ по мере вступления страны в индустриальное общество, в социализации личности подростков и юношества в период модернизации и Великой Отечественной войны. Профессионалы и любители истории, литературы найдут в монографии много интересного: неизвестные факты из жизни знаменитых писателей, политиков, мнения рядовых граждан, деятельность издательств и журналистов, обоснование оригинальной точки зрения на сталинизм как мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени. Работа основана на архивных документах из РГАЛИ; РГАСПИ; молодежного архива: РГАСПИ. ФМ; ГАРФа; РГАНИ. Автор продолжает изучение духовной жизни общества, начатое в монографии «Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг.» (М., ИРИ РАН. 1999).
Оглавление
Время, вперед!
Социальная инженерия в индустриальном обществе
Сталинизм, советское общество и мир
Детская
литература — средство просветителей и пропагандистов
ГЛАВА II. Возникновение индустрии детской культуры и литературы в 1934-1941 гг
Становление секции детских писателей
В поисках идеала советского ребенка
«Реконструкция»
и политический заказ на социальные нормы индустриального общества
Детиздат и новая комиссия по детской литературе ССП
Реорганизация детского радиовещания
Литературные образы и нравственный
потенциал нации
ГЛАВА III. Детская литература в 1941-1946 гг
Бытие и образование в годы войны
Детгиз и писатели: новые задачи
Литература борьбы и выживания
ГЛАВА IV. Расцвет сталинизма и детской литературы в 1946-1953 гг
Образование и воспитание
Детская
литература, публицистика перед холодной войной
Сталинизм
и патриотизмы
Консервативная волна в мире и детская литература
Детская литература зрелого сталинизма
Детское искусство в плену нищеты, стереотипов и «бесконфликтности»
Совещания по детской литературе на
высшем уровне
Подростки и молодежь
между художественной и объективной реальностью
ГЛАВА V. Реформы и детская литература в 1953-1958 гг.
Реформы в рамках «партийности»
Кризис в образовании и воспитании
Осмысление проблем страны и
литературы в ЦК ВЛКСМ и ССП
Исторический крах сталинизма и его политическая живучесть
Детская литература «оттепели»: две «правды»
ГЛАВА VI. Историческая и социальная реальность в детской литературе
Направления политики и рекомендательные списки
Прошлое и «пережитки» как элемент пропаганды
Настоящее индустриального советского общества
А) Советские
ценности
Б) Изображение
власти
В) Экономика
Г) Семья и школа
Будущее в произведениях писателей
Формирование представлений о Западе
Историко-социальное пространство и время в «Старике Хоттабыче»
ГЛАВА VII. «Плоды просвещения»: журнал «Юность» в боях против буржуазности
Предметный указатель
Указатель имен
Введение
«В действительности все взаимосвязано, взаимозависимо, все — продукт всеобщего взаимодействия, причем каждое внешнее воздействие преломляется через специфические внутренние свойства вещей». (С. Л. Рубинштейн)[1].
«Людям свойственны ошибки. // Ошибаться мог и ты, // Но ты не был флюгер гибкий // У вертлявой суеты». (П.А. Вяземский).
Позитивные ценности советского общества отражены в детской литературе. Ее назначение — программирование общества будущего посредством формирования идеалов молодежи. Овладевая массами людей, движимых потребностями и интересами, духовные ценности[2] превращаются в материальную силу — в действия субъектов истории. Заложенные в юном возрасте, ценности при отсутствии революционных потрясений остаются стабильным элементом личности, в значительной степени определяют судьбу человека и общества. Групповые ценности эволюционируют под воздействием объективных обстоятельств, противостоят ценностям других групп, превращаются в духовные предпосылки революции или орудие консерваторов. Они могут способствовать изменениям, а могут определять сопротивление «человеческого материала» классово ограниченным реформам восторженных романтиков от экономики и политики.
В современной России, пережившей революцию 1991-1993 годов и последующую депрессию, также, как и после Октябрьской революции и периода «реконструкции» 1930-х годов, возникают вопросы: как и чему учить молодежь?; каково содержание современного нравственного идеала? В этой связи знакомство с опытом предков и предыдущей власти может иметь определенное значение. Для ознакомления с ним историк может использовать детскую литературу как один из источников.
Объект исследования в монографии — советское общество и государство 30-50-х годов ХХ века, которые породили идеологию и детскую литературу своего времени. Предмет монографии имеет два аспекта. Во-первых, отражение общества в литературе, определенное идеологическим видением мира и потребностей страны руководителями и писателями. Во-вторых, роль литературы в программировании сознания граждан в рамках социальной инженерии, проводимой ЦК ВКП (б), министерством просвещения и ЦК ВЛКСМ по мере вступления страны в индустриальное общество, в социализации личности подростков и юношества в период модернизации и Великой Отечественной войны. Автор исходит из гипотезы, что сталинизм — мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени.
Реализация цели предполагает рассмотрение деятельности ЦК ВКП (б), правительства СССР и РСФСР по созданию детской литературы. Наряду с народным комиссариатом (министерством) просвещения РСФСР ключевую роль в формировании детской литературы играли ЦК ВЛКСМ и ССП СССР. Внимание чиновников к ее изданию было порождено потребностями индустриального общества и государства в кадрах для экономики и преданных гражданах. В предмет монографии входит изучение содержания государственных потребностей, отражение их эволюции в идеологии и внедрение в сознание детей писателями при помощи художественных образов.
В исторической работе не затрагиваются литературоведческие аспекты: форма произведения, стиль, не даются развернутые характеристики образов и приемы их построения. «Не просто художественный образ как таковой, а именно функция художественного образа в сознании читателя подлежит изучению, — ставила задачу академик М. В.Нечкина. — Высокохудожественные образы литературы, наряду с другими силами общественного развития, участвуют в образовании огромной силы — духа времени, играют громадную роль в формировании передового морального критерия эпохи, в суде над отмирающими явлениями, создавая понятие уровня и нормы»[3]. Историк изучает процессы формирования мировоззрения, обогащения интеллектуального и чувственного опыта молодого читателя, установления им связи с прошлым, настоящим и будущим общества, утоления печали и порождения надежды на лучшее.
Деятельность писателей составляет еще один аспект исследования. Часть из них умели выразить свое личностное видение предмета, преодолеть однозначность бюрократических установок: достоинство бывшего партизана и старого коммуниста давало им возможность спорить с цензорами. Писатели «средней руки» слепо следовали указаниям редакторов. В этом смысле их творчество представляет больший интерес для историка, чем талантливых. Периодически между группами писателей вспыхивали идейные схватки. Цензура приветствовала новации, если они совпадали с тенденциями политики правительства. Колебания политики через время, нужное чиновникам для воздействия на писателей, а писателям для осмысления проблемы и выражения в повести или романе, отражались в произведениях. В монографии показаны формы и методы манипулирования сознанием писателей.
Детская литература — средство воспитания присутствовала в иных социальных институтах: в виде отрывка из повести в «Пионерской правде», в радиопостановке, в обсуждении книги на пионерском сборе в школе, в дворовых играх детей. Идеи произведений приходили в столкновение или накладывались на идеалы, ценности и нормы разных страт молодежи. Взаимодействие вызывало гамму чувств от одобрения книги и действительности до разочарования в них. Изучение реакции молодых людей на произведения позволит сделать выводы об эффективности пропаганды при помощи книги, даст пищу для размышлений о характере общества.
Выдающаяся роль в создании детской литературы и ее институтов принадлежит А.М. Горькому, который выступил в роли просветителя. В монографии поставлен вопрос о борьбе демократической и бюрократической тенденций в литературе и степени реализации предложений Горького.
Государственные интересы предопределили специфическое изображение в литературе фундаментальных институтов социализации[4]: семьи, производства, государства, образования, религии и официальной идеологии, общественных и политических организаций, номенклатурное представление о настоящем, прошлом и будущем России и СССР. Предстоит проследить связь данных стереотипов с внутренней и внешней политикой государства, их влияние на читателей. Под этим углом зрения имеет смысл рассмотреть и созданные образы государств и народов стран Западной Европы, США, Азии. Указанные вопросы связаны с проблемой наличия или отсутствия в СССР «тоталитаризма», дискуссия о котором не завершена.
Проблема создания и функционирования художественных образов детской литературы в исторической среде не рассматривалась историками. Литературоведы же занимались анализом литературного процесса, в большей или меньшей степени учитывая при этом исторический контекст. Одна из первых книг — «Основные направления детской литературы» Н.А. Савина — вышла в Ленинграде в 1926 году. Автор классифицировал литературу своего времени в соответствии с исторической обстановкой, «общей литературой» и педагогическими теориями. Большим достижением литературоведения была монография А.П. Бабушкиной «История русской детской литературы» (М., 1948), которая охватила период от Киевской Руси до современности. Писательница подвела итог спорам о признаках детской книги, рассмотрела деятельность многих поэтов, прозаиков, революционных демократов XIX века, А.М. Горького. В основе монографии лежал классовый подход, но как только речь зашла о советской действительности, высказываниях Сталина, критическое мышление, естественно, покинуло автора.
Смелым автором, который еще в начале 1952 года позволил себе критиковать биологический редукционизм[5] писателей, была литературовед Л.Ф. Кон. В работах «Советская детская литература восстановительного периода» и «Советская детская литература (1917-1929)»[6] она обратила внимание на недостатки литературы времен гражданской войны и НЭПа, что позволило в скрытой форме критиковать недостатки литературы своего времени. Кон выступила против духа великодержавного шовинизма ряда произведений, потребовала прекратить показ «представителей малых народов как ребячливых недоумков», высмеяла трафареты и беспомощность авторов в изображении заграницы[7]. Коммунистка и педагог, она считала «клеветническим» изображение действительности, в которой пионерский отряд нивелирует детей, превращает их в «бесцветное, безликое, многоголовое «мы»[8].
Литературоведческий характер имела и вышедшая в начале 1980-х годов монография Е.О. Путиловой «Очерки по истории критики советской детской литературы. 1917-1941»[9]. В работе рассмотрена практически вся критическая и художественная литература периода, показана деятельность писателей, критиков, государственных деятелей. Их классовое сознание формировалось еще до революции — факт, который объясняет одну из причин преданности части интеллигенции советской власти. Например, историк и критик литературы А.К. Покровская в молодости работала в нижегородской народной библиотеке, расположенной на «дне» города между «ночлежкой, толкучкой и обжоркой». В теплую читальню приходили беспризорные дети, похожие «на выброшенных котят», и после общения с ними «надолго делались невыносимыми сытые, чистые, балованные дети благополучных горожан». Не имея возможности по цензурным соображениям объяснить спад в развитии критики в 1936-1937 гг., Путилова ограничивается его констатацией.
В конце ХХ века к вопросу о роли детской литературы обратился один из авторов сборника «Соцреалистический канон»[10] Омри Ронен. В статье «Детская литература и социалистический реализм» он отметил особую роль произведений А.П. Гайдара и Л.А. Кассиля в «идеологическом преодолении изнутри (то есть, не покидая общей коммунистической установки) некоторых в особенности злобных лозунгов и общих мест тоталитарной идеологии»[11]. Автор, бывший ее активный читатель, ценит дидактизм, нравственную установку литературы, уважение писателей к семейным ценностям. По его мнению, «проблема Павлика Морозова» не имела значительных масштабов, и даже в произведениях Гайдара, где рассказывается о действиях шпионов, главной темой остается любовь родителей и детей. Правда, отмечает Ронен, литература не избежала конъюнктуры, изменений в послевоенных переизданиях книг Кассиля. Представляется, Ронен понимает причины таких изменений при переходе к холодной войне. Влияние холодной войны на судьбы детских писателей и их творчество входит в предмет исследования.
Критик М.О. Чудакова выделила одну особенность детской литературы: «Этот жанр… давал возможность сравнительно свободного движения героя в литературном пространстве. Можно (и нужно) было писать о пионерах, о Павлике Морозове, но можно было и не писать — вот что не всегда видно сегодняшнему наблюдателю»[12]. В литературе, отмечала автор, можно было найти разнообразие психологических коллизий и человеческих чувств, отрабатывалась техника построения особого художественного мира — вне связи с реальностью взрослого мира, «и это был… мир полноценной этики»[13]. Наконец, авторы мастерски использовали метод «подставных проблем»: протаскивали общечеловеческие ценности сквозь идеологические клише. Чудакова предложила свой вариант периодизации детской литературы: с конца 20-х по 1941 год; военный период до 1945; попытки нового письма в 1945-1946 гг.; промежуток с 1946 по 1953 годы — «период остановленного литературного времени»; с середины 50-х годов литература обрела «новое дыхание».
В системе доказательств Чудаковой есть слабые места. Построение детского художественного мира вне связи с миром взрослых не является сильной стороной литературы, которая выполняет роль социализатора. В противном случае литература будет способствовать формированию оторванных от жизни «созерцателей», часть из которых после обнаружения несоответствия художественной и объективной реальности превратится в равнодушных циников или невменяемых радикалов. Заметим, что в конце 40-х годов власть требовала от писателей отражать связь мира детей и взрослых в замечательной, по мнению власти, действительности, но многие писатели, опасаясь неудачи из-за требований цензуры или стыдясь лакировать реальность, пытались обойти этот момент. Другие следовали указаниям власти и вводили детей в заблуждение. Нельзя согласиться и с мнением о большей, чем у литераторов «взрослой» литературы, свободе самовыражения у детских писателей. На II Всесоюзном съезде писатели критиковали шаблоны детской литературы, мимо которых не мог пройти ни один автор, даже Кассиль, несмотря на свой авторитет и веру в то, что ему это удалось. Что касается «протаскивания» общечеловеческих ценностей, то писатели считали ими свою коммунистическую веру, и эта уверенность, отраженная в творчестве, сегодня воспринимается как шедевр деидеологизации.
Отдельный вопрос — периодизация. Можно предположить, что литература периода войны не представляет собой отдельного этапа, это подпериод, во время которого писатели получили шанс реализовать накопленные в довоенный период и предопределенные властью ценности на основе драматического материала войны. Второй этап — расцвет официальной детской литературы в период правления Сталина — начинается после войны. В это время было написано много литературы, ставшей элементом массовой культуры[14], но вряд ли можно отнести все произведения Кассиля, Ю.В. Сотника, Н.Н Носова, В.П. Катаева, Р.И. Фраермана к «остановленному времени». В литературе шла борьба, благодаря которой общество и литература со временем обретут возможность для развития. Оттепель в культурной жизни, которая началась еще при И.В. Сталине, так же пронизана острыми коллизиями, противоречива. Официальные идеологические установки и литература модернизируются, но не меняются по существу, цензура действует, а новых работ слишком мало, чтобы заявить о наступлении нового периода; это, скорее всего, подпериод. В конце 1950-х на III Всесоюзном съезде писателей проявило себя изменение отношения власти к воспитательным возможностям детской литературы в связи с разочарованием в сталинистской методологии, пониманием того факта, что личность формируется под влиянием «совокупности общественных отношений» (К. Маркс). Литература развивается экстенсивно: часть писателей «уходит» в ленинскую и историческую тематику, занимается автобиографическим жанром, покидая стезю актуальной социальной детской литературы, что благотворно воздействует на общее развитие литературы.
Предметом споров является затронутый в монографии вопрос о степени и характере влияния советской литературы. Е. А. Добренко в статье «Соцреализм и мир детства»[15] высказывает резко отрицательное мнение о влиянии всего искусства, а значит, и детской литературы, в духе постмодернизма пытается доказать, что они не способствовали социализации личности, а насаждали «асоциальную детскость»: «Тоталитарная культура развязывает подавляемые иррациональные влечения, обуревающие человека, она срывает заслоны морали, культивируя влечение к разрушению, агрессивность, зависть, месть, ненависть, почти всегда характерные для детских коллективов. Общество такого типа, подавляя личность, опирается на незрелую массу, в результате чего происходит деклассирование, люмпенизация, возвращение общества в пору варварства, детства. Тогда как традиционная культура (религиозная? — А.Ф.), напротив, способствует социализации личности, ее взрослению»[16]. Получается, что СССР и его культура не развивались, дети были на одно лицо, книги не имели своеобразия, писатели не боролись за право изображать действительность в соответствии со своим видением, и даже повесть «Тимур и его команда» Гайдара не учила тайной добродетели и не способствовала возникновению детского гуманистического движения — взгляд пропагандиста, который разоблачает порочное общество врага. Добренко, видимо, не допускает мысль о наличии угрозы СССР, о возможности подавления инакомыслия в либеральных государствах[17]. Для обозначения состояния, к которому искусство должно подводить личность, Добренко манипулирует бессодержательным для историка понятием «зрелая любовь к Богу». Можно предположить, что речь идет о любви к ближнему, как к самому себе, соблюдении заповедей, о страхе божьем в душе[18]; о категорическом императиве И. Канта. Если да, то необходимо отметить, что подобный подход к делу воспитания в «коммунистической» форме проповедовали руководители образования сталинского периода. Метод был раскритикован К. Марксом и Ф. Энгельсом на примере творчества Канта: за безотносительную к историческим обстоятельствам, а потому абстрактную любовь к людям, «добрую волю»[19] в процессе воспитания: «Эта добрая воля Канта вполне соответствует бессилию, придавленности и убожеству немецких бюргеров». Некоторые современные «неокантианцы» — бывшие теоретики советской педагогики — очень обижены на классиков марксизма за эту мысль[20]. Ничего общего с действительностью не имеет утверждение, что и в сталинской, и в гитлеровской политических моделях программой завершения истории стала социалистическая идея[21]. Фашистская идеология, основанная на расизме и насилии, на практике не имела никакого отношения к социалистической идее, а с точки зрения марксизма, на котором спекулировал сталинизм, подлинная история человечества только и начинается со вступления в эпоху коммунизма. Абстрактный подход к историческим явлениям проявляется и в заявлении, что «реальный социализм в отдельно взятых странах» есть реакция «первобытно-общинных, патриархальных и феодальных форм сознания на индивидуализацию и персонализм»[22]. Представляется, возникновение советского государства и общества было ответом на ужасы капитализма начала ХХ века и неспособность царизма и русской буржуазии справиться с кризисом. Это был способ выживания отсталого, состоящего в основном из людей с мелкобуржуазной психологией, но стремившегося к прогрессу общества во враждебной среде, организуемой вокруг него «республиканскими империализмами»[23]. Внешняя угроза оправдывала в глазах сталинского руководства жестокие методы управления и в мирное время. Просветительская деятельность правительства классового индустриального государства шла в совокупности с созданием ложных форм сознания для манипулирования людьми. Детская литература, прививавшая детям культ личности Сталина, способствовала их первым шагам на пути к «зрелой любви к Богу». Добренко демонстрирует лексикон «тоталитарного синдрома» в сборнике, который (так заявлено) должен был преодолеть однозначные суждения периода холодной войны.
Проблему возникновения и насаждения литературой ложного сознания, сентиментализма, нравоучительности, просветительского пафоса, максимализма развивает критик М. Берг, причем детскую литературу он считает квинтэссенцией всей советской[24]. В его суждениях присутствует историзм: «Накануне «оттепели» трансформация социального пространства потребовала корректировки всего спектра практик литературы… Тем самым уже в недрах сталинского романа назревает атмосфера оттепели. То есть литература соцреализма… ищет формы компромисса между официальной догмой и интересами нового советского «среднего класса». В период оттепели, отмечает критик, в русле сталинской догмы о борьбе «нового со старым» старым становится «психотип молодого варвара» — образ, который вобрал в себя черты эволюционирующего к городскому образу жизни крестьянина. Берг выделяет его типичные черты: «почвенная простонародность», физическая простота, тяга к природе, естественность и добровольная зависимость от коллективистских оценок. В противовес ему возрождается образ с чертами героев классики ХIХ века, которые после своеобразного социального «летаргического сна» «пробуждаются» к новой жизни и противостоят «катастрофическим сюжетным коллизиям». Несмотря на отрицательное отношение автора к «социалистическому реализму», для которого характерно «поглощение полем идеологии поля культуры и экономики», Берг отдает должное просветительской роли литературы. Далее, как отмечает он, проявляет себя ее недостаток: реальность, которую познает повзрослевший герой, оказывается иллюзорной, а герой нефункциональным.
Высказывания Берга вызывают необходимость определить содержание еще нескольких понятий, которые будут использованы в монографии. Советское общество, как было показано в одной из работ автора, не вырвалось из рамок капиталистической формации[25], значит, использование термина «социалистический реализм» возможно только с оговорками. Он обслуживает интересы либеральных политиков, которые считают, что это общество и было-де настоящим социализмом «по Марксу-Ленину». Метод литераторов и содержание литературы, которые атакуют критики, не имеет ничего общего с признаками социалистического реализма, предложенными на Первом съезде писателей А.А. Ждановым. Метод требовал сочетания правдивого изображения жизни в ее революционном развитии с открытым признанием своей тенденциозности, подчиненной «задаче идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма»[26]. Подмену понятий начал сам Жданов, определив на съезде номенклатурное видение общества, стимулировав лакировку действительности. Представляется, термин «социалистический реализм» применим к ряду острокритических произведений, например, к повести М.С. Бременера «Пусть не сошлось с ответом!». В дальнейшем под давлением чиновников автору пришлось довести ее до уровня произведений массовой культуры и изменить название. В трансформированных цензурой произведениях, действительно, схематичные герои действуют в созданной по идеологическим штампам среде. За неимением точного обозначения подобной литературы, для отхода от сталинистской и либеральной практики подмены понятий можно пользоваться термином «официальная массовая литература (культура)». Разумную критику официозной литературы еще в начале девяностых годов дал Добренко[27], но в ней не были учтены произведения, противостоящие казенщине и бюрократизму, не рассматривалась идеологическая борьба в рамках литературного процесса, которая со временем приведет к изменению литературы и общества.
Для решения задач в монографии используется основанная на философском материализме теория формаций[28]. Современный ее вариант — глобально-стадиальную (глобально-формационную) теорию всемирного развития — обосновывает Ю.И. Семенов. «История человечества есть единое целое, а общественно-экономические формации прежде всего являются стадиями развития этого единого целого, а не отдельных социоисторических организмов, — отмечает он. — Формации могут быть стадиями в развитии отдельных социоисторических организмов, а могут не быть ими. Но последнее ни в малейшей степени не мешает им быть стадиями эволюции человечества… когда человечество в лице группы передовых социоисторических организмов достигло капитализма, то все остальные магистральные стадии стали пройденными не только для этих, но в принципе и для всех прочих обществ, не исключая и первобытных»[29]. Возражение вызывает утверждение Семенова, что в СССР в августе 1991 года произошла «контрреволюция». Если обратить внимание на объективные тенденции в развитии экономики и социальной жизни, заложенные еще в 30-е годы ХХ века, а не на субъективистское восприятие перестройки в духе «Больше социализма!», то переход к капиталистическим отношениям видится закономерным. К тому же Семенов не отрицает антагонистический характер «неополитарных производственных отношений»[30]. Если СССР, в отличие от царской России, не был финансово зависим, противостоял капиталистическим государствам идеологически и с помощью вооруженных сил, то это не значит, что он выпал из капиталистической системы. Моменты соперничества и войн сочетались с сотрудничеством. Главное же состоит в том, что в период модернизации на смену эксплуатации человека человеком пришла эксплуатация человека государством. Государство изымало прибавочную стоимость, сочетая капиталистические — главные, ведущие — производственные отношения с рабовладельческими в форме ГУЛАГа и вторичным закрепощением крестьянства. В формационной теории именно этот фактор закладывается в основу классификации, что позволяет говорить об СССР и «мировой социалистической системе» как одной из разновидностей капиталистической формации. В начале 1990-х годов эксплуатация человека государством логично для данной системы дополнилась эксплуатацией человека человеком.
Различного рода постмодернистские и иные концепции не способны дать методологию, которая приведет к углублению познания общества по сравнению с периодом холодной войны. Цивилизациологи открыто заявляют, что их подход «не может ориентироваться на идеал истинностного знания и универсальные научные категории», им нужны только «духовный опыт, интуитивное знание, эстетические и моральные суждения»[31]. Критика формационной теории с их стороны абстрактна[32]. Научная же критика требует конкретности: называния работ и показа критериев, по которым их относят к формационному методу. Сегодня есть все условия и данные, чтобы констатировать: аттестованные властью «марксисты» в своем творчестве таковыми не были. По разным причинам они не могли исследовать производственные отношения своего времени в СССР, заявить о государственной эксплуатации трудящихся. Многим из них поневоле приходилось опираться на «духовный опыт» и «моральные суждения», с детства привитые властью. Под разговоры о «формационной теории» власть формировала метод мышления, присущий цивилизациологам. В 1990-е годы бывшие «истматчики» мгновенно нанизали на старый метод новый символ веры, а чиновники с комсомольским задором полюбили «бога». Однако никто из российских последователей «подхода» не пытался с исторических позиций опровергнуть формационную теорию критикой таких произведений, как «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Британское владычество в Индии», «Развитие капитализма в России». Попытка критики «Капитала» Маркса одним из пропагандистов в разгар приватизации закончилась сочинением толстой листовки об отсутствии «эксплуатации труда» «в природе капиталистического уклада хозяйствования»[33]. В России рассуждения о «цивилизационном подходе» были средством для насаждения правого либерализма. К тому же выяснилось, что сообщество цивилизациологов так и не выработало четкое определение термина «цивилизация», критерии ее выделения, не определило количество цивилизаций[34]. Западные представители либеральной историографии и сегодня боятся отступления от «тоталитарного синдрома», атакуют исследователей из своей среды, которые посмели непредвзято подойти к изучению советского общества[35]. Российские либеральные неофиты с их бюрократической «интуицией» и суетливым желанием потрясти своей цивилизованностью Запад скатываются к обскурантизму[36]. Своим поведением они доказывают ленинский вывод о том, что историческая наука и литература «партийны» хотя бы в самом широком — мировоззренческом — плане. Получается, прав Д. Тош, заявивший: «Марксизм сегодня — единственный наследник концепции истории как прогресса»[37]. Под предлогом критики идеи «линейного прогресса» цивилизациологи отказались от идеи прогресса как таковой во имя капиталистического настоящего. Имеет смысл подождать, пока их «подход» превратится в научную теорию.
На формационной теории основана трактовка главного понятия монографии — сталинизма. Российская историография о сталинизме уже имеет традицию[38], подготовлены ее обзоры[39]. В главе I будет раскрыта гипотеза автора о сталинизме как идеологии мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени в политарном государстве[40], разновидности цивилизационного подхода. О противоположности сталинизма марксизму не раз писали Ю.С. Борисов, П.В. Волобуев, И.М. Клямкин, О.Р. Лацис, Н.Н. Маслов, А.Н. Мерцалов. Большое методологическое значение имеет идея Клямкина о проведении научного анализа генезиса и функционирования «реального социализма» «как анализа идеи революционного социализма в ее соприкосновении с конкретной социокультурной средой»[41]. В практике построения литературы руководители государства опирались на философский идеализм и бихевиоризм, веря, что действуют в рамках материалистической теории, что построение индустриальной экономики заложило основы социалистического развития в духовной сфере. В монографии подвергнуты критике работы представителей «тоталитарной» школы Х. Арендт, К.Фридриха и Зб. Бжезинского, Л. Шапиро, М. Кертиса[42]. Объективный взгляд на сталинизм требует учета данных зарубежных, советских и российских исследований по философии, социологии, индустриальной социологии, истории психологии, психологии искусства, литературоведению[43].
Методологические проблемы использования художественной литературы как источника рассматриваются в монографиях М.В. Нечкиной, В.П. Михалева[44], К. Горанова[45], работе С. Н. Полторака[46]. В 2004 году вышла монография, в которой описаны особенности литературы и искусства как источников[47].
Для решения задач было отобрано 50 произведений[48]: актуальных, социальных книг для детей, подростков, юношей и девушек 10-18 лет, авторы которых ставили задачу реализовать постулаты идеологии, дать детям сумму знаний о социально-политической действительности через изображение жизни их ровесников. Как правило, такие работы обсуждались в издательствах, Союзе писателей, имели общественный резонанс, переиздавались, их идеи интерпретировались в сценариях для театральных постановок и фильмов.
Источники позволяют рассмотреть предмет в 1930-50-е годы по РСФСР, а по некоторым аспектам и по Украине, Армении. Это документы из РГАЛИ; РГАСПИ; молодежного архива: РГАСПИ. ФМ; ГАРФа; РГАНИ[49]; материалы из сборников[50]. В «Пионерской правде», «Комсомольской правде», журналах «Пионер» и «Юность» опубликованы многие произведения, а в публицистике поставлены проблемы, которые писатели решали в художественной форме, и имеются отклики читателей. В журнале ЦК ВЛКСМ «Детская литература» размещены материалы всесоюзного совещания 1936 года по проблемам детской литературы. Сразу после войны журнал не возобновил работу. Компенсируя потерю, в начале 50-х годов сотрудники Дома детской книги и Детгиза подготовили несколько тематических сборников[51], а с середины десятилетия начали выпускать ежегодники «Вопросы детской литературы»[52].
В 1952-1954 гг. появились посвященные детской литературе диссертации педагогов и филологов[53]. Некоторые сохранили свое значение: показывают восприятие литературы социально адаптированными детьми[54]. Переход к «оттепели» не повлиял на догматическое мнение диссертантов о положении дел в литературе[55], но они были вынуждены критиковать осужденную партией «теорию бесконфликтности». В работе Е.П. Приваловой было обозначено направление поисков на примере повести Н.Н. Носова «Витя Малеев в школе и дома»: изображение борьбы с самим собой на пути к успешной учебе и единению с коллективом[56].
Вышесказанное позволяет наметить систему понятий, через которые раскрывается содержание монографии: индустриальное советское общество[57]; политаризм[58]; капиталистические производственные отношения; холодная война[59]; идеология[60] сталинизма — мелкобуржуазного коммунизма индустриального времени; детская литература социалистического реализма; официальная массовая литература — элемент массовой культуры; функция художественного образа в сознании читателя.
Монография была прочитана рядом сотрудников Института российской истории РАН, которые высказали свои замечания и предложения. Я искренне благодарен людям, которые согласились обсуждать работу не сотрудника института. Ряд замечаний я учел, с иными не соглашусь. Хотелось бы заметить, что при выборе методологии автор руководствовался не рекламой очередного единственно верного учения, а самостоятельным исследованием: сопоставлением гносеологических возможностей формационной и цивилизационной парадигм[61]. И именно потому, что выбор сделан в пользу не «модной» в современной России теории общественно-экономических формаций в ее новом варианте, убрать «всю философию», как советовали оппоненты, желая автору только добра, не представляется возможным: в конкретно-историческом исследовании необходимо обратить внимание читателя на основные моменты методологии. Сконцентрированный в теории научный опыт имеет объективный характер. Например, понятие «личность», на которое опирается автор, имеет общее в его трактовке «умным» материализмом и «умным» идеализмом: философы подчеркивают общественный характер ее происхождения и деятельности[62]. В этой связи автор не может согласиться с оппонентами, которые отрицали наличие в СССР государственной эксплуатации — фактора, который определяет характеристики государства, идеологии сталинизма, влияет на социализацию молодежи. Оппоненты были уверены, что если прибавочная стоимость направлялась не на роскошную жизнь номенклатуры, а на решение национальных, оборонных задач, то эксплуатации и не было. Подобную мысль высказывал И.В. Сталин: «Столь же странно теперь говорить о «необходимом» и «прибавочном» труде: как будто труд рабочих в наших условиях, отданный обществу на расширение производства, развитие образования, здравоохранения, на организацию обороны и т.д., не является столь же необходимым для рабочего класса, стоящего ныне у власти»[63]. В России уже написаны работы[64], которые говорят, что рабочий класс не стоял в СССР у власти, государственной собственностью и бюджетом распоряжалась узкая группа лиц во главе со Сталиным, которые использовали номенклатуру, карательный аппарат, образование и искусство для принуждения людей к труду, для уничтожения инакомыслия. С марксистской точки зрения это и есть эксплуатация, основанная на отчуждении трудящихся от собственности и власти[65]. Выделение по «остаточному принципу» средств на организацию бесплатного доступа населения к образованию и медицинскому обслуживанию, несмотря на прогрессивность этой меры, не меняет существа дела: эти сферы подчинены отношениям собственности, их институты использовались как еще один инструмент для манипулирования гражданами. У меня есть основания критически относиться и к утверждениям, что в период сталинизма не закладывались предпосылки будущего распада государства, а все дело-де в «бифуркациях» периода перестройки. Представляется, выход общественной системы из равновесного состояния стал возможен в результате долгого процесса разложения общественного и государственного строя, характеризующегося социальной несправедливостью, эксплуатацией, неэффективностью экономики. Чтобы вскрыть предпосылки, необходимо подойти к изучению предмета системно и исторически. Предполагается показ связи развития идеологии и детской литературы с экономическими, внешне— и внутриполитическими событиями, положением дел в образовании; применение различных методов работы: я не могу — по совету критиков — использовать только метод «от частных фактов к общему»[66]. Уважая личный опыт оппонентов, которые жили в изучаемый период и не наблюдали отрицательного влияния системы образования на юношество, я, однако, предпочту действовать академично: буду опираться на анализ всей совокупности доступных мне фактов. Архивные материалы, используемые в монографии и не замеченные оппонентами, говорят о наличии нескольких образов жизни и типов сознания в среде молодых граждан. Среди них были и те, кто осознал недостатки. Наконец, у меня нет оснований следовать очередному идеологическому поветрию и перестать считать А.И. Деникина и Николая II реакционерами. Думаю, они потерпели поражение потому, что были догматиками, выразителями интересов отжившего свой срок класса, а Деникин пошел против народа при поддержке интервентов. Современные апологетические книги о Николае II не только не предоставляют контраргументов, но, скрывая часть фактов и интерпретируя другую с позиций дворянской историографии[67], буквально вынуждают думать в противоположном их содержанию духе. Факты — упрямая вещь: методологии и идеологии, основанные на субъективизме и волюнтаризме, детерминированные узко понимаемым интересом правящих классов, три раза в течение ХХ века в России-СССР потерпели крах: в 1917, 1991, 1998 гг.
[1] Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир. Питер. 2003. С. 121.
[2] Ценность — «значение объекта для субъекта» // Каган М.С. Философская теория ценности. СПб. 1997. С. 68; См. также: Рубинштейн С.Л. Человек и мир // Рубинштейн С.Л. Указ. соч. С. 383.
[3] Нечкина М.В. Функция художественного образа в историческом процессе. М., 1982. С. 1-5, 27, 36, 39, 40, 42, 45, другие.
[4] Социализация — процесс усвоения личностью различных социальных ролей, норм и обязанностей // Кравченко А.И. Социология. М., 2000. С. 53, 54.
[5] См.: РГАСПИ. ФМ. 1. ОП. 5. Д. 505. Л. 172.
[6] Кон Л. Ф. «Советская детская литература восстановительного периода (1921-1925)». М., 1955; «Советская детская литература (1917-1929)». М., 1960.
[7] Кон Л. Ф. «Советская детская литература (1917-1929)». С. 286, 292.
[8] Кон Л. Ф. «Советская детская литература восстановительного периода (1921-1925)». С. 42, 44.
[9] Путилова Е.О. Очерки по истории критики советской детской литературы. 1917-1941. М, 1982.
[10] Соцреалистический канон. СПб., 2000.
[11] Соцреалистический канон. С. 975.
[12] Чудакова Мариэтта. Сквозь звезды к терниям // Новый мир. 1990. № 4. С. 248.
[13] Она же. Там же. С. 260.
[14] «Наиболее существенной социокультурной характеристикой массовой культуры является не число носителей ее ценностей, а совершенно особые ее качества, в том числе: использование клише при создании ее артефактов, ориентация на вкусы и потребности «среднего человека», исключительно высокая степень адаптивности, способность трансформировать артефакты, созданные в рамках других культур и превращать в свое собственное творение, использование средств массовой коммуникации как главного канала распространения и потребления ее ценностей, способность манипулировать массовым сознанием и создавать собственное иллюзорное пространство». Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М., 2003. С. 93.
[15] Добренко Е. Соцреализм и мир детства. // Соцреалистический канон. С. 31-40.
[16] Там же. С. 34, 35.
[17] «Оттого, что нас физически не принуждают, управление нашим поведением не становится менее действенным», — говорил управленец и теоретик Дж. Гэлбрейт о западном опыте подобной работы. См.: Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969. С. 375, 376.
[18] Екклесиаст. 12:13; От Матфея. 19:19; Иаков. 4:8, 10.
[19] Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Т. 3. С. 182.
[20] См.: Бим-Бад Б.М. Путь к спасению: педагогическая антропология Иммануила Канта сегодня. М., 1994. С. 24-25.
[21] Добренко Е. Соцреализм и мир детства. // Указ. соч. .С. 38.
[22] Там же.
[23] См.: Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1959. С. 75.
[24] Берг Михаил. Литературократия. М., 2000. С. 42-52.
[25] См. об этом: Фатеев А.В. Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке. М., 2004; главу I данной монографии.
[26] Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934. С. 4.
[27] Добренко Евгений. Фундаментальный лексикон. Литература позднего сталинизма // Новый мир. 1990. № 2; Добренко Е. Сделать бы жизнь с кого? (Образ вождя в советской литературе) // Вопросы литературы. 1990. Сентябрь.
[28] См.: Аверьянов А.Н. Системное познание мира. Методологические проблемы. М., 1985; Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984; Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979; Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода. М.,1973; Исторический опыт и перестройка. М., 1989; Карл Маркс и современная философия. М., 1999; Каган М.С. Системный подход и гуманитарное знание. Л., 1991; Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987; Плетников Ю.К. Теория должна соответствовать истории // Вопросы истории. 1994. № 6; Крылов В.В. Общество и личность // Крылов В.В. Теория формаций. М., 1997; Лотман Ю.М. Символ в системе культуры // Труды по знаковым системам. Ученые записки Тартусского государственного университета. Вып. 754. Тарту, 1987; Маркс К. Капитал; Он же. К критике политической экономии. Предисловие; Он же. Тезисы о Фейербахе; Он же. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе; Семенов Ю.И. Философия истории от истоков до наших дней: основные проблемы и концепции. М., 1999; Социальная психология классов. Проблемы классовой психологии в современном капиталистическом обществе. М., 1985.
[29] Семенов Ю. «Философия истории от истоков до наших дней…». С. 273.
[30] См.: Там же. С. 284, 282.
[31] Следзевский И.В. Эвристические возможности и пределы цивилизационного подхода // Цивилизации. Вып. 4. М., 1997. С. 19.
[32] Ерасов Б.С. Цивилизации. Универсалии и самобытность. М., 2002. С. 62.
[33] См.: Майбурд Е. М. Введение в историю экономической мысли. М., 1996. С. 287; см. также: Семенов Ю.И. Философия истории от истоков до наших дней…С. 188.
[34] Ерасов Б.С. Цивилизации…С. 113; а также: С. 50, 52, другие.
[35] Дэвид Джоравски написал статью по заказу — само по себе интересно — Государственного департамента США. Далее произошло следующее: «Мартин Малиа и Николас Рязановский попытались убедить меня отказаться от той реабилитации марксизма, которую они усмотрели в статье, а Дэвид Блур посчитал, что я слишком резок в суждениях. Я благодарен им, хотя «самодурство» не позволило мне последовать всем их советам». См.: Дэвид Джоравски. Сталинистский менталитет и научное знание // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Самара. 2001. С. 208, сноска. Браво, Джоравски!
[36] Речь идет о работе Д. А. Волкогонова «Ленин» (М., 1994). Идеи и методы Волкогонова не раз критиковали профессиональные историки, в том числе в сборнике «Исторические исследования в России» (М., 1996). Накануне выборов 1995, 1996 годов, в период приватизации Волкогонов был на стороне политической группы, представители которой вместо кошельков использовали коробки для ксерокса. Для разоблачения идеологии противников чиновник привлек работы других авторов: «Нельзя, например, переоценить значение работ В.А. Солоухина, не носящих, правда, характера строго научного исследования. Но в честности этого анализа нет сомнений». Открываем книгу В. Солоухина «При свете дня» (М., 1992), читаем честный, с точки зрения Волкогонова, анализ: «Но переходим теперь к самому главному — к национальности В.И. Ленина….Что же это за мать, которая из двух своих сыновей вырастила и воспитала двух убийц?… «натаскивала» своих детей на революционную деятельность, на ненависть к Российской империи и — в дальнейшем — на уничтожение ее….В Марии Александровне (а вернее сказать, в Марии Израилевне), в матери Ленина, не было ни одного грамма русской крови». Книга Волкогонова рекомендуется для учебных заведений.
[37] Тош Джон. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000.С. 205.
[38] Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура. М., 1992; Гефтер М.Я. Из тех и этих лет. М., 1991; Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? М., 1989; История и сталинизм. М., 1991; Жуков Ю. Н. Тайны Кремля. М., 2000; Клямкин И. М. Какая улица ведет к храму? // Новый мир. 1987. № 1; Он же. Марксизм и сталинизм // Драма обновления. М., 1990; Лацис О. Перелом // Знамя. 1988. № 6; Осмыслить культ Сталина. М., 1989;
[39] Казьмина М.В., Казьмин В.Н. Трактовка сталинизма в отечественной историографии рубежа 80-90-х гг. ХХ века // Сибирь ХХ век. Вып. 4. Кемерово. 2002; Шангина Е.В. Проблема сталинизма в исследованиях и публицистике конца 1980-начала 90-х годов // Проблемы отечественной и всеобщей истории. Уссурийск. 2001.
[40] См.: Фатеев А.В. Сталинизм — мелкобуржуазный коммунизм новейшего времени // Проблемы конституционного развития России на современном этапе. Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции (18-19 марта 1993 г.). Рязань. 1994; Он же. Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке. М., 2004; Он же. Образ врага в советской пропаганде. 1945-1954 гг. М., ИРИ РАН. 1999. С. 233 // См.: www.auditorium.ru; Он же. Детская литература «оттепели»: две «правды» // www.scepsis.ru; Фатеев А.В. Сталинизм и детская литература. Автореферат монографии. М., 2005. Политаризм — форма государственного устройства, при котором члены господствующего класса сообща владеют средствами производства. «Общеклассовая частная собственность всегда принимает форму государственной» // Семенов Ю. И. Философия истории от истоков до наших дней... С. 245, 282.
[41] Клямкин И.М. Марксизм и сталинизм // Указ. Соч. С. 292.
[42] Арендт Ханна. Истоки тоталитаризма. М., 1996; Жан-Поль Сартр. Ситуация писателя в 1947 году // Что такое литература? СПб., 2000; Фридрих К., Бжезинский Зб. Тоталитарная диктатура и автократия. Реферат // Тоталитаризм: что это такое? Ч. 2. М., 1993.
[43] Адорно Теодор и др. Исследование авторитарной личности. М., 2001; Ауэрбах Эрих. Мимесис. Изображение действительности в западноевропейской литературе. М. 1976; Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1986; Гастев А. Как надо работать. М., 1927; Кравченко А.И. Социология. Общий курс. М., 2000; Лернер Макс. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных Штатах сегодня. В 2-х тт. Том 1. М., 1992; Лихи Т. История современной психологии. Питер. 2003; Новиков Н.В. Мираж «организованного общества» (современный капитализм и буржуазное сознание). М., 1974; Общественное сознание и его формы. М., 1986; Ортега-и-Гассет Хосе. Восстание масс // Психология масс. Хрестоматия. Бахрах-М. 2001; Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир. Питер. 2003; Социальная психология классов. Проблемы классовой психологии в современном капиталистическом обществе. М., 1985; Шульц Д.П., Шульц С.Э. История современной психологии. СПб., 1998; Эпштейн С. Индустриальная социология в США. М., 1972; Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985.
[44]Михалев В.П., Федорук В.С., Яранцева Н.А. Художественное произведение в процессе социального функционирования. Киев. 1979.
[45] Горанов К. Художественный образ и его историческая жизнь. М., 1970.
[46] Полторак С. Н. Эмигрантская повесть-воспоминание А.И. Куприна «Купол Святого Исаакия Далматского» как исторический источник // Культура российского зарубежья. М., 1995.
[47] «Источниковедение новейшей истории России: теория, методология и практика». М., 2004. С. 360-370.
[48] Адамов Гр. Тайна двух океанов. М., 1955; Адамов Г. Изгнание владыки // Адамов Г. Победители недр. Изгнание владыки. Фрунзе. 1958. Книги перепечатаны по изданиям Детгиза 1937 и 1946 гг.; Ананян Вахтанг. На берегу Севана. Л., 1953; Ананян В. Пленники Барсова ущелья. М., 1961; Атаров Николай. Повесть о первой любви // Атаров Николай. Повесть о первой любви. Рассказы. М., 1959; Бременер М. Пусть не сошлось с ответом! // Юность. 1956. № 10; Он же. Передача ведется из класса. М., 1959; Василенко И. Звездочка. Повесть. М., 1970; Воронкова Л. Село Городище // Воронкова Л. Собр. Соч. в трех томах. Том 2. М., 1987; Гайдар Аркадий. Тимур и его команда. Калининград. 1979; Глебов А. Звено отважных. Пьеса в одном действии. // Пионерский театр. Сборник в помощь детской художественной самодеятельности. Молодая гвардия. 1950; Гребнев Григорий. Арктания (летающая станция). Фантастический роман. М., Л., 1938; Дубов Н. Сирота // Дубов Н. Сирота. Огни на реке. Мальчик у моря. Повести. М., 1968; Дубов Николай. Огни на реке. Повесть. Пенза. 1953; Зак А., Кузнецов И. Вперед, отважные! Пьеса.// Пионерский театр. Сборник второй. В помощь детской художественной самодеятельности. М., 1953; Изюмский Б. Алые погоны. М., 1954; Ильина Елена. Четвертая высота. Повесть. М., 1960; Каверин В. Два капитана. М., Л. 1948; Кальма Н. Черная Салли. М., 1959; Кальма Н. Дети Горчичного Рая. Роман. Латгосиздат. Рига. 1951; Кассиль Лев. Великое противостояние. М., 1957. (Книга первая «Моя Устя» (ранее «Великое противостояние»). Книга вторая «Свет Москвы»); Кассиль Лев. Черемыш — брат героя. Повесть // Далеко и близко, высоко и низко. М., 1971; Кассиль Лев. Дорогие мои мальчишки. Повесть. М. 1961; Кассиль Лев. Ранний восход. Повесть о юном художнике. М., 1983; Катаев Валентин. За власть советов! Л. 1949; Крепс В., лауреат Сталинской премии; Минц К. «Клуб знаменитых капитанов».// Пионерский театр. М., 1950; Лагин Л. Старик Хоттабыч. Повесть-сказка. М., 1991 (Переиздание 1938 года), 1952; Ликстанов И. Малышок. Повесть. Свердловск. 1968; Любимова В., лауреат Сталинской премии. Письмо в редакцию. Пьеса // Пионерский театр. М., 1953; Матвеев Герман. Тарантул. Л., 1985. Первая книга: «Зеленые цепочки». С. 4 -127. Вторая книга: «Тайная схватка». С. 128 — 305. Третья книга: «Тарантул». С. 306 — 520; Михалков С. Красный галстук. Пьеса в трех актах, восьми картинах.// Пионерский театр. М., 1950; Михалков С. Я хочу домой! Драма в трех актах и девяти картинах с прологом и эпилогом // Михалков С. Пьесы. М., 1951; Сергей Михалков. Особое задание. Комедия в трех действиях.// Пионерский театр. М., 1950; Моторин И., Рысс Е. Суворовцы. Пьеса в четырех действиях // Пионерский театр. М., 1953; Мусатов Алексей. Стожары. М.-Л. 1948; Никулин Ю. Суд Линча. Пьеса в одном действии.// Пионерский театр. М., 1950; Носов Н. Витя Малеев в школе и дома. М., 1964; Осеева В. Васек Трубачев и его товарищи. Повесть. Книга первая. М. — Л., 1951; Осеева В., Суворина Е. Васек Трубачев и его товарищи. Инсценировка. // Пионерский театр. М., 1953; Павленко П.А. Степное солнце. Повесть. М., 1969; Прилежаева М. Семиклассницы. Детгиз. 1944; Прилежаева М. С тобой товарищи. Повесть. М., Л. 1950; Рыбаков Анатолий. Кортик. М., 1957; Сотник Юрий. Невиданная птица. Рассказы. Детгиз. М., Л. 1950; Фадеев А.А. Молодая Гвардия. М., 1946; Он же, то же. Дополненное и переработанное. М., 1953; Фраерман Р. Шпион. М., 1937; Фраерман Р. Дикая собака динго, или повесть о первой любви. М., 1971. Выражаю признательность доктору исторических наук Ю.Н. Жукову за идею использовать детскую литературу в качестве источника и интересные консультации.
[49] В Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ) использованы фонд 631 ССП, 630 Детгиза за 1941-1954 гг., фонд 2464 Московского отделения детских писателей ССП середины 50-х годов. Отметим материалы дискуссий, посвященных обсуждению книг Кассиля «Великое противостояние», романа Катаева «За власть советов!». Большое количество писем содержит фонд 2190 Кассиля, фонд 2924 журнала «Юность». Детских писем с обсуждением литературы практически нет в других фондах. Из фондов молодежного архива Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ. ФМ.) интерес представляют материалы отдела пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ (ФМ. 1). Его работники пристально следили за развитием детской литературы, взаимодействовали с министерством просвещения и ССП. Мнения комсомольских работников отражены в справках-обзорах детской литературы 40-50-х годов. Из фондов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) использованы протоколы совещаний при народном комиссаре Потемкине (Ф. А-2306), который руководил работой Детиздата. В Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) задействован фонд отдела пропаганды и агитации (Ф. 17. Оп. 125, 132), в котором накоплены документы о просвещении, отчеты издательств, данные о зарубежной школе. Материал о кризисе в образовании и воспитании 50-х годов имеется в Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) (Ф. 5 Оп. 18. Отдел школ ЦК ВКП (Б) — ЦК КПСС (1951-1956)).
[50] Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953-1957. Документы. М., 2001; Советская жизнь. 1945-1953. М., 2003.
[51] О детской литературе. М., Л. 1950; Пропаганда книг среди школьников. М., Л. 1951; М. Горький о детской литературе. М., 1952; Н.К. Крупская о детской литературе и детском чтении. М., 1954.
[52] См.: «Вопросы детской литературы. 1955». М., 1955; «Вопросы детской литературы. 1956 год». М., 1957.
[53] См.: Румянцев В.М. «Воспитательное значение советской детской литературы». Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата педагогических наук. 1 МГПИИЯ. 1952, ноябрь; Пелымская О.Г. Школьная повесть в советской детской литературе послевоенного периода. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1953; Сучкова М.К. Повесть о детстве в советской детской литературе. Автореферат диссертации. М., 1954.
[54] Гилзенратх Б. Воспитание патриотизма средствами советской детской литературы у школьников младшего возраста во внеклассной работе. Автореферат диссертации. М., 1955; Марьясин А.С. Нравственное воспитание школьников на примерах положительных литературных героев. Автореферат диссертации. Л., 1953.
[55] «В соответствии с традициями лучших произведений советской литературы, — отмечала, например, О.Г. Пелымская, — дающих образцы мажорных финалов, отражающих перспективу движения жизни, научно осмысленный ход истории, гибель героев в финале изучаемых повестей окружена целым комплексом светлых, жизнеутверждающих образов, символизирующих бессмертие его дела» // Пелымская О.Г. Школьная повесть в советской детской литературе послевоенного периода. С. 13.
[56] Привалова Е.П. Основные черты советской детской литературы. М., 1954. С. 49, 38.
[57] Индустриальное (промышленное) общество — общество с центральной ролью научно-технической деятельности, машинным производством, фабричной организацией и дисциплиной труда, общенациональной системой хозяйства. Логика индустриализации ведет все общества к увеличению сходства (конвергенции) институтов и способов организации хозяйства. См.: Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993.
[58] Политаризм — форма государственного устройства, при котором члены господствующего класса сообща владеют средствами производства. «Общеклассовая частная собственность всегда принимает форму государственной» // Семенов Ю. И. Философия истории от истоков до наших дней... С. 245, 282.
[59] Холодная война — глобальное и тотальное противостояние ядерных супердержав и их блоков с середины 1947 по 1991 год // Фатеев А.В. Образ врага в советской пропаганде. С. 5, 6.
[60] Идеология — часть общественного сознания, система регулятивных идей, политических, экономических, социальных, эстетических, философских взглядов. Отражает положение, потребности, интересы определенного класса, общественной группы, общества, способствует активному воздействию на него // См.: Гуревич П.С. Социальная мифология. М., 1983. С. 12; Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 113.
[61] См.: Фатеев А.В. Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке. М., 2004. См. также введение и главу I данной монографии.
[62] Сравните. «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1-4. «В жизни личной все действительное ее содержание получается чрез общественную среду и так или иначе обусловлено ее данным состоянием. В этом смысле можно сказать, что общество есть дополненная или расширенная личность, а личность — сжатое, или сосредоточенное, общество» // Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. Том 1. М., 1990. С. 285-286; См. также: Ильенков Э.В. Что же такое личность? // С чего начинается личность? М., 1984; Крылов В.В. Общество и личность // Крылов В.В. Теория формаций. М., 1997.
[63] Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952. С. 18-19.
[64] См.: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? М.,1989. С. 212-214; Жуков Ю.Н. Тайны Кремля. М., 2000. С. 39, 550.
[65] Теоретический аспект проблемы см.: Маркс К. Капитал. Глава 7, 8, 24.
[66] И.В. Блауберг отмечает механицизм и элементаризм концепций, в которых «ход исследования сложного социального объекта мог быть направлен лишь от частей к целому» // Блауберг И.В. Проблема целостности и системный подход. М., 1997. С. 314; См. также: С. 315, 317-319.
[67] См., например: Боханов Александр. Император Николай II. М., 1998. С. 230, 249-250, 256, 258, 384, 421, 427, 429, 531-534, другие. По изданию: М., 1997, С. 180, 206, 207, 249, 251, другие. Вот одно из рассуждений Боханова: «Футурологических способностей у царя действительно не было, но у него имелось то, что напрочь отсутствовало у его оппонентов и противников. Он обладал даром предчувствия. И сердце подсказывало: рано проводить глубокую государственно-управленческую реорганизацию, нельзя ни в коем случае спешить, иначе можно вызвать непредсказуемые последствия». Автор не желает поразмышлять над вопросом: к чему привело нежелание царя — выразителя интересов правящего класса — решать назревшие проблемы, и сводит причины революций к нехорошей деятельности либералов и «интернационалистов». При объяснении причин трагических фактов истории — «Ходынки», Кровавого воскресенья — Боханов отделяет царя от самодержавия — режима управления страной, желает уверить нас, что градоначальники и губернаторы творили зло в отношении трудящихся исключительно по своей воле или неумению вопреки доброму царю. Одновременно автор подчеркивает верность царя самодержавному принципу. Вопреки фактам г-н Боханов утверждает, что царь не прибег к насильственным мерам для подавления Первой русской революции по причине своего гуманизма, нежелания проливать «потоки крови». В монографии нет сообщений об инспирированной охранкой активности черносотенцев, еврейских погромах, зато есть констатация: «В тот тяжелый момент Россию и царя спасли не дворяне и чиновники…Отпор разрушителями дали простые люди, повсеместно выходившие на патриотические манифестации и грудью вставшие на защиту Престола и Отечества». Автор «Николая II» уверен, что начало революции 1905-1907 гг. связано исключительно с провокацией попа Гапона, человека «абсолютно аморального». Затем он вынужден признать наличие аграрного вопроса в России, который предлагает решать в духе Петра Столыпина: «Надлежало изменить не столько размер землевладения, сколько качество землепользования, отличавшегося допотопностью…Требовалось не отнимать землю (у помещиков — А.Ф.), а создавать крепкого индивидуального земледельца, умеющего и желающего вести современное аграрное производство». Как это можно было сделать без изъятия хотя бы части земли у дворян, которых С.Ю. Витте в сердцах называл «дегенератами», не очень понятно. Автор не ставит и вопрос о судьбе миллионов разоренных столыпинскими реформами крестьян, их отношении к царизму и помещикам во время I мировой войны. Потому, видимо, что ответ на вопрос напрямую выведет на действительные, а не придуманные причины революций. Боханов не считает, что власть стояла на страже интересов господствующих классов. Оказывается, Николай II заботился только о неприкосновенности частной собственности и был социальным романтиком: «Власть стремилась выступать бесстрастным арбитром в социальных спорах и конфликтах между рабочими и предпринимателями». При этом автор книги не комментирует факт, что по избирательному закону от 3 июня 1907 года, по его же словам, «предпочтение отдавалось наиболее состоятельным общественным элементам». Критику царизма со стороны либералов 1 ноября 1916 года в Думе автор называет «шабашом». Список нестыковок, умолчаний и противоречий можно продолжить.
© А. В. Фатеев, 2007 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора