© А.В. Фатеев

Сталинизм и детская литература в политике номенклатуры СССР (1930-1950-е гг.)

««« К оглавлению

Глава II. Возникновение индустрии детской культуры и литературы в 1934-1941 гг.

«В свете достижений советской науки и техники, успехов нашего народного хозяйства особенно ярко чувствуется, как отстает детская литература от требований времени… Товарищ Сталин называл писателей инженерами человеческих душ. Эти слова имеют особое значение для детской литературы». (О.П. Мишакова, секретарь ЦК ВЛКСМ).

«Я таких мальчиков ненавижу, так как в Советском Союзе не должны быть такие мальчики, как Мишка Квакин, а должны быть такие пионеры, как Тимур». (Семиклассница из г. Богородска).

Становление секции детских писателей

Деятельность писателей должна была органично вписаться в реализацию лозунга второй пятилетки «Кадры решают все!», в процесс воспитания нового поколения советских людей после решений ЦК партии о реорганизации школы. В сфере их компетенции должна была оказаться и работа по «борьбе с преступностью среди несовершеннолетних», закон о которой был принят 7 апреля 1935 года, и ликвидация беспризорности и безнадзорности, о чем говорилось в постановлении партии и правительства 31 мая 1935 года. На политическом сознании писателей сказались и репрессии после убийства С.М. Кирова в декабре 1934 года, и начало стахановского движения в августе 1935, и московские процессы. Процессы проходили на фоне подготовки и принятия Конституции СССР в декабре 1936 года, в которой присутствовали все формальные признаки демократического государства. Идеологическая борьба с фашизмом, попытки СССР создать систему коллективной безопасности, поддержка Народных фронтов на Западе, война в Испании создавали определенный настрой: у страны Советов есть враги, но вместе с прогрессивными и коммунистическими силами на Западе «мы» их победим. СССР уже вошел в мировое сообщество, вступил в Лигу Наций.

Советские деятели искусств не стояли на месте. В это время появились звуковые фильмы, которые были использованы в пропагандистских целях. С.Д. Васильев и Г. Н. Васильев создали блокбастер «Чапаев» (1934 г.), фильм, на который мальчишки ходили десятки раз. Революционным романтическим духом пронизаны фильмы кинотрилогии о Максиме: «Юность Максима», «Возвращение Максима», «Выборгская сторона» (1935-1939 гг.) с участием Б.П. Чиркова. Роман Н.А. Островского «Как закалялась сталь» (1934 г.) сразу же стал классикой детской и юношеской литературы. В Москве прошел первый международный кинофестиваль.

Отмена карточной системы и определенные успехи в экономике, завершение насильственной коллективизации позволили Сталину заявить, что жизнь стала «веселей». Словно в подтверждение слов Генерального секретаря неслась над просторами огромной страны песенка из кинофильма «Веселые ребята» (1934 г.) в исполнении джазмена Л.О. Утесова: «Нам песня строить и жить помогает, // Она скучать никому не дает, // И тот, кто с песней по жизни шагает, // Тот никогда и нигде не пропадет».

Руководители государства настраивали писателей на серьезную работу. «Со стороны пропагандистской вопросы развития детской литературы получили большое значение, и детская литература завоевала известное место, — заявил ответственный секретарь правления ССП А.С. Щербаков на организационном совещании детских писателей 26 октября 1934 года. — О ней говорят, ей была предоставлена трибуна на съезде писателей, руководители нашей партии к вопросам детской литературы относятся чрезвычайно серьезно, детская литература имеет поддержку со стороны Алексея Максимовича. Теперь следует поставить вопрос, как реализовать такое внимание…»[195]. Совещание выявило отсутствие в рядах писателей здоровой творческой обстановки, конфликты с редакторами Детиздата. После вступления СССР в Лигу Наций и съезда писателей среди «инженеров человеческих душ» царила растерянность: что писать? «Какова доза политики? — интересовался Кассиль. — Одно время книга была перенасыщена политикой, а теперь говорят, — нужна развлекательная, веселая книга». Г.Е.Замчалов перевел вопрос в научную плоскость: «что может считаться детской книжкой». Писатели нуждались в помощи[196]. Щербаков с пониманием отнесся к нуждам подчиненных. Было решено подключить их к обсуждению плана Детиздата. Писатели одобрили предложение провести Всесоюзное совещание, обсудить организационные и творческие вопросы. В состав временного бюро секции детских писателей при ССП избрали Кассиля, А.Л. Барто, В.М. Кожевникова, а С.П. Злобина утвердили ответственным секретарем[197].

Становление новой писательской структуры проходило долго и болезненно. На начало 1936 года в секции состояло 39 писателей: 11 поэтов и 28 прозаиков. В течение года и двух месяцев бюро наладило контакты с секциями детской литературы Ленинграда, Украины, Западной Сибири, Азово-Черноморского края, организовало творческие встречи с читателями. В Ленинграде под руководством Маршака заработал детский литературный университет. Учились и московские писатели: вместе с работниками Детиздата штудировали иностранные языки, философию[198].

Руководителей секции беспокоил вопрос о пополнении рядов. В 1935 году появились только два новых члена — С.В. Михалков и Е.А. Благинина. Рост секции находился в прямой зависимости от материального благосостояния писателей. «Житков в течение полутора лет не имеет вообще никакой площади, — утверждалось в отчете секции, — Кассиль с женой и годовалым ребенком живет в одной комнате. Гайдар с семьей из 5 человек живет тоже в одной комнате»[199]. ЦК ВЛКСМ и лично первый секретарь А.В. Косарев обещали помочь.

По-прежнему остро стоял вопрос о взаимоотношениях писателей и Детиздата. Конфликты были обусловлены линией руководства на экономию финансовых средств, действиями цензоров. Но Злобин видел источник зла только в редакторах и предпринял жесткие меры. 4 июня 1935 он вызвал писателей С.Т. Григорьева, А.Ф. Насимовича и запротоколировал, что зав. сектором Детиздата Магидович в официальном разговоре назвал Григорьева «несоветским человеком», а Насимовича — «кулацким писателем»[200]. Дело принимало драматический оборот: «крысиные бега» чиновников в атмосфере террора могли привести к жертвам. Осенью 1935 года Злобин жаловался Щербакову на бюрократическое отношение чиновников издательства к писателям, недоплату обусловленных сумм, которые, утверждал он, вынудили уйти из детской литературы Григорьева[201].

Недовольство Злобина вызывало и поведение членов бюро секции: 7 июня 1935 года ввиду неявки большинства членов бюро было сорвано заседание. Раздосадованный секретарь пожаловался Щербакову и решил направить запрос в адрес Барто и Кассиля с вопросом о возможности их пребывания в бюро. К осени стало ясно, что прямолинейный Злобин управлять индивидуалистически настроенными писателями не может. 25 сентября 1935 года он был переизбран, бюро секции детской литературы возглавил Б. А. Ивантер[202].

Судьба Ивантера (1904-1942 гг.) во многих чертах сходна с биографией Гайдара, Н. Островского. Уже в 16 лет он состоял в комсомоле (РКСМ), после окончания командирских курсов сражался за власть Советов в составе Красной Армии на Южном фронте. В октябре 1921 года был откомандирован на учебу в Москву. Закончил государственные режиссерские мастерские В.Э. Мейерхольда, работал помощником режиссера. Однако журналистика взяла верх: хроникер РОСТА, репортер газеты «Труд». С 1925 года работал в журнале «Пионер»: заведующий редакцией, главный редактор[203]. В 1935 году Ивантера нельзя было назвать детским писателем: у него не было значительных произведений для детей, он был журналистом и редактором, организатором. Новому секретарю пришлось использовать все свои дипломатические способности для решения сложных вопросов во взаимоотношениях между Детиздатом и писателями, внутри писательского сообщества.

В декабре 1935 года правительство определило политику в области книгоиздания. Во время обсуждения плана детского издательства на 1936 год[204] его заведующий Г.Е. Цыпин довел до писателей решение ЦК ВЛКСМ: достигнуть оптимального сочетания детской мировой классической и советской литературы; накапливать книги советских авторов, пока же их нет, издавать то, что есть. Предусматривалась разработка перспективного 3-летнего плана. Руководство воспринимало происходящее как игнорирование писателями интересов 10 миллионов пионеров и не упускало возможности упрекнуть их: «Скауты за границей получают чрезвычайно интересно и энергично написанные книги». Стимулируя писателей, Цыпин сообщил о строительстве дома и дач для них.

Бесцеремонность Цыпина вызвала раздражение писателей, прежде всего В. Б. Шкловского. Разговор пошел на повышенных тонах. «Я, например, выкинул бы Майн Рида «Всадник без головы», — заявил Шкловский. — Она не представляет сейчас никакой реальности. К тому же Майн Рид и не классический детский писатель. (Цыпин. Вы говорите страшные вещи). Можно обойтись без Майн Рида. Я бы даже обошелся без Купера и Вальтер Скотта, давая одновременно более новые вещи». В период индустриального развития его интересовали книги о развитии техники, например, «Приключения изобретения». Цыпин не остался в долгу, по-хамски обрушился на оппонента: «Она мне неизвестна потому, что сидят умные люди, ни черта не делают, а книг в стране нет. Эта книга неизвестна не только мне, но и всем остальным, кроме 10 умников и 28 переводчиков»[205]. Заведующий нервничал: после издания в феврале 1935 года постановления партии и правительства «О строительстве школ в городах» возник вопрос о наполнении школьных библиотек литературой[206], но книг не было.

Всесоюзное совещание по развитию детской литературы 15-19 января 1936 г. закрепило наметившиеся тенденции[207]. На нем присутствовали 117 работников детской литературы, писатели: А.Н.Толстой, С.Я.Маршак, К.И.Чуковский, М.М. Пришвин, М. Ильин (И.Я. Маршак), Б.С. Житков, Л. А. Кассиль, К.Г. Паустовский. От ЦК ВКП (б) на совещании выступил А.А. Андреев. Обстановка «почти поголовной грамотности и роста культурных потребностей», заявил секретарь ЦК, предъявляет особые требования к детской литературе, которая не соответствует потребностям страны. Книги не только должны воспроизводить факты, но показывать их смысл, связь, быть хорошо оформлены. «Они слишком — извините за выражение — оскорбляют детей недоверчивостью к их уму, отсутствием мысли, приторными сентенциями», — возмущался он. Главную причину отставания литературы секретарь видел в плохой организации писателей. Вывести их из положения «кустарей-одиночек» и приобщить к изображению «нашей героической действительности» должен был ССП и его детская секция.

Андреев сделал выводы из полемики на декабрьском совещании писателей и Детиздата. Предложение «собрать все, что есть лучшего в мировой литературе для детей, и сделать это достоянием наших советских детей», на этот раз сорвавшее аплодисменты, сопровождалось требованием освещать научные и технические вопросы. В планы писателей и издателей должны были войти исторические книги, дающие представление о стране, а также биографии классиков марксизма, политических деятелей.

Секретарь ЦК ВЛКСМ А.В. Косарев просил писателей открыть перед детьми «завесу светлого будущего». Процесс создания книги он сравнивал с производством на промышленных предприятиях: «Мы делаем блюминги, наладили производство автомобилей, тракторов, аэропланов, а детскую книжку, — казалось бы, уж чего проще! — издаем плохо. В чем тут дело?». И сам ответил: «во главе важнейшего издательского дела находятся не те люди, которые необходимы для этой работы». Намерение партийно-комсомольских работников иметь лучшую в мире детскую книгу выразилось в предложении Косарева «идти на выучку к буржуазным мастерам, к буржуазным издательствам, к буржуазным творцам детской книги».

Цыпин сообщил о намерении издать 32 миллиона экземпляров книг советских и зарубежных авторов и выразил недовольство отсутствием новых книг у писателей. Более того, он обрушился на «левацко-формалистическую политику соответствующих работников Наркомпроса», ответственных, якобы, за катастрофическое положение дел в детской литературе[208]. «Кнут» сочетался с «пряником»: Цыпин вновь пообещал улучшить бытовые условия писателей и поднять гонорары.

В докладах отразилась линия руководства страны на преодоление творческой независимости художественной интеллигенции. «Левацкой» политике ликвидированных в 1932 году объединений противопоставлялась истинная, с точки зрения политбюро, линия единых организаций писателей, архитекторов, художников. К критике «формалистов» в детской литературе подключилась «Правда». «Нигде формализм не разоблачает себя до такой степени, как в рисунках для детей, — утверждал безымянный автор 1 марта 1936 года в статье «О художниках-пачкунах». — Пачкотня в детской книге глубоко реакционна, потому что она отрицает полностью и начисто весь реальный детский мир. Здоровый, веселый, радостно смеющийся советский ребенок ненавистен художнику компрачикосу».

В поисках идеала советского ребенка

Становление организационных структур ССП сопровождалось поиском форм отражения советских ценностей в литературе. В этой связи бюро секции детских писателей постановило рассмотреть доклад В.В. Смирновой «Образ советского ребенка в детской литературе» в феврале 1936 года[209].

Доклад был противоречив. Смирнова была недовольна состоянием литературы для детей: писатели так и не создали запоминающиеся образы «нового маленького человека, растущего в условиях социалистического общества». С другой стороны, анализируя некоторые произведения, докладчица отмечала успехи: «Прочтите внимательно заглавия, от «Ташкента — города хлебного», с явно утилитарными, с единоличными крестьянскими заботами о хлебе насущном, от «Швамбрании», несуществующей воображаемой, изменчивой страны, отразившей все политические и философские колебания своих творцов, через «Республику ШКИД», через суровую «Школу» войны к жизнерадостной «Солнечной» — это ли не подъем? Это ли не замечательная кривая роста нового человека?»[210]. В отличие от буржуазной литературы, которая обманывала детей, советская литература, подчеркивала Смирнова, должна видеть в ребенке «товарища, участника всей большой жизни…строителя нового мира, маленького хозяина советской страны». Черты такого ребенка она подметила у героя повести «Ташкент — город хлебный» Мишки Додонова: «настойчивость, жизненная стойкость, крепкое чувство товарищества и какой-то большой оптимизм». И хотя тяжелая жизнь приучает его врать и изворачиваться: «без этого не проживешь», герой дает правильную оценку негативным явлениям.

Единственным идеалом ребенка Смирнова считала образ Альки из повести «Военная тайна» Гайдара. Ему были присущи нежность, наивность, жизнерадостность, жадный интерес ко всему окружающему. «Он утверждается в мире, опираясь на чувство равноправия. Так чувствовать себя на земле может только ребенок социалистического общества — маленький гражданин Советского союза», — аргументировала докладчица. Еще одним героем стал коллективный образ школы имени Дзержинского (ШКИД) из повести Г.Г. Белых и Л.Пантелеева (А.И. Еремеева). Среди «общо и односторонне» очерченных героев «Республики ШКИД», отметила Смирнова, не хватало мастерски выведенного образа Мишки Додонова и наоборот.

Судьба прототипов Додонова вызывала у Смирновой оптимизм: они могли стать трактористами и даже, «может быть, в качестве комбайнера-ударника побывать недавно в Москве у Сталина» на съезде колхозников-ударников. Однако судьба сотен тысяч других детей вызывала у писательницы тревогу: «А сколько ребят затерялись на суровых путях революции, забыли и дом свой…научились воровать, обманывать «почем зря», говорить на блатном языке профессиональных преступников, спасаться от «мильтонов», разжалобливать сердобольных дам из деткомиссий и немедленно пугать их своей «закоренелостью», жить без опоры и без перспективы, без малейшего доверия к людям, ожесточившись и веря только в суровые законы равнодушной, мимо проходящей улицы». ШКИД перевоспитывал беспризорных детей, для которых были характерны заброшенность, свобода, безделье, безответственность, голод, воровство. Правительство уже приняло решение о борьбе с этим злом[211].

Резко отрицательное отношение вызвал у Смирновой образ колхозного парнишки Шурки Грачева из повести Шорина «Одногодки». Шурка держится особняком, его характеризуют узкий практицизм, недетская солидность. Он лишен воображения и погружен в расчеты. Назидательность Шурки сочетается с приземленными мечтами, отражающими производственные отношения в колхозах: «Выберут меня председателем колхоза, и буду я за каждым мужиком следом ходить, пока ему то, что я говорю, снится не станет». Смирновой было бы неловко спросить: «Пионер ли он или нет?».

Причину недоразвитости литературы докладчица видела в том, что писатели не успевали за жизнью: «У нас часто говорят в кулуарах, что темпы нашей жизни, текучесть быта, отсутствие отстоявшихся мнений и устоявшихся форм не дает писателю никакой возможности угнаться за жизнью». Эта объективная причина в совокупности со стремлением писателей угодить «наркомпросовско-наркомздравовским» требованиям приводила к натурализму, халтуре. Уже в 30-е годы были рождены советские образцы массового искусства: Смирнова критиковала повесть Замчалова «Счастливый город», в которой коллектив перевоспитывал Степу Зубкова, «мальчика с воображением и данными следопыта». У докладчицы возникли сомнения: «надо ли было его перековывать?». Однако этот вопрос не волновал автора, который действовал в соответствии с шаблоном. Шаблон игнорировал своеобразие личности и превозносил коллектив как источник истины. Автор, считала Смирнова, не решил главной задачи: «Собрать все то прекрасное, что есть в любом лагере, придумать то лучшее, что может в них быть (а значит и будет когда-нибудь), и создать действительно «счастливый город», о котором мечтают наши ребята в рядовом пионерском лагере».

Переход Коминтерна к сотрудничеству с «народными фронтами» привел к поиску новых подходов к изображению заграницы. 27 апреля 1936 года во время обсуждения сценария И.А. Рахтанова и Н.Абрамова «Кросс-каунтри»[212] секцией драматургов и детских писателей были сделаны первые шаги в этом направлении[213]. Противоречия между СССР и США отступили на второй план перед проблемой фашизма, поэтому писатели стали более щепетильными и конкретными в изображении заокеанской державы.

Изменения на международной арене, прекращение социалистической политики и формирование бюрократического государства привели к постановке правительством задачи насаждения советского патриотизма в выгодной для номенклатуры интерпретации. Ранее говорить о патриотизме считалось неприличным: казалось мелкобуржуазной риторикой, противоречащей интернационализму. Теперь патриотизм насаждался при помощи изображения положительных сторон действительности, героизма граждан во время войн. Его составная часть — ненависть к врагам. Журналистка Т.И. Наумова во время обсуждения журнала «Пионер» в мае 1936 года заявила: «Теперь на втором вопросе остановлюсь, касающегося основного вопроса любви к нашей родине… Надо воспитывать ненависть, факт, что нам придется воевать, очевидно, в первую очередь с Германией и Японией. И надо, чтобы в журнале воспитывалась ненависть к германским и японским фашистам»[214].

Формирование идеала ребенка проходило в обстановке всенародного обсуждения проекта Конституции СССР, развернувшегося в июне — декабре 1936 года, и набиравших силу судебных процессов[215]. «Пионерская правда» оперативно информировала читателей о ходе процессов[216], никакой адаптации материалов применительно к детскому возрасту не было. Руководство страны разжигало шпиономанию, насаждало «бдительность». 30 марта 1937 газета организовала беседу о докладе И.В. Сталина «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» от 3 марта 1937 года. Если верить Генеральному секретарю, то вредители и шпионы оказались во всех организациях. Такая ситуация могла возникнуть, по мнению Сталина, в обстановке беспечности, благодушия и политической близорукости. «И когда мы разделаемся с этой идиотской болезнью, — цитировала газета вождя, — мы можем сказать с полной уверенностью, что нам не страшны никакие враги, ни внутренние, ни внешние, нам не страшны их вылазки, ибо мы будем их разбивать в будущем так же, как разбиваем их в настоящем, как разбивали их в прошлом».

Публицисты и редакторы из детских изданий подкрепляли тезисы руководства выдуманными и реальными фактами. 12 июня 1937 года «Пионерская правда» учила ребят «распознавать врага»: рассказывала о приемах иностранных шпионов. 18 декабря была опубликована статья «Пионер помог задержать диверсанта», 20 декабря фото пионеров, которые помогли пограничникам задержать нарушителя границы. В том же номере освещено празднование 20-летия разведки, прославлялся нарком Ежов и его «ежовые рукавицы». Отклики не заставили себя ждать. Размышляя о будущем, пионерка Нина С. мечтала поехать в Арктику, туда, где побывали папанинцы, и помочь пограничникам задержать нарушителя границы[217].

Олицетворением бдительности стали пионеры Павел Морозов и Геннадий Щукин. Заметки об их подвигах систематически появлялись в «Пионерской правде»[218] в 1937-1939 годах. Очерк о Щукине появился в одном номере с беседой о выступлении Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года, получившей название «Капиталистическое окружение — это не пустая фраза». Пионер демонстрирует политическую «зрелость», «бдительность» по отношению к отчиму — расхитителю собственности, а автор очерка — безответственность при объяснении юношеству способов борьбы с уголовными преступниками, которых он называет «троцкистами». «Вернувшись домой, Гена бесстрашно высказал Акимову все то, что у него накопилось на сердце, — писал Е. Смирнов. — «Я читал про вас в газетах. Вы — враги народа. Я — пионер, я все расскажу о вас, — сказал, весь побледнев, Гена. Акимов задрожал от злости и закричал диким голосом: «А я убью тебя!». «Шекспировские страсти» закончились смертью пионера.

После прекращения репрессий в конце 1938 года образ бдительного пионера преподносился при помощи средств долговременной пропаганды: вышла в свет книга В.Г. Губарева о Морозове. Одновременно И.В. Сталин не позволил режиссеру С.М. Эйзенштейну прославить подвиг пионера в фильме «Бежин луг». Кинематограф был мощным средством пропаганды, и вождь не мог допустить, чтобы граждане, воспитанные на традиционных ценностях, воспринимали государство как организатора слежки за родственниками.

Новой формой патриотического воспитания с 1937 года в «Пионерской правде» стал «Исторический клуб». Подбор тем для обсуждения находился в прямой увязке с оценкой политбюро международной обстановки. «Заседания» клуба были посвящены немецкой колонизации земель прибалтов и славян в 13 веке, Ледовому побоищу и А. Невскому. Тема была санкционирована Политбюро, отразилась в фильме П.А. Павленко и С.М.Эйзенштейна «Александр Невский». Еще одно «заседание» рассказывало, «как русский народ расправился с Лжедмитрием I — ставленником польских магнатов»[219].

В стране развертывалось коллективное и индивидуальное соревнование за овладение оборонными и спортивными навыками. Пионерский отряд 7 «Б» класса 342 школы Москвы рапортовал об овладении тремя оборонными значками. На всю страну прославился пионер отряда имени Кагановича из Старой Вязьмы Женя Павлинов, завоевавший 5 значков: «Будь готов к санитарной обороне!» — БГСО, «Готов к противовоздушной и противохимической обороне» — ПВХО, «Будь готов к труду и обороне!» — БГТО, «Юный ворошиловский стрелок» — ЮВС, «Юный авиасудомоделист» — ЮАС[220].

Однако подавляющее большинство пионеров не могли похвастаться столь большими успехами. Социальный возраст даже городских детей и подростков не соответствовал биологическому. В апреле-мае 1938 года «Пионерская правда» заговорила «о митрофанушках в пионерских галстуках». «Советские ребята, пионеры, должны уметь делать все, — отмечал, в духе Гастева, пионервожатый Сергей Аушев, — развести костер в дождь, пришить пуговицу… сварить обед… вычистить винтовку… Самостоятельность, находчивость, инициатива, умение выйти из любого положения — вот качества, которые должен воспитывать в себе пионер, и в этом ему должны помогать отряд и звено». Военная подготовка стала фактором, при помощи которого у молодежи формировались качества, нужные человеку в индустриальном обществе. Кроме того, газета пропагандировала натуралистические экспедиции пионерских звеньев, кружки планеристов, занятия спортом[221].

Еще одно направление воспитательной работы — искоренение хулиганства. Грубость общественных нравов в стране самым пагубным образом воздействовала на подростковую среду, затрудняла воспитательный процесс в школе. 18 ноября 1936 года в статье Е. Дочкал из Брянской области был поставлен вопрос: «В классе верховодят хулиганы. Почему же молчат пионеры?» Отклики свидетельствовали о широком распространении явления. «Пионерская правда» подключила к осуждению грубости родителей[222].

Однако морализаторство журналистов не могло противостоять явлению, корни которого уходили во всю систему производственных и общественных отношений в СССР. Руководство страны осмыслило проблему в духе времени: недостатки воспитания в семье и школе. Соответственно, ЦК ВЛКСМ и Детиздат приняли меры. В разгар репрессий на редакционном совещании Детиздата 28 января 1938 года новый директор С.А. Андреев поставил перед писателями задачу сформировать у детей «дружелюбие», трудолюбие, лидерские качества. Новая реальность породила и нового ребенка, констатировал директор, что требует и новых подходов к его изображению, отображению в произведениях роли учителя. «В основном воспитание советского ребенка идет через школу», — подчеркнул он. Однако отсутствие заслуживающих внимания произведений о школе не способствовало решению задач. Редакция Детиздата разработала план лекций по детской литературе. Писателей вновь призвали учиться и внимательно изучать жизнь детей в школе[223], чтобы создать литературных героев для подражания.

«Реконструкция» и политический заказ на социальные нормы индустриального общества

В конце 30-х годов правительство решило, что «реконструкция» народного хозяйства завершена. На основе конституции 1936 года состоялись так называемые выборы, во время которых на одно депутатское место претендовал один кандидат. В ноябре-декабре 1938 закончились массовые репрессии, были упразднены все внесудебные органы. Перепись населения 1939 года показала, что за прошедшие 12 лет СССР стал аграрно-промышленной державой, в которой действовали все универсальные тенденции индустриального общества: индустриализация, урбанизация, миграция крестьян в города, интернационализация городов, механизация сельского хозяйства, сосредоточение производства основных продуктов сельского хозяйства в крупных хозяйствах, изменение роли женщин на производстве, демократизация семьи, повышение культурного и образовательного уровня населения. Численность городского населения увеличилась в два раза, в основном за счет притока сельских жителей, что позволило обеспечить трудовыми ресурсами предприятия и новостройки. В январе 1939 года в РСФСР насчитывалось 572 города и 743 поселка городского типа. 75% городского населения было сосредоточено в городках от 5 до 20 тысяч человек. Численность населения Москвы и Ленинграда составляла 4 млн. 137 тыс. и 3 млн. 191 тыс. человек. Общество оставалось традиционным по типу воспроизводства: в нем был велик удельный вес детей, подростков, высокая рождаемость сопряжена с высокой смертностью, низкой средней продолжительностью жизни. Сельское население составляло две трети, имело тенденцию к сокращению. В 1939 году население от 0 до 20 лет составляло по стране 45%[224].

Политика правительства обострила социальные проблемы. В городах катастрофически не хватало жилья. Правительство предпринимало жесткие меры по удержанию населения в деревне. Людские потери в 30-е годы составили глубокие «демографические ямы» среди населения в возрасте от 0 до 10 лет. Форсированная индустриализация и коллективизация породили ГУЛАГ, ставший «подсистемой страха» (Г.Попов) и элементом экономики. По решению ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 31 мая 1935 года в системе НКВД был создан Отдел трудовых колоний, имевший своей задачей организацию приемников-распределителей, изоляторов и трудовых колоний для несовершеннолетних беспризорных и преступников. До января 1940 г. приемники-распределители ГУЛАГа пропустили почти 953 тыс. подростков, которые были направлены в детские учреждения Наркомпроса, Наркомздрава и Наркомсобеса, в трудовые колонии ГУЛАГа[225].

В стране произошли серьезные изменения, однако отставание от западных стран было еще велико, особенно в аграрном секторе, в области культуры, быта. “Прямо стонет душа: когда же, наконец, будет все чистым, блестящим, лучшим? — отметил в записных книжках 1940 года член ЦК ВКП (б), писатель В.В. Вишневский. — Когда народится во всех, в каждом (выделено автором — А.Ф.) органическая потребность красоты, изящества?.. Хотел бы увидеть страну подлинно вровень с европейской бытовой культурой...”[226].

Пропагандистский аппарат перестраивался для решения новых задач. 14 ноября 1938 года вышло постановление политбюро (ПБ) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП (б)». Руководители партии поставили задачу освободить марксизм от вульгаризаторства и создать во всех структурах партии отделы пропаганды и агитации. В ЦК партии 21 ноября 1938 года подобный отдел возглавил секретарь ЦК А.А.Жданов. Он же курировал ВЛКСМ. В январе 1939 года заместителем заведующего агитпропом был назначен Г.Ф. Александров, который сосредоточился на контроле над важнейшими средствами пропаганды: кино, театром, литературой.

Значительный вклад в развитие идеологии в марте 1939 года внес ХУIII съезд ВКП (б). Форум заявил о завершении реконструкции на основе передовой техники и об укреплении морально-политического единства народа. Победа социализма, отмечалось в решениях съезда, закреплена в новой конституции. Начинается период завершения строительства социализма и постепенного перехода к коммунизму, который можно построить в отдельно взятой стране. Были сформулированы задачи: догнать и перегнать капиталистические страны по производству продукции на душу населения; укреплять государство и его карательные органы в условиях капиталистического окружения; развивать сферы образования, культуры, повышать уровень рабочих до инженерно-технических работников (ИТР). В докладах И.В.Сталина и других партийных деятелей отмечалось, что в стране Советов обеспечено фактическое равенство граждан и демократические свободы, что СССР перегнал капиталистические страны в области техники производства и темпов роста промышленности. Акцент был сделан на отсутствие антагонистических классов и “картину дружественного сотрудничества рабочих, крестьян, интеллигенции”. “На основе этой общности и развернулись такие движущие силы, как морально-политическое единство советского общества, дружба народов СССР, советский патриотизм”, — констатировал Сталин. Единственное, что могло поколебать строй, считали руководители, это убийцы, шпионы и вредители. Уничтожение их обеспечивало “однородность и внутреннее единство тыла и фронта на случай войны”. Зарубежную критику внутренней политики Сталин называл “пошлой болтовней”, которая стоит только того, “чтобы поиздеваться над ней”. Было принято решение о создании Управления пропаганды и агитации в составе ЦК ВКП (б) (УПА)[227].

В 1939 году на VII Пленуме ЦК ВЛКСМ году была утверждена структура отдела пропаганды и агитации. Его элементами были сектор пропаганды и агитации, группа контроля и наблюдения за газетами, журналами и издательствами, лекторская группа. В 1942 году структура видоизменилась. Акцент был сделан на радиосектор, появившийся в составе отдела. В секторе были группы для организации радопередач на советскую и зарубежную молодежь, детей, устной пропаганды и агитации, печати, пресс-группа.

Воспитательная работа в школе стала объектом пристального внимания. Партийные руководители констатировали, что за 10 лет страна серьезно изменилась, а уровень пионерской воспитательной работы остался прежним[228]. Резко возросли требования к детской литературе. Литература социальной направленности должна была охватить примерно 19, 5 млн. учащихся только в школах РСФСР[229]. Если учесть, что люди молодого возраста составляли почти половину населения, детская литература могла внести большой вклад в развитие страны. Писатели, например В. А. Каверин, не раз констатировали, что журналы «Пионер» и «Костер», в которых публиковались все произведения детской литературы, с удовольствием читали и малограмотные красноармейцы[230].

Государственный заказ — цели и задачи комсомола и детских писателей — сформулировал Х Пленум ЦК ВЛКСМ в декабре 1939 года. Главный вопрос — «О работе комсомола в школе». На декабрь 1939 года в школах было 42140 комсомольских организаций, в которых состояло 1,5 млн. комсомольцев из 10. Это была быстро растущая в связи с энергичным строительством школ сила: только за 9 месяцев года возникло еще 6 тыс. организаций[231]. В третьей пятилетке предусматривался рост количества учащихся: в городах с 8,6 млн. до 12,4, на селе с 20, 8 до 27,7 млн.

Главный доклад делал первый секретарь ЦК ВЛКСМ Н.А. Михайлов[232]. Докладчиком об уставе школы, правилах поведения учащихся и задачах по укреплению дисциплины был второй секретарь Н.Н. Романов. С третьим вопросом: «О плане выпуска детской литературы в 1940 году», выступала секретарь ЦК ВЛКСМ О.П. Мишакова. Подготовка пленума шла под контролем секретарей ЦК ВКП (б) Жданова, Андреева, Г.М. Маленкова.

Исходя из установки о возрастании культурно-воспитательных функций государства, Михайлов потребовал поворота к школе всего комсомола. Комсомольцы должны были искоренять пережитки капитализма в сознании молодых людей, «бороться за отличное овладение основами наук, на укрепление сознательной дисциплины»; за овладение культурой широкими массами молодежи; готовить кадры для армии и флота в преддверии войны.

Комсомольские группы в школах, личный пример комсомольских работников и стенная печать должны были сыграть решающую роль в формировании личности вежливого, культурного, бережливого, дисциплинированного, здорового и сильного, чистого и опрятного учащегося — отличника учебы[233]. Идеал ученика определяли «Правила юных пионеров», Устав средней школы и правила поведения учащихся. Решения требовали воспитывать у пионеров любовь к Родине и Сталину, смелость, честность, правдивость, любовь к труду, умение не бояться трудностей и преодолевать неудачи[234]. «Надо внушить каждому ученику, — заявил Михайлов, — что он завтрашний государственный деятель, завтрашний боец и командир Красной Армии, завтрашний стахановец, командир промышленности и здесь, конечно, нам не нужны митрофанушки из комедии Фонвизина, нам нужны честные, образованные, активные граждане социалистического государства»[235]. Писатели, отмечал Романов, «должны будут на основе правил поведения пионеров создать ряд хороших произведений, которые помогли бы укреплению пионерорганизации»[236].

Комсомол был обязан содействовать росту авторитета учителя в школе и обществе. Делегаты были убеждены, что учитель уже «поднят у нас на такую высоту, на которой он никогда не стоял», что «ленинский завет об учителе в нашей стране выполнен полностью», приводя в качестве доказательства факт, что 4 тыс. учителей были награждены орденами и медалями, избраны депутатами Советов[237]. Представители этой благополучной части педагогов считались выразителями мнения всего учительства. Однако большинство учителей чувствовали себя иначе. Только в августе-ноябре 1940 года наркому просвещения В.П. Потемкину пришли десятки писем из разных регионов страны о плохом обеспечении хлебом учителей[238]. В них содержались типичные сведения: высокие цены на хлеб, его плохое качество, несистематический привоз, отдаленность магазинов, занятия при свечах, а то и при лучинах. Учитель Бородинской неполной средней школы Эстерманского сельсовета Кормиковского района Омской области Николай Колпиков писал наркому: «Прошу Вас освободить меня от должности учителя. Оклад мой, как Вы уже знаете, 193 р. 50 коп., из них — 25 руб. облигации, разные налоги, комсомольский и профсоюзный взносы, и остается мне какие-нибудь 150 руб. в месяц. Сейчас здесь у нас, в совхозе № 156, все дорого…Отпускают нам здесь всего лишь по 700 граммов хлеба, и то не все время этот хлеб бывает. В столовую ходить очень дорого. Моей получки хватает питаться только на 10 дней, а остальные 20 дней я должен сидеть и голодать»[239]. Дефицит подрывал идеологические установки. Учителя Старо-Голь-Еланской школы Полянского района Воронежской области отмечали: «Вместо того чтобы быть застрельщиками в борьбе со спекулянтами, идешь к ним и берешь; в противном случае можешь остаться без чулок, платья и мыла»[240].

Неразвитое общество и государство еще не имели времени и сил на формирование квалифицированных кадров учителей, готовых решать сложные задачи[241]. Более того, бюрократия варварски относилась к имеющимся кадрам. Критикуя «безобразнейшие факты», Михайлов рассказал историю педагога Барабас. Одинокая учительница с ребенком была распределена из Краснодара в Дагестан. На месте ей дали квартиру в доме без печи, без дверей, с худой крышей. Нечеловеческие условия привели к гибели ребенка. Барабас уехала в Москву «искать правду». «Вместо того чтобы по существу разобраться в этом деле, наказать виновников, — возмущался Михайлов, — Наркомпрос привлек учительницу Барабас к ответственности, приклеил ей ярлык прогульщика и снял ее с работы. Разве это не элементы хулиганского отношения к кадрам?»[242]. Михайлов подбирал эмоциональные примеры, давая понять местным работникам: репрессии закончены, «народную интеллигенцию» надо уважать, престиж учителя повышать. Романов пропагандировал идеал, выдавая его за реально существующий: «Учитель — товарищ и руководитель, друг и воспитатель. Он передовой человек нашей родины, окруженный вниманием и заботой всей страны»[243].

Громкие заявления о престижности профессии должны были ободрить учителей, но, с другой стороны, и возложить на них всю полноту ответственности, в том числе за недостатки системы. «Нет надобности докладывать, что дело здесь не в объективных причинах, а в нас — комсомольских работниках, в органах народного образования, в кадрах», — заявил Михайлов, анализируя причины низкой успеваемости и дисциплины в школах[244].

Директор школы А.Ф. Солохин сетовал, что учителя еще недостаточно политически грамотны и, путая причину и следствие, возложил на них ответственность за недостатки школы: «Борьба за высокую успеваемость и сознательную дисциплину часто еще ведется, если хотите, для отделов народного образования, потому что этого требуют последние. Отсюда случаи очковтирательства, процентомании и т.д. У нас еще нет разрешения этого вопроса учителем и школой, как важнейшего политического вопроса»[245]. В контексте выступлений Сталина взгляд на проблему «как на политический вопрос» был синонимом целостного, системного взгляда на строй в духе идеологии номенклатуры и определение своего места и роли в работе партии и народа. Но как только чиновники брались за дело, системный подход уступал место метафизическому, одностороннему, предопределенному их классовым положением. Типичный пример — обсуждение на пленуме вопросов об отсеве учеников из школ и о зарплате пионерских вожатых. С «немотивированным» исключением учеников чиновники небезосновательно связывали увеличение количества безнадзорных детей, рост подростковой преступности. По их мнению, в этом были виноваты только школьные работники. Вопрос об общих причинах: об отсутствии мотивации учения, о критериях работы школы, которые вынуждали директоров освобождаться от неуспевающих, нищете семей, отсутствии средств для достойного содержания ученика в школе, о распространении авторитарной педагогики, не ставился. Чиновники скользили по поверхности сложнейших общественных проблем и агрессивно реагировали на попытки объективно взглянуть на причины недостатков.

Занять детей в школах и предотвратить рост преступности, по мнению руководителей комсомола, должны были пионерские вожатые. На 13 миллионов пионеров приходилось 400 тысяч вожатых, из них 25 тысяч старших, получавших зарплату. В декабре 1939 года во многих школах вожатых не было[246]. Райкомы комсомола посылали на пионерскую работу людей малограмотных: из 165 старших вожатых Ростокинского, Киевского, Советского, Ленинградского и Дзержинского районов города Москвы 125 вожатых имели только начальное и неполное среднее образование. Секретарь напрямую связывал этот факт с лидерством районов по детской преступности[247]. Пионеры попадали под влияние преступных элементов. На пионерских сборах не было принято обсуждать важные вопросы, что приводило к равнодушию подростков к общественным делам[248].

Секретарь ЦК ЛКСМ (У), украинского комсомола, Хоменко подошел к вопросу о развитии вожатского движения практично. «Нетерпимо, товарищи, и такое положение, — говорил он, — когда пионервожатые и старшие пионервожатые в школе получают явно неудовлетворительную ставку. (С места: Правильно). Неужели нужно доказывать известное положение, что на такое жалованье, которое имеет пионервожатый в школе — 250-300 рублей, не пойдет квалифицированный педагог, а пойдет только тот, кто не имеет вообще работы, не имеет квалификации, он доволен, если ему предлагают эту работу и он идет на эту работу. (Из Президиума — Зачем таких брать). Я тоже ставлю так вопрос — зачем таких брать. И надо ответить так, что надо этот вопрос пересмотреть. (Громов — Нужны ли старшие вожатые?)». Секретари ЦК ВЛКСМ, не ожидавшие, что разговор пойдет о необходимости повысить зарплату младшему педагогическому персоналу, выступили категорически против предложения. Игнорируя настроение зала, они апеллировали к сознательности трудящихся, формирующейся, по их убеждению, по мере роста грамотности. «Принципиально неправильная постановка вопроса, что в ставке дело, — заявил Громов. — Правильно подсказывает т. Мишакова, что ему тысячу рублей дай, но если он неграмотный все равно ничего не выйдет. (Шум в зале)»[249]. Предложения Хоменко были отброшены.

Утопические установки номенклатуры о возможных способах решения социальных и педагогических проблем закономерно вытекали из курса руководства партии на «замораживание» зарплат трудящихся: деньги шли на развитие тяжелой промышленности и армии. Своей вины за создавшееся положение вещей секретари не чувствовали, перекладывая ее на нижестоящих работников — вожатых. «Везде и всюду критикуют вожатого, всю ответственность пытаются переложить на плечи вожатого, стараются избить вожатого», — отметил один из ораторов[250]. Следствием государственной политики были преступность, голод и нищета трудящихся, возрастающий отрыв «верхов» от «низов», проявления авторитаризма, процентомании, формализма в школе, что не могло не провоцировать учащихся на недисциплинированность, презрительное отношение к социальным и ведомственным нормам. Тех же детей, которые не вписывались в рамки создаваемой школы, чиновники предлагали учить в «школах с особым режимом для дефективных детей и тех учащихся, которые систематически нарушают школьную дисциплину»[251].

Руководство страны не было удовлетворено и производством детской книги. О.П. Мишакова в своем докладе критиковала Детиздат: «В свете достижений советской науки и техники, успехов нашего народного хозяйства особенно ярко чувствуется, как отстает детская литература от требований времени»[252]. Для активизации кадров использовался авторитет вождя: «Товарищ Сталин называл писателей инженерами человеческих душ. Эти слова имеют особое значение для детской литературы»[253].

Мишакова была сторонником радикальной реорганизации секции детских писателей ССП. В художественных произведениях авторы должны были отразить быт советской семьи, многогранную жизнь страны, показать ее отличие от капиталистических стран. В первую очередь нужны были книги о вождях народа: о Ленине, Сталине, К.Е. Ворошилове, Кирове, затем о деятелях науки, культуры, искусства. Наблюдался дефицит книг о Красной Армии, авиации, ВМФ. О советской деревне нужно было писать также увлекательно, как писал Гайдар о детях, а Кассиль — о футболистах. Предполагалось издание книг о путешественниках, научно-фантастических романов и книг о развитии человечества от первобытности до наших дней, антирелигиозной литературы[254]. Для пополнения писательских рядов Мишакова рекомендовала искать авторов книг среди агрономов, сельских учителей, врачей, комсомольских и партийных работников, академиков. «Литература должна быть поставлена на высоком уровне, — ставила задачу секретарь, — должна правдиво отражать жизнь, явления жизни, а не водить ребенка вокруг жизни, не держать его в сусально-мармеладном представлении» [255].

Предвоенное время определило еще одну задачу: «Детская литература должна воспитывать у детей чувство патриотизма, готовность к беззаветной борьбе, практические способности защищать родину»[256], — декларировала Мишакова.

В выступлениях участников пленума чувствовалось раздражение против регламентации писательского творчества со стороны чиновников. Ораторы выражали недовольство планом работы Детиздата на 1940 год[257]. Руководителю ССП А.А. Фадееву пришлось заняться самокритикой. «Иди, покайся», — иронично напутствовал его Кассиль. Фадеев признался, что в ССП существует недооценка значения детской литературы, и призвал писать правду о революционном развитии действительности[258].

Столь резкое обсуждение на пленуме вопросов руководства школой и развитием детской литературы было продиктовано стремлением власти навести порядок в социальной сфере, в образовании, потрясенных реформами в экономической и политической сферах. На этом пути было еще много препятствий, в том числе политика самой власти. Рост детской беспризорности и безнадзорности объективно входил в «цену» реформ, но правительство считало причиной только отсутствие воспитательного воздействия со стороны семьи, недостатки в работе школ, детдомов. При этом оно было вынуждено констатировать, что принятые ранее решения не выполняются[259]. Ежегодно тысячи детей не были охвачены обучением, покидали школу[260]. Детская преступность росла всю вторую половину 30-х годов[261]. Политика государства по усилению эксплуатации учителей негативно сказывалась на мотивации труда. В июле 1940 года, после выхода в свет Указа Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», нормы нагрузки, в отличие от расчетных ставок, были увеличены. Стоимость одного часа работы уменьшилась на четверть[262]. И без того низкая заработная плата в ряде регионов не доходила до учителей вовремя[263]. Однако шаг вперед был сделан — так, как это только и могло произойти в классовом государстве: через усиление эксплуатации, применение репрессивных мер и идеологическую обработку населения. Модернизация системы образования позволяла начать формирование в массовом масштабе нового поколения людей, готовых жить и трудиться в индустриальном обществе, защищать Родину.

В начале 1940 года печать обсуждала итоги пленума. «Надо всему комсомолу работать в школе вместе с учительством, повышая его авторитет, помогая ему», — подчеркивала передовая «Комсомольской правды» от 9 января 1940 года. Газетчики приводили факты неуважительного отношения к учителю со стороны учеников и требовали поправить ситуацию в школах[264]. Н. Ивантер в «Заметках о 10 классе»[265] показал, что школьники — не идеал: списывают; зубрят; не воплощают в жизнь задуманные коллективные дела; не читают газет; не знают классическую музыку; к спорту относятся «платонически». Педагог Д. Гутнер требовал наладить контроль над детским чтением[266], а Фраерман обвинил Детиздат в неумении искать писателей — «поэтов детской книги». В ряде «взрослых» газет появились страницы для детей и их родителей[267].

По стране прошли активы областных комитетов комсомола, на которых были утверждены программы помощи школе. В Ленинграде перед комсомольцами выступил писатель-орденоносец М. М. Зощенко[268]. Вслед за секретарями ЦК Зощенко попытался опровергнуть точку зрения о непрестижности статуса детского писателя. Его опыт свидетельствовал, что юный читатель не будет читать плохую книгу, что заставляет писателя добиваться максимальной ясности в языке, в композиции, в теме произведения. Писатель четко поставил вопрос о социальной направленности детской литературы: «Я не против трогательного описания жизни кошек и птичек. Но не хотелось бы этим заслонять человека. Следовало бы обратить внимание на вопросы морали, причем морали самой элементарной…Вранье, хвастовство, грубость — вот нужные темы для детской литературы, вот что следовало бы с помощью юмора осмеять, вычеркнуть из обихода. Ведь не только школы, но и мы все отвечаем за нравственный облик нового поколения. Гражданину социалистического мира не пристало иметь такие дефекты»[269].

Для помощи школе был организован рабочий класс. На собрании коллектива завода «Светлана» в Выборге было принято решение повысить педагогическую культуру родителей и организовать в школах кружки. Родители, которые не следили за успеваемостью и поведением детей, были подвергнуты публичной критике[270].

Борьба с хулиганством, за высокий моральный облик гражданина в бюрократическом государстве приобрела характер кратковременной кампании и тяжело сказалась на судьбах некоторых молодых людей. После пленума, 24 февраля 1940 года, в «Правде» под заголовком «Покончить с хулиганством в школах» было опубликовано письмо за подписью Е.Ф. Гнесиной, О.Л. Книппер-Чеховой и других известных гражданок. В корреспонденции упоминался случай об избиении пионера-активиста двумя бывшими учениками, исключенными из школы «за разложение и хулиганство». Активист по совету завуча попытался вызвать отца ученика, мешавшего школе повысить процент успеваемости, на заседание совета пионерского отряда. По мнению редактора «Учительской газеты» В.А.Голенкиной, которая постфактум попыталась объективно разобраться с делом, заявление в «Правде» усугубило положение подростков: «Совершенно не подтвердилась попытка придать всему делу политическую окраску, доказать наличие «чуждой вражеской руки». Между тем это заявление, несомненно, повлияло на то, что прокуратура отказалась выдать арестованных детей на поруки родителям»[271]. Подписантов ввел в заблуждение директор школы, который отстаивал версию об антисоветской деятельности подсудимых. В Даниловском следственном изоляторе подростки прожили месяц в ожидании суда. За это время они познакомились с тюремным бытом: принудительной игрой в карты, избиениями, половыми извращениями. Попытка одного из родителей пожаловаться в ЦК ВЛКСМ оказалась безрезультатной[272]. Через месяц совершеннолетний фигурант по делу был оправдан судом, а подростки получили по одному году условно. Об информации Голенкиной, осевшей в архивах, общественность ничего не узнала. Немногие прочитали и об итогах дела: о них сообщила «Учительская газета»[273], не сопоставимая с «Правдой» по тиражу и авторитету. Интерпретация факта в статье укладывалась в русло установок, определенных партией и комсомолом: виноваты учителя и родители, которые не направляют детское чтение, не отвлекают от «улицы» культурно-просветительными мероприятиями, реанимируют «пресловутые левацко-прожектерские методы борьбы школьников за промфинплан» — за успеваемость.

Вопросы о влиянии антагонистических отношений в государстве на уровень и формы детского насилия, о правовом нигилизме карательных органов, о бюрократических традициях в образовании был обойден. Государство, предпринимая меры по ускоренной социализации детей, продолжало уродовать часть из них. Эти тенденции не могли быть воплощены в образах литературы, а значит, писатели были ограничены в выполнении наказа Мишаковой не держать детей в «сусально-мармеладном представлении».

Детиздат и новая комиссия по детской литературе ССП в 1940 — мае 1941 гг.

Сразу после пленума ЦК ВЛКСМ и ССП приступили к реорганизации детской секции писателей. 9 января 1940 года на Президиуме ССП СССР присутствовали 69 представителей от ВЛКСМ, детских журналов и газет, московских театров, издательств, руководящие работники из «Правды» и «Известий». По предложению Фадеева при президиуме была создана новая комиссия по детской литературе, в которую вошли представители разных организаций и ведомств.

11 января состоялось первое заседание комиссии. В ее бюро были избраны 12 человек, в том числе Маршак, Чуковский, Кассиль, Фадеев, Барто[274].

28 января в комиссии было создано 7 групп, в состав которых входили представители ССП и Детиздата. От писателей в дошкольную группу вошли Маршак и Гайдар. Научную группу возглавил Ильин. Историческую — Шкловский, а с ним Е.В. Тарле. В группу по беллетристике для старшего возраста вошли Кассиль и К.М. Симонов. Наиболее сильной по составу была общественно-политическая группа. Ее возглавил писатель М.Б Колосов, за спиной которого стояли Фадеев, историки академики К.Б. Минц и Е.М. Ярославский. Группу по литературе народов СССР получил Фраерман. Было решено, что члены бюро Комиссии должны входить в состав редакционного совета Детиздата и обсуждать его план. Члены комиссии сразу же обсудили вопрос о создании биографии И.В. Сталина. Для собеседования были отобраны 11 человек, включая Катаева, К.А. Федина, Н.Е. Вирта, П.А. Павленко[275].

В течение весны-осени 1940 года группы комиссии по детской литературе провели обсуждения планов работы. Большую активность развила общественно-политическая группа. Учитывая авторитет ее участников, можно сказать, что обсуждение тем и методов творчества, стиль дискуссий в этой группе определяли направленность работы комиссии.

На заседаниях комиссии 22 марта, 17 апреля 1940 года[276] перед писателями была поставлена главная задача: создать биографии исторических и современных политических деятелей. Учитывая цельность восприятия мира ребенком, Маршак рекомендовал коллегам не вникать в особенности частной жизни героев будущих произведений, но сосредоточить внимание на их общественной деятельности: «они хотят видеть прежде всего полководца». Разумеется, продолжал Маршак, в книгах должны быть «настоящие черты правды», которые с жадностью ловят ребята. Ярославский обратил внимание на необходимость внушения коммунистического романтизма: «Задача коммунистического воспитания сводится здесь к тому, чтобы внушить, привить детям большое уважение к той революционной борьбе, которую вели их отцы и деды, чтобы внушить им любовь к труду в настоящем смысле этого слова, разжечь у ребенка революционную романтику в широком смысле слова и не только желание революционных подвигов, а нужно рассказать и привить им желание того, чтобы создать новый мир».

Глагол «внушить» неоднократно звучал из уст участников обсуждений.

Для выполнения задачи, по мнению Ярославского, писатель должен иметь простор для проявления своей индивидуальности и не быть регламентированным какими-то стереотипами. Точка зрения историка совпадала с мнением Фадеева и С.Д. Мстиславского. Последний категорически заявил: «Домысел исторически оправданный, домысел, дающий правду образа — это наше право и мы на этом должны стоять».

Ярославский, видимо, хотел подбодрить писателей типа И.Е. Всеволжского, аккуратных исполнителей заказов, которые, однако, постоянно сталкивались с бюрократическими препонами. Всеволжский, автор книг о кавалеристах О.И. Городовикове и С. М. Буденном, начал работать над книгой об отце Сталина, но получил ответ, что тема не актуальна; затем ему рекомендовали не называть настоящих фамилий. «И теперь я совершенно дезориентирован, — жаловался писатель, — и мне хотелось бы услышать какую-нибудь твердую установку в этом деле, может быть, на основе уже вышедшей продукции — как надо писать, как не надо, что плохо и т.д.».

Для написания биографий писателям предложили три группы исторических деятелей. В первую входили Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Во вторую — революционеры Артем, Ф.Э. Дзержинский, К. Либкнехт, Я.М. Свердлов, партизан С.Г. Лазо, летчик В.П. Чкалов, артист М.С. Щепкин и художник В.А. Серов. В третью были включены здравствующие К.Е. Ворошилов, Буденный, Г.М. Димитров, М.И. Калинин, В.М. Молотов, И.Д. Папанин, А.Г. Стаханов. Особое значение приобрели биографии Маркса и Энгельса. «Два первых марксиста на земле, связанных таким благородным чувством, которое должно стать элементом, присущим новому обществу, — рекомендовал Фадеев, — чувством, которое должно будет связать это новое общество. И все это мы видим в окружении врагов, все это мы видим в борьбе. Вот такой огромный материал»[277]. Биографические работы были закреплены за конкретными авторами.

Многоопытный в бюрократических делах Фадеев предупредил коллег: работать над биографиями Сталина, Молотова рискованно. Все помнили о совете Сталина сжечь неудачную книгу о нем. Легче было писать о М.В. Фрунзе и Кирове, Дзержинском — «здесь никогда не будет такой придирки, что такого-то эпизода не было». Неожиданным для участников совещания оказалось его предложение издать книги о советской разведке. Писатель апеллировал к увлекательности подобных книг, обращал внимание на их контрпропагандистский характер: «буржуазия создает огромную литературу, популяризируя свою разведку». Однако в предвоенный период тема не получила развития. Кроме того, в разделе «Третья сталинская пятилетка» необходимо было разработать темы: строительство Куйбышевского гидроузла, Второго Баку, Дворца съездов; преобразование и создание городов: Магнитогорска, Комсомольска, Ленинграда, показать столицы союзных республик[278].

Не менее амбициозные планы строились в исторической группе. Ребята не знают ничего, заявила руководитель редакции книг для младшего возраста Детиздата Максимова, «поэтому мы хотим дать ребятам комплекс исторических моментов, начиная от Киевской Руси вплоть до современности»[279]. Уже в марте 1940 года группа обсуждала план издания исторической редакции Детиздата. План ориентировал писателей на разработку тем патриотизма и классовой борьбы в истории. Для него были характерны книги В.Г. Яна «Батый», Злобина «Степан Разин», Григорьева «Суворов» и М.Г. Брагина «Кутузов». Планировалось переиздать роман писателя XIX века М.Н. Загоскина «Юрий Милославский». С.Н. Голубов представил книгу «Из искры пламя» про декабристов, а М.А. Гершензон — «Робин Гуд»[280]. В мае Шкловский предложил дополнения к плану: выпустить книги о Богдане Хмельницком, Емельяне Пугачеве, первопечатнике Иване Федорове. Из древней истории его внимание привлекли темы о Марафонской битве, Пунических войнах, вторжении Дария в Скифию, Троянской войне[281]. Для воспитания интернационализма и классовой ненависти к захватчикам-колонизаторам он предлагал опубликовать серию книг для детей о развитии империализма: о «борьбе за каучук, нефть, Дарданеллы»[282].

В октябре 1940 года группа заслушала доклад Е.В. Тарле о детской исторической литературе. Евгений Викторович внимательно проштудировал детские книги: Г.П. Шторма «На поле Куликовом» и «Полтава»; С.В. Глязера о Ледовом побоище; Равинского и Дмитриева о битве при Гангуте; Злобина «Салават Юлаев» и «Степан Разин». «Общий недостаток книг, — констатировал академик, — это некоторая нереальность и переслащенность»[283]. Авторы допускали смешение истории и беллетристики, делали попытки отразить «слишком злободневные темы». Историк просил писателей быть конкретнее: «Нужно было бы индивидуализировать врагов, с которыми приходилось бороться, и описывать их более беспристрастно, а то в популярной литературе принято с ними обращаться, как в русских былинах с идолищем поганым...Нужно показать, например, что наука уже давным-давно установила, что татары — был народ, очень подвинувшийся по пути известной цивилизации…». Отталкиваясь от идеи, что «дети отражают в себе дух эпохи», Тарле защищал право писателей разрабатывать военные темы в ущерб «культурным»[284].

В Детиздате обсуждение решений Х Пленума ЦК ВЛКСМ проходило в разгромном стиле. «В результате вредительской деятельности, которая осуществлялась до 1939 года в Детиздате, — заявил Ярцев 13 марта 1940 года на общем собрании, — задача создания книг о жизни и деятельности наших вождей, руководителей нашей партии систематически затиралась, систематически снималась с плана». По этим же причинам не издавались-де книги о советском патриотизме, о школе, о семье, о пионерском и комсомольском движении — детская литература отставала от задач коммунистического воспитания[285]. Директор обратил внимание на структуру редакции, отсутствие творческой атмосферы, бюрократизм в работе с авторами[286]. Была поставлена задача: в 1940 году изменить состояние дел.

К началу1941 года была оптимизирована структура Детиздата. В нее входили редакции: дошкольной литературы; книг для младшего возраста; для детей среднего и старшего возраста; научно-художественной литературы, которая занималась выпуском естественно-научной, технической, географической литературы; «книга пионера»; детского календаря. Три отдела: литературной консультации, массовой работы и библиографии, военно-физкультурных брошюр и листовок, обеспечивали связь с внешним миром и пропагандистскую работу. В московском штате Детиздата состояло 192 человека, ленинградском филиале — 68[287].

1940 год не стал переломным в деятельности издательства. Несмотря на обещание ЦК ВКП (б) увеличить на 20% отпуск бумаги, Детиздат был обеспечен ею только на 52%. Однако принятая система отчетности позволила доложить о выполнении плана фабриками издательства на 104-107%. В разделе биографий политических деятелей было издано 12 новых названий, в том числе Зощенко «Рассказы о Ленине», мемуары о встречах с вождем летчиков Г.Ф. Байдукова и М.М. Расковой. В 1941 году планировалось пустить в печать книги о Кирове, Свердлове, Дзержинском, Фрунзе. Как и предполагал Фадеев, к книгам о них у чиновников не было претензий, а вот книгу Резника об Энгельсе забраковали[288].

Историческая серия книг реализовывала патриотическую тематику. Из 15 новых книг был высоко оценен роман С.Т. Григорьева «Суворов».

Активизировалась работа по изданию зарубежной классической литературы. «Долгожданным» событием стал выход томика Ч. Диккенса, «Завещание чудака» Ж. Верна. Впервые после революции переиздана «Хижина дяди Тома» Г. Бичер Стоу. Были подготовлены переводы романов и рассказов В.Скотта, А. Конан-Дойля, Ф.Купера, Д. Лондона, К. Джером-Джерома.

Наибольшее количество удач и неудач было у писателей, работавших в рубрике «книги о советской школе, семье, быте». Было издано 10 книг, среди них сборник рассказов Гайдара, «Дикая собака Динго, или повесть о первой любви» Фраермана. «Принципиального» внимания редакторов заслужила книга А.И. Копыленко «Десятиклассники»: «Автор как бы нарочито нарисовал галерею ублюдков среди школьников, выдавая их за действительность. Развал советской семьи — такова ведущая «идея» повести»[289].

Удачей стал выход двух книг: «Тимур и его команда» Гайдара и «Великое противостояние» Кассиля. Книга Кассиля дважды обсуждалась в издательстве и переписывалась автором. «Достоинство книги в том, что она учит детей ценить труд человека, воспитывает уважение и серьезное отношение школьника к выбору профессии», — комментировали издатели[290].

Работа издательства набирала силу: в портфеле Детиздата на июнь 1941 года насчитывалось 505 рукописей[291].

Политические события оказывали все большее влияние на стратегию развития искусства. 2 января 1940 года, еще во время Финской войны, член ЦК ВКП (б) В.В.Вишневский отметил в записной книжке явно не только свои мысли: «Нужен резкий поворот к выучке, дисциплине, организации…Парады, громы, «Если завтра война» и прочее могут жестоко нас наказать. Поэтому опыт Хасана, опыт МНР, опыт в Финляндии — пусть будут историческим предупреждением: работать!…Фазу явного своего превосходства мы (если доживем) ощутим, когда против любой вещи, метода противопоставим свои лучшие, более рациональные, более эстетичные»[292].

В январе 1941 года руководство страны жестко поставило вопрос о трудовом и военном воспитании детей. На совещании в ЦК ВЛКСМ докладчики: секретарь ЦК ВЛКСМ Михайлов, Шкловский («О трудовом воспитании»), Ивантер («Военное воспитание и детская литература»), предъявили писателям претензии по поводу качества художественных книг. Авторы, считал секретарь, несут свою долю ответственности за то, что подростки не умеют и не желают трудиться. «Инженеры человеческих душ» должны изображать труд как дело ответственное, «а не игру в бирюльки». Они должны «внушить», что физическая и военная подготовка нужна, потому что ребенок — гражданин «завтра может очутиться на фронте». Докладчику было «тошно» от сюсюканья в изображении военного дела: «Поимка шпиона у нас изображается легче, чем поимка щуки»[293]. Разгромный тон секретаря стимулировался недовольством военных. Генерал-майор Власов, например, сетовал в одной из статей, что офицерам и сержантам приходится учить новобранцев зашивать одежду и готовить обед, соблюдать порядок в быту; в физическом отношении солдаты были крайне слабы[294]. Ивантер обратил внимание, что писатели сконцентрировали внимание детей на проблемах любви и дружбы между мальчиками и девочками в ущерб литературе, воспитывающей мужество. В позитивном плане он упомянул книги Каверина и Гайдара. Шкловский, посочувствовав писателям, — труд изображать нелегко — потребовал прекратить показывать ребенка «главным образом отдыхающим и ссорящимся с мамой» и подверг критике повесть Кассиля «Великое противостояние»[295].

Предложения совещания Детиздат должен был внести в план на 1942-1944 годы и предоставить его к 1 июня 1941 года на утверждение бюро ЦК ВЛКСМ[296]. В феврале на заседании группы комиссии по детской литературе был изложен принцип плана: создать систему внеклассного чтения, которая согласуется со школьными программами. Вновь были созданы 11 групп, в составе которых был писатель и редактор Детиздата[297].

Приближение войны вносило свои коррективы. В феврале на заседании исторической группы был подвергнут критике план, предложенный С.Д. Мстиславским. Маршак обратил внимание на его необеспеченность авторами. Шкловский пошел дальше. «Даже не определено, — возмущался он, — что такое военный подвиг, какую храбрость мы воспитываем. При составлении плана нужно думать о войне, а не о литературе, изолированной от войны»[298].

В марте 1941 бюро комиссии по детской литературе заслушало перспективный план современной литературы для детей среднего и старшего возраста. Во время обсуждения Щербаков отметил: «У нас нет литературы, воспитывающей детей по настоящему, на трудностях и сложностях жизни. В план должны быть включены темы, помогающие формированию характера в наших трудных условиях, — здесь докладчик был вынужден оговориться во избежание кривотолков, — (в условиях строительства коммунизма в капиталистическом окружении). Идет борьба за то, чтоб занять определенное место в жизни. Чтобы стать полезным членом коммунистического общества, нужно выработать в себе определенные качества, — и эта борьба никогда не будет снята»[299]. Ивич возразил Щербакову: раскрывать и воспитывать характер можно на любой теме, но получил жесткий отпор: именно поэтому-де и нет нужных книг.

Столкновение представителей бюрократического и творческого стиля мышления продолжилось в группе по трудовому и военно-физкультурному воспитанию. Восхищаясь книгой Каверина «Два капитана», Ивантер подчеркивал достоинства литературного героя Сани Григорьева. Фраерман усмотрел в этом скрытые установки для писателей. Сам он не представлял детской литературы без романтики, любви и дружбы. Воспитывать ребенка можно только через то, с чем он сталкивается в жизни, комментировал писатель. Ребенок имеет дело прежде всего с «отношениями друг к другу», а не с танком — «так выковывается дружба». Фраермана пытался переосмыслить предшествующий литературный опыт: «Мне кажется, что мы совершали раньше ошибку, когда писали такие рассказы: полюбил парень девушку, она ему изменила тем, что просто поглядела на другого. Он очень огорчился, затем сел на трактор и успокоился»[300].

В разгар перспективного планирования, 25 мая 1941 года, ЦК ВКП (б) принял постановление о работе Детиздата. Издательство было переименовано в Детгиз и передано Наркомпросу. Директором была назначена Л.В. Дубровина, ранее много лет возглавлявшая московское образование. Среди недостатков были перечислены: отрыв от задач школы и требований педагогики, забвение литературного наследства, групповщина в подборе и использовании писателей, небольшие тиражи и дороговизна книг, их недоступность для многих читателей. Неудовольствие партийных чиновников вызывало «нездоровое акцентирование в современной художественной литературе на проблемах любви, морали, нравственности в трактовке, уводящей от коренных проблем воспитания мужественных, идейных, стойких борцов за социалистическую родину»[301]. Среди писателей постановление вызвало недовольство: теперь дидактика займет-де место художественной литературы. Но широкая общественность, как выразилась позднее Дубровина, испытала огромное удовлетворение. Масштаб «широкой общественности», ознакомленной с секретным постановлением, Людмила Васильевна не уточнила.

Реорганизация детского радиовещания

Параллельно с реформой комиссии по детской литературе комиссия ЦК ВЛКСМ изучала работу сектора детского вещания (СДВ) Всесоюзного радиокомитета[302]. Редакторы сектора проводили линию, определенную партией и комсомолом. В течение января 1939 — февраля 1940 года в эфире звучали передачи о школе, о пионерской жизни, о деятелях партии и борьбе народа и Красной армии в годы гражданской войны, зарубежные и русские классические произведения[303]. Но проверяющие выявили большое количество недостатков: кустарщину в управлении, плагиат, бюрократическую перестраховку некомпетентных руководителей. Лучшие передачи сектора не транслировались по местному вещанию, как и местные передачи не использовались на центральном радио. Удельный вес детского вещания в системе других передач был невелик, а время неудобно для школьников. В работе сектора не было плановости, темы передач были подобраны случайно, «формы передач утомительны и однообразны». Вокруг сектора не возник круг талантливых писателей, драматургов, артистов. Свои услуги предлагали в основном халтурщики, готовые быстро сделать любой литературный монтаж. Это были системные недостатки советских средств массовой информации — органов пропаганды.

С помощью опроса сотрудников комиссия выявила методы работы руководительницы СДВ Стрекаловой. «Принцип единоначалия понимается руководством как совершенно неоспоримая и бесконтрольная со стороны рядовых работников деятельность, и…горе тому, кто посмеет усомниться в гениальности руководства сектором!», — отмечал редактор микрофонных материалов А.Смирнов. Стрекалова не брезговала получать гонорары за граничащие с плагиатом литературные монтажи, в одностороннем порядке изменяла договоры об оплате труда. При оценке произведений чиновница руководствовалась не художественными критериями, а конъюнктурой и своим грубым вкусом. Доходило до смешного. По свидетельству Е.Костроминой, начальница запретила передачу сказки «Красная шапочка» как «очень жестокую». Понадобился авторитет Маршака и его понимание психологии чиновницы, пережившей репрессии, чтобы убедить Стрекалову отменить приказ: «для малышей в сказке дан один из ярких образов предательства». Сотрудники смеялись над начальницей, но, опасаясь «репрессалий», не выступали с критикой.

Психология управленцев — объективный фактор, который порожден классовой политикой руководства государства и, в свою очередь, определяет границы бюрократического своеволия по отношению к подчиненным. Чиновники руководствовались не передовыми педагогическими теориями и «диалектикой», но, инстинктивно, подсознательно, бихевиоризмом, что соответствовало их общему низкому культурному уровню и традициям аппарата власти. Костромина подметила характерную черту бюрократического руководства: Стрекалова, считая, что показ негативных черт жизни «вызовет у детей подражание», запрещала показывать отрицательное — уничтожала на корню драматический конфликт, подрывала литературное искусство авторов. В том же духе высказался Смирнов: «Тема «счастливое детство» подается в приторно обсахаренном, «ура-патриотическом» плане…Борьба с хулиганством, с безнадзорностью, недисциплинированностью, пережитками старого быта не находит должного отражения в детских передачах»[304].

Члены комиссии ЦК ВЛКСМ свели все недостатки СДВ только к несовершенной структуре редакции и неэффективной работе руководительницы. В постановлении бюро ЦК ВЛКСМ от 3 апреля 1940 года «О радиовещании для детей» были намечены меры по реорганизации сектора. В его состав должны были входить редакции: школьная, художественного вещания, дошкольная, перед которыми была поставлена задача улучшить старые и внедрить новые передачи. Контроль над качеством должен был обеспечить художественно-педагогический совет при секторе, он же мог привлечь известных писателей и композиторов. Сектор должен был увеличить корреспондентскую сеть, чтобы охватить радиопередачами детей всего Союза. Редакции «Пионерской правды» и «Комсомольской правды» были обязаны вовлекать детей и подростков в прослушивание и обсуждение передач. Участь Стрекаловой, «не обеспечившей творческой работы», была решена.

Реорганизация детского вещания открыла перед писателями возможности, о которых они и не мечтали, сотрудничая только с Детиздатом. Речь шла о многомиллионной аудитории, а не о 25-50 тысячах книг, которые с трудом доходили до юных читателей.

Литературные образы и нравственный потенциал нации в 1939-1941 гг.

В 1939-41 гг. писатели опубликовали произведения, заказанные им после совещания в Детиздате в январе 1938 года. Появились повести Г.А. Медынского «Девятый «А», О.В. Донченко «Школа над морем», А.И. Копыленко «Очень хорошо», Р.И. Фраермана «Дикая собака динго, или повесть о первой любви», В.А. Каверина «Два капитана», А.П. Гайдара «Тимур и его команда». Они сразу же стали объектом пристального внимания критики.

Повести Медынского, Донченко, Копыленко олицетворяли бюрократическое направление в детской литературе, были образцами официальной массовой культуры. Советская массовая культура так же, как и западная, обслуживала идеологические потребности государства. Разница была в технологии отбора и идейной направленности произведений. В СССР, слабо развитом государстве и обществе, государство административно контролировало процесс публикации книг, цензоры выводили на первый план идеологические моменты произведений. На Западе же писатели давно знали, какие произведения будут иметь успех у буржуазной публики, а значит, будут опубликованы частными издательствами и принесут прибыль.

Критики Ю. М. Нагибин и А. Ивич уловили фальшь первых трех повестей. Нагибин раскритиковал образ самовлюбленного героя Сашко Чайка, которого Донченко выдавал за образ идеального ребенка[305]. «Жестокую беспощадность» подростка, который порвал отношения с подругой только потому, что она дала списать товарищу сочинение, автор повести преподносил как «истинную требовательность к другу». Неприятие критика вызвала «величайшая подозрительность и недоверчивость» подростков, которую авторы выдавали за бдительность. Нагибин обобщил: «В этих книгах серьезные вопросы ставятся несерьезно, нет настоящих конфликтов, все лишено резкости, все плавно и искусственно, как в подводном царстве оперы «Садко». По прочтении их молодой читатель по-прежнему останется наедине с собой, ничему не научившись, ни в чем не почерпнув совета или утешения».

Ивич, не имея возможности прямо сказать о заказном и пропагандистском характере произведений, обратил внимание читателей на анекдотическое сходство повестей Копыленко и Медынского, на заранее заданную схему и развязку их произведений[306]. Трудные классы, в начале года недисциплинированные и неуспевающие, в результате героической работы педагогов становятся хорошими, причем изменения в поведении героев происходят внезапно и необъяснимо. «Повесть Копыленко осложнена наличием вредительства в школе, борьбой честных педагогов с директором растратчиком и педагогом белогвардейцем». Педагогам приходится «перековывать» родителей. «Справедливо забракованная советской наукой моргановская теория ген… перенесена в книгах, о которых идет речь, в область морального, — отмечает Ивич. — Поведение и моральные свойства ребят стоят в такой тесной, в такой механической зависимости от свойств родителей, какую никто из нас в жизни никогда не наблюдал. Копыленко, Медынский, Дмитриева открыли своеобразную теорию моральных ген. Редкий случай почти одновременного и притом ложного открытия, сделанного тремя авторами». На деле получилось противопоставление школьного и семейного воспитания. Задачи, поставленные перед писателями на Х Пленуме ЦК ВЛКСМ, не выполнены, подвел итог критик.

Раскритикованные произведения были противопоставлены произведениям Фраермана, Гайдара, Каверина. Их талантливо написанные произведения составили эпоху в детской литературе. Опыт, связи, авторитет позволяли им давать и отстаивать свою художественную трактовку идеологических постулатов. В «Дикой собаке динго…», по мнению Ивича, переживания героини воспринимаются как типичные для ее возраста, семейной обстановки, социальных условий. «Развод родителей не перенесен непосредственно приводным ремнем на школьную отметку, поступки девочки возникают из подробного художественного анализа ее психологии, а не анкетных данных родителей…», — отмечал автор статьи. Ханжески настроенную идеологическую бюрократию не мог устраивать дух свободы, пронизывающий высказывания героев повести, например, объяснение подросткам сложных причин разводов: «Таня, — сказала мать, — люди живут вместе, когда любят друг друга, а когда не любят, они не живут вместе — они расходятся. Человек свободен всегда. Это наш закон на вечные времена». Если учесть, что в повести содержатся прямые указания на клеветничество и намеки на иные негативные социальные явления, затронувшие и детей в период репрессий, то становится понятно, почему повесть Фраермана была запрещена к переизданию в течение полутора десятков лет. Ивич, разделяя идеологию номенклатуры о превосходстве советского строя над капиталистическим, подчеркнул, что роман «Два капитана» показал «снятие невозможности смелого и удачного проявления инициативы, которую убивали прежде социальные и экономические условия»[307]. Нагибин, не испытывая иллюзий относительно масштаба распространения личности типа Тимура, вместе с тем отметил: «Гайдар вернул детям романтику их жизни. Она вернулась со всеми любимыми спутниками, ночным позывным свистом, тайными знаками, чердаками, даже драками, — но обогащенная сознательной и светлой человечностью»[308].

Положительное мнение критиков о повести Гайдара разделяли и дети. Проведенное в городе Богородске Горьковской области в феврале-апреле 1941 года анкетирование читателей повести «Тимур и его команда»[309] позволяет выявить систему ценностей подростков. Богородск был типичным городком провинциальной России. Его реалии: частные дома, сады, отсутствие водопровода, грязные улицы, вонь от огромных луж с отходами кожевенного производства. Составители анкеты нацеливали внимание подростков на анализ образов хулигана Квакина, благородного Тимура и поведения их реальных прототипов в действительности. В рассказах детей предстают различные лики хулиганства. «Я знаю такого мальчика, — пишет школьник об одном из прототипов Квакина. — Отдельные его поступки схожи с квакинскими. Он лазает по садам, ворует сено и курит. Отношусь к нему я неплохо, потому что он хороший товарищ»[310]. Из предыдущих ответов видно, что респондент высоко оценивает деятельность Тимура, его личные качества — «он был умным, но в то же время решительным и смелым», является патриотом, обожает Красную Армию и не допускает мысли о воровстве в огородах семей, в которых мужчины призваны в армию. Его не заподозришь в хулиганских намерениях. Снисходительное отношение к действиям товарища вызвано, видимо, вполне житейскими обстоятельствами. Воровство сена для личного скота в условиях нищеты и при отсутствии мужчины в доме вряд ли воспринималось детьми как серьезный проступок. Лазание по чужим садам ради спортивного интереса, курение для демонстрации своей взрослости вообще считалось хорошим тоном, как, впрочем, и шалости в школе. Другие дети в духе русского добродушия добавляли: «Таких мальчиков я знаю много, я с ними обращаюсь хорошо. Потому что, думаю, они исправятся»[311]. «Таких ребят надо учить, — дает советы другой школьник, явно повторяя сентенции родителей. — И больше обращать на них внимания. А не так, как делают у нас в Богородске»[312].

Часть респондентов подметила резкое расхождение реальности и литературы: отрицательные герои в жизни не торопились перевоспитываться. К ним, закоренелым хулиганам, почти преступникам, которые по многим параметрам превосходили литературного Квакина, дети относились с отвращением, боязнью, ненавистью. «Они курят, лазают по карманам, играют в карты, выражаются нецензурными словами и пьют водку», — перечислил признаки такого типа ребенок. Другие добавляли: «бьют девочек», «у них «зачешутся» руки побить всякого встречного и поперечного»[313]. Особое отвращение у детей вызывало «воровство чужого добра» реальными прототипами хулигана Квакина[314].

Опрос показывал, что дети постоянно подвергались насилию со стороны агрессивных подростков. Однако значительная часть детей не поддавалась этому давлению, сохраняла нравственный потенциал, формируемый семьей и школой. Взрослые не замечали насилия и не предпринимали мер по борьбе с ним. Попытки перевоспитать начинающих хулиганов заканчивались крахом.

Предметом особой мальчишеской доблести 5% респондентов считали мужской разговор Тимура и Квакина, в котором Тимур предупредил хулигана: не воруй в садах, помеченных красной звездой на воротах. 34% детей одобрили обманный маневр тимуровцев, заманивших хулиганов в ловушку, и примерное наказание Мишки Квакина и его команды: их же предупреждали! Вера в торжество справедливости, победу добра над злом, нравственное чувство «не укради» сочетались с поддержкой действий, направленных на помощь даже незнакомым людям, попавшим в затруднительное положение. 24% респондентов высоко оценили те фрагменты повести, в которых тимуровцы оказывают помощь семьям призванных в армию красноармейцев. Еще 29% респондентов отметили бескорыстную помощь семьям красноармейцев в графе о личности Тимура. Этот общинный крестьянский коллективизм сочетался с семейными ценностями: 25% детей восхищались литературным фактом, что Тимур доставил Женю на встречу с отцом, который проездом направлялся в район боевых действий будущей финской войны. Для исполнения благородной миссии Тимуру пришлось пренебречь запретом дяди на использование мотоцикла — неформальный поступок, который высоко оценили многие дети.

Дети нашли в Тимуре образец для подражания. 24% детей восхищались его организаторскими способностями и авторитетом среди сверстников. 31,8 % респондентов подчеркнули мальчишеские добродетели: честность, смелость, решительность, находчивость и настойчивость, великодушие, товарищество, стремление делать людям добро, заботливость. «Тимур был справедливый, смелый, он умел командовать своей командой, — отмечал один из школьников. — Он сумел организовать ее. Он был настоящим пионером»[315].

Характерно, что 65% детей чистосердечно признались: «Мальчиков, похожих на Тимура, мы еще не встречали»[316]. Ответы остальных разделились. Многие называли своих друзей, имевших одно-два качества, принадлежащих литературному образу[317]. Другие ссылались на литературных и публицистических героев — детей, задержавших шпионов, на Павлика Морозова, героев гражданской войны и даже Гавроша[318].

Зато 83% детей и подростков знали хулиганов типа Квакина и оценивали их отрицательно. Как бы подводя итог, одна семиклассница категорично заявила: «Я таких мальчиков ненавижу, так как в Советском Союзе не должны быть такие мальчики, как Мишка Квакин, а должны быть такие пионеры, как Тимур»[319].

Через горнило читательских обсуждений были проведены и другие книги. Динамичный Тимур нравились молодежи по-своему, а героиня «Повести о первой любви» Фраермана — по-своему. «Я писал повесть о первой любви, — говорил автор на встрече с читателями в июне 1940 года. — Вот о чем я думал, о той поре, когда человека покидает детство и наступает юность и обо всем, что с этим связано»[320]. Попытка автора была высоко оценена учениками выпускных классов. Юноши и девушки живо реагировали на романтическое настроение героини, переживание ею дружбы и любви, актуальное для них самих. На встрече завязался спор. Представитель Трехгорной мануфактуры Дрождев, отражая стереотипы пропаганды, возмущался изображением пассивного пионервожатого («у нас таких пионервожатых нет, у нас пионервожатые заражают детей весельем»), нежеланием учительницы вмешиваться в мир чувств влюбленной ученицы, а также «неестественной» задумчивостью и непостоянством героини[321].

Особое положение в ряду детских книг заняла повесть «Великое противостояние» Кассиля. Мнения, как всегда, разделились. Многие участники обсуждения книги на станкозаводе имени Орджоникидзе в мае 1941 года, порадовав автора, верно поняли ее суть. «Не лотерея решает жизнь, а готовность, внутренняя мобилизованность, готовность в любой момент, когда наступит время, когда нужно будет, всего себя отдать, быть готовым к этому моменту. Тов. Стоюнина говорила, что нужно готовиться к трудному моменту, не только к счастью», — комментировал Кассиль читательские выступления. Автор ввел в книгу патриотический «разговор о 1812 годе». За полтора месяца до начала войны Кассиль заявлял, что «для нас всех будет днем Великого противостояния, когда мы узнаем по радио, что нужно менять место своей работы, идти, быть может, довольно далеко»[322]. По мнению читателя Бахраха, «книга будит живую мысль» у девочек 14 лет. А вот на читательницу Соболевскую книга произвела «неважное» впечатление, особенно в сравнении с увлекательным «Вратарем республики». Критика задела автора до такой степени, что он не удержался и, перебивая докладчицу, сделал ей замечание о невнимательном чтении. Другие сводили все к истории о выборе профессии астронома или досадовали на «скучный язык» по сравнению со «Швамбранией». И если эти замечания Кассиль мог парировать, сославшись на восторженные отклики читателей со всей страны, то мысль читателя Забордина он запомнил надолго: «Нельзя воспитывать только врачей, агрономов и забывать такие профессии, которые создают материальные ценности. Была бы благодарная задача, если бы писатели взяли на себя такой труд, — написать книгу об учениках ремесленных училищ»[323]. В гуманизм писателя входило уважение к мнению трудящихся, особенно когда подобные же идеи предлагает и власть.

Повесть Кассиля появилась в переломный момент, когда ЦК партии планировал дальнейшее развитие литературы. Автору было позволено высмеять в повести стереотипы в искусстве, утвердившиеся в 30-е годы под руководством этой же власти, разоблачить карьеризм, клеветничество и доносы. «Он гад и проныра, он, Симочка, пустоглазый, разве вы не видите? — говорит по поводу образа Причалина главный герой старый коммунист Расщепей. — У этих людей липкие и холодные руки… Это штамповщики. У них и слова, и мысли, и чувства — все под копирку!». Изложение фильма Причалина, в котором снималась главная героиня, переполнено сарказмом: «У нас с Причалиным дело тоже не вытанцовывалось. Я должна была играть маленькую колхозницу-огородницу, которая выращивает на колхозном огороде чудо-морковь, прославляет колхоз и в то же время занимает первое место на смотре самодеятельности, играя на рояле. Взглянуть на мою неслыханную морковь приезжают крупнейшие ученые страны, журналисты. Тут председатель колхоза влюбляется в молодую журналистку. Но в это время в колхоз под видом гостей приезжают двое вредителей. Они замышляют злодейское убийство председателя, я подслушиваю их разговор и в последнюю минуту спасаю председателя. Вредителей арестовывают, я играю на вечере самодеятельности марш из оперы «Аида». Председатель обнимает свою возлюбленную, и на этом фильм заканчивается». Конфликт Расщепея и Причалина в повести закончился снятием последнего с должности и повышением по службе настоящего коммуниста; пошатнувшимся здоровьем последнего даже интересовались из Кремля.

Первая попытка создать школьные повести по заказу власти закономерно не привела к выдающемуся результату. За небольшим исключением произведения не заслужили уважения ни власти, ни критиков. Однако начало было положено, писатели приобрели первый опыт в создании книг на основе идеологии ВКП (б) после принятия конституции, массовых репрессий, XVIII съезда партии.

Лучшие образцы детской литературы поддерживали в народе благородные ценности человеческой солидарности и взаимопомощи, одухотворенное стремление принести благо близким, Родине, всему человечеству. Через призму этих установок граждане оценивали и действия властей, которые часто не соответствовали «советским» ценностям, прививаемым агитпропом партии — инстанцией аппарата власти. В системе же внутренней политики государства, эксплуатирующего граждан, подобная литература способствовала сокрытию системных недостатков строя. Возникло противоречие, которое нельзя объяснить только субъективным стремлением чиновников манипулировать общественным сознанием. Новые ценности были востребованы экономикой, коммунистической идеологией, хотя и изуродованной сталинизмом, но сохранившей постулат о коллективизме, который коррелировал с общинной психологией недавних выходцев из крестьян, молодого рабочего класса. Они отражали уникальный феномен — «дух тридцатых годов», представление о светлом и героическом «утре социализма» среди широких масс в СССР и за рубежом, среди коммунистов, которые еще не осознали факт перерождения советской политической системы. «Поразительный факт, — пишет О.Р.Лацис. — Даже в книгах конца 30-х годов о шпионах, о врагах, обманывающих нас (Макаренко — «Флаги на башнях», Гайдар — «Военная тайна», «Судьба барабанщика»), даже в таких книгах главный мотив — не угрюмое слово «бдительность», оглушавшее нас в начале 50-х, а мысль о доверии к людям. Гайдар в этом особенно настойчив…»[324]. Детская литература — элемент долговременной пропаганды, рассматривалась и как лекарство: с ее помощью чиновники надеялись изжить знакомые им недостатки в области экономики и духовной жизни. Литература демонстрировала социальный идеал — образ Тимура — и настойчиво внушала необходимость преодоления трудностей на пути к совершенству, определенному ВКП (б).


[195] РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 8. Д. 6. Л. 1.

[196] Там же. Л. 1-17.

[197] Там же. Л. 20-22.

[198] Там же. Л. 39-42.

[199] Там же. Л. 42.

[200] Там же. Л. 44.

[201] Там же. Л. 28-34.

[202] Там же. Д. 3. Л. 17-20.

[203] Русские детские писатели ХХ века. Биобиблиографический словарь. М., 1997. С. 191.

[204] РГАЛИ. Ф. 631. ОП.8. Д. 8. Л. 120-180; 142-143.

[205] Там же. Л. 180.

[206] Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. Издание девятое. Т. 6. М., 1985. С. 198, 376.

[207] Детская литература. Журнал критики детской литературы. Орган ЦК ВЛКСМ. 1936. № 1. С. 2-12. Совещание в № 1-4.

[208] Детская литература. Журнал критики детской литературы. 1936. № 1. С. 15, 22.

[209] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 8. Д.3. Л. 57, 58. Там же. Д.7. Л. 1,2.

[210] Там же. Д.8. Л. 196-238.

[211] Постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «О ликвидации детской беспризорности и безнадзорности». Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов... С. 213-218. Впервые опубликовано: «Правда». 1935. 1 июня.

[212] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 8. Д.8. Л. 4-28.

[213] Подробнее об этом читайте в главе VI.

[214] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 8. Д. 8. Л. 101.

[215] В августе 1936 года процесс по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». В январе 1937 года процесс над 17 обвиняемыми в создании «Параллельного антисоветского троцкистского центра». В марте 1938 года процесс над «Антисоветским правотроцкистским блоком».

[216] Подлая шайка врагов народа//Пионерская правда. 1936. 16 авг.; Троцкистское гнездо шпионов, убийц и вредителей»//Там же. 1937. 28 января; Уничтожить подлую банду шпионов и убийц//Там же. 1938. 2 марта.

[217] Пионерская правда. 1937. 1 января. Здесь и далее фамилии несовершеннолетних корреспондентов по этическим соображениям будут даны в сокращенном виде.

[218] Там же. 4, 8 апреля; 1938. 4 сентября; 1939. 22 мая.

[219] Там же. 1937. 28 февраля.26 апреля; 1938.5 декабря. «Непобедимая мощь русского народа, его воинская доблесть, его святая любовь к своей родине — все это замечательно показано в картине», — отмечал в рецензии на фильм Эйзенштейна М.Мейерович.

[220] Пионерская правда. 1937. 8 апреля. 8 июня.

[221] Там же. 1938. 18 августа. 24 августа. Другие.

[222] Там же. 1936. 22 ноября; 1938. 4 января. 14 мая.

[223] РГАЛИ. Ф.630. ОП.1. Д. 30. Л. 159.

[224] Здесь и далее данные взяты из: «Население России в ХХ веке. Исторические очерки. Том 1. 1900-1939 гг.» М., Росспэн. 2000. Под ред. В.Б. Жиромской.

[225] «Население России в ХХ веке..». С. 329 и другие. К октябрю 1940 г. в СССР насчитывалось 48 колоний для несовершеннолетних, из них 31 — в РСФСР. Через них за пять лет было пропущено 155,5 тыс. подростков от 12 до 18 лет, из них почти 69 тыс. судившихся и 86,5 не судившихся. Из числа не судившихся воспитанников колоний для несовершеннолетних создавались пионерские отряды и комсомольские организации. На 1 марта 1940 года в них насчитывалось 4126 пионеров и 1075 комсомольцев — 6 % воспитанников.

[226] Вишневский В. Собрание сочинений в пяти томах. Т. 6 (доп.). С. 498—499.

[227] XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). 10—21 марта 1939 г. Стенографический отчет. ОГИЗ. Государственное издательство политической литературы. 1939, с. 26.

[228] РГАСПИ. ФМ. 1. Оп. 2. Д. 190. Л. 105.

[229] В стране насчитывалось 19.437.979 учащихся с 1 по10 класс. В 1 — 4 классе учились 11.895.366 человек (61%), в 5 — 7 классе 6.255.266 (32%). В 8-10 классах обучалось 1.287. 347 человек (6,6%) // ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 4434. Л. 2.

[230] РГАЛИ. Ф. 1501. Оп. 1. Д. 90. Л. 1.

[231] РГАСПИ. ФМ. 1. Оп. 2. Д. 188. Л. 64, 70.

[232] Там же. Д.188.

[233] Там же. Д. 189. Л.144, 146, 157;148, 153.

[234] Там же. Л. 157; Д. 190. Л. 56.

[235] Там же. Д. 188. Л. 65.

[236] Там же. Д. 189. Л. 158.

[237] Там же. Д.188. Л.49; Д. 190. Л. 39-43.

[238] Из Челябинской области пришло 12 писем, Омской — 17, Алтайского края –11, Красноярского края — 5, Орджоникидзевской области — 7, Московской области — 8, Новосибирской — 5, Башкирской АССР — 5. Имелись отдельные сигналы из Смоленской, Кировской, Ивановской, Пензенской, Горьковской, Чкаловской, Куйбышевской областей. Сведения далеко не полные.

[239] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 63. Л. 1, 2, 8,9, 11.

[240] Там же. Л. 3.

[241] Примерно 44 % учителей имели среднее педагогическое образование. Высшее педагогическое имели только 9,2% учителей, больше половины из них работали в 8-10 классах, еще 5,6% учителей закончили 2-х годичный учительский институт. 15,3 % имели среднее общее образование, а 21,8 % даже не окончили среднюю школу. Руководство страны было крайне недовольно образовательным уровнем учительства, особенно руководящего состава неполных средних школ, и предпринимало меры по его улучшению. 46,8 % учителей не проработали и пяти лет, примерно 22% имели стаж от 5 до 9 лет. Наиболее зрелых учителей со стажем 10-24 года было 25%, значительная их часть работала в старших классах. В наибольшей степени были обеспечены кадрами Ленинград и область, Москва, Пенза, Молотов. В наименьшей — Алтайский край, Омская, Рязанская, Читинская области, Чечено-Ингушская АССР, Дагестан // ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 4451. Л. 1-4; Д. 4426. Л. 79-80об; См. также: РГАСПИ. ФМ. 1. Оп. 2. Д.188. Л. 54, 55.

[242] РГАСПИ. ФМ. 1. Оп. 2. Д.188. Л. 56.

[243] Там же. Д. 189. Л. 135.

[244] Там же. Д.188. Л. 62.

[245] Там же. Д.190. Л. 17.

[246] Там же. Д.188. Л. 71, 72, 75.

[247]Там же. Л.72,73.

[248] Там же. Л. 76.

[249] Там же. Л. 110-112.

[250] Там же. Д.190. Л. 58.

[251] Там же. Л. 13.

[252] Там же. Л.124.

[253] Там же. Л. 154.

[254] Там же. Л. 131, 136, 137-140, 150.

[255] Там же. Л. 125, 126.

[256] Там же. Л.134.

[257] Там же. Л. 13, 26, 37, 54, 58, 79, 95, 139.

[258] Там же. Л. 101-106.

[259] ГАРФ. А — 2306. Оп 75. Д. 69. Л. 1; Д. 62. Л. 75-76. 31 марта 1940 года на заседании коллегии наркомпроса РСФСР было зафиксировано, что решение СНК СССР от 31 мая 1935 года в части ликвидации безнадзорности детей фактически не выполняется. «Главными причинами преступлений среди несовершеннолетних в настоящее время являются безнадзорность многих детей, отсутствие воспитательного воздействия со стороны семьи, слабый охват детей внешкольными мероприятиями, недостатки в воспитательной работе школ, детдомов и комсомольских организаций», — констатировали руководители образования. Решение предусматривало усиление координации действий всех заинтересованных ведомств по данному вопросу. Предусматривалось создание родительских комитетов не только в школах, но и при домоуправлениях. Мосгороно должно было создать сектор охраны детства. Детей надо было защищать, патронировать, трудоустраивать.

[260] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 69. Л. 1-3. По Ворошиловградской области 10 тыс. детей не охвачены обучением, 2 тыс. детей покинули школу. Это было типично и для Днепропетровской, Кировоградской, Киевской, Полтавской, других областей Украины. Тяжелое положение сложилось в детских домах. В части из них практически полностью развалилась учебно-воспитательная работа, учителя применяли к детям физическое насилие, дети голодали и мерзли.

[261] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 69. Л. 1, 2, 4. Если в 1936 году судебные органы осудили 15031 подростков в возрасте от 12 до 16 лет, то в 1938 уже 20203 человека, в 1940 — 24203. Это на 772 меньше, чем в 1939 году, но все равно не вдохновляло составлять победные рапорты. «Изучение дел о несовершеннолетних показало, — отчитывался Наркомпрос РСФСР Совнаркому СССР 12 апреля 1941 года, — что 40-50% совершивших преступления — ученики школ; около половины — не являлось учащимися школ, а многие из них до совершения преступления вовсе ничем не занимались». Половина подростков была приговорена к условным мерам наказания — судьи «проявляли либеральное отношение к ним», а 30% условно осужденных в ближайшее время вновь совершили преступления.

[262] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 62. Л. 87-89.

[263] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 72. Д. 2637. Л. 2. В августе 1940 года по 17 областям и автономным республикам зафиксирована задержка выплат зарплаты. Чиновники считали положение «совершенно недопустимым» и писали грозные бумаги, однако положение дел на местах оставалось без изменений.

[264] Комсомольская правда. 1940. 5 января; 9 февраля.

[265] Там же. 28 января. 12 марта.

[266] Там же. 27 февраля.

[267] Там же. 5 января, 11 февраля.

[268] Там же. 10, 11 января.

[269] Там же. 11 января.

[270] Там же. 11 января.

[271] ГАРФ. Ф. А — 2306. Оп 75. Д. 62. Л. 71, 72.

[272] Там же. Л. 70, 73.

[273] Шнайдер Л. Уроки одного судебного процесса // Учительская газета. 1940. 28 марта.

[274] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 8. Д. 24. Л. 3, 6,7,8.

[275] Там же. Д. 24. Л. 9, 9а.

[276] Там же. Д. 26. Л. 3-24; Д. 27. Л. 1-26.

[277] Там же. Д. 26. Л. 5.

[278] Там же. Д. 27. Л. 23,24.

[279] Там же. Д. 30. Л. 16.

[280] Там же. Д. 25. Л. 1.

[281] Там же. Д. 30. Л. 37-38.

[282] Там же. Д. 24. Л. 28.

[283] Там же. Д. 30. Л. 2, 33-36.

[284] Там же. Д. 30. Л. 3-29.

[285] Там же. Д. 38. Л. 7.

[286] Там же. Д. 38. Л. 31, 34, 38, 39, 49.

[287] Там же. Д. 89. Л. 43, 55.

[288] Там же. Д. 54. Л. 1-6.

[289] Там же. Д. 54. Л. 11, 12.

[290] Там же. Д. 54. Л. 12.

[291] Там же. Д. 89. Л. 44.

[292] Вишневский В. Записные книжки. 1940 год // Собр. Соч. в 5 томах. Т. 6 (доп.). С. 303.

[293] Детская литература. 1941. № 2. С. 4-6.

[294] Там же. С. 37.

[295] Там же. С. 11-16, 19-29.

[296] РГАЛИ. Ф. 631. ОП. 8. Д. 41. Л. 3-5.

[297] Там же. Д. 41. Л. 7.

[298] Там же. Д. 41. Л. 12.

[299] Там же. Д. 41. Л. 16.

[300] Там же. Д. 42. Л. 7.

[301] Там же. Д. 43. Л. 6, 8.

[302] РГАСПИ. ФМ. 1. ОП. 23. Д. 1407. Л. 1-3, 4-28, 64, 65, 78-81, 104-109, 119-123, 124-126, 145.

[303] Прозвучали рассказы Гайдара «Дым в лесу», Михалкова «Коньки». Прошла серия передач о Ленине, Орджоникидзе, Кирове. В передачах о русских классиках были произведения Горького «Мать», Пушкина «Моцарт и Сальери», Гоголя «Шинель», Чехова «Степь», Лермонтова «Тамань». Из зарубежной классики были прочитаны работы Твена, Джером-Джерома, .Лондона, Джованьоли, Верна, де Костера и Киплинга. Современные писатели были представлены произведениями Катаева «Белеет парус одинокий», Олеши «Три толстяка», А.Р. Беляева «Человек-амфибия».

[304] РГАСПИ. ФМ. 1. ОП. 23. Д. 1407. Л. 124.

[305] Нагибин Ю. Школьная тема // Детская литература. 1940. № 9. Сентябрь. С. 6-9.

[306] Ивич А. Три повести о школе // Литературное обозрение. 1940. № 9. Май. С. 19-25.

[307] Ивич А. «Два капитана» В. Каверина // Детская литература. 1940. № 11-12. С. 96.

[308] Нагибин Ю. Аркадий Гайдар. Тимур и его команда // Детская литература. 1940. № 10. С. 42-44.

[309] Опрос детей и подростков «Вопросы к читателю повести А.Гайдара «Тимур и его команда», проведенный в Богородской детской райбиблиотеке Горьковской области в феврале-апреле 1941 года. Анкета на бланке включает вопросы: «1.Понравилась ли тебе повесть «Тимур и его команда?» 2.Какое место повести больше всего понравилось? 3.Чем понравился тебе Тимур? 4.Знаешь ли ты мальчиков, похожих на Тимура? Коротенько расскажи о них. 5. Понравилась ли тебе Женя? Чем? 6. Знаешь ли ты таких мальчиков, как Мишка Квакин? Как ты к ним относишься и почему так относишься?». Использовано: РГАЛИ. Ф. 630. ОП. 1. Д. 332. Л. 1-84 за исключением 41, 42, 58, 59, 60, 83; Л. 89-120, 141, 155, 162-187, 202-227 за исключением 217. Всего 154 анкеты на бланке или в рукописном виде по тем же вопросам. Учащиеся 3-7 классов школ Богородска 10-14 лет. Использование анкет в литературе обнаружить не удалось.

[310] РГАЛИ. Ф.630. ОП. 1. Д. 332. Л. 62.

[311] Там же. Л. 43, 114.

[312] Там же. Л. 32.

[313] Там же. Л. 5, 10, 47.

[314] Там же. Л. 22, а также: 64, 10, многие другие.

[315] Там же. Л. 47.

[316] Там же. Л. 112.

[317] Там же. Л. 2,11,14.

[318] Там же. Л. 19, 36, 38, 63, 81, 211.

[319] Там же. Л. 70 об.

[320] РГАЛИ. Ф. 630. ОП. 1. Д. 288. Л. 41.

[321] Там же. Л. 25-30, 37.

[322] РГАЛИ. Ф. 630. ОП. 1. Д. 302. Л. 45, 46.

[323] Там же. Л. 3, 22, 33, 42, 43.

[324] Лацис О. Сталин против Ленина // Осмыслить культ Сталина. С. 239.

К началу

© А. В. Фатеев, 2007 г.
© Публикуется с любезного разрешения автора