© Арлин Одергон
Тактики террора
В этом разделе, дабы проиллюстрировать различные тактики террора, я привожу примеры из истории и текущих политических событий. При этом я особо отмечу, как особенности нашей индивидуальной и коллективной психологии используются в качестве исходного материала при разработке этих тактик. Например, если мы мало знаем о том, как у нас в подсознании действует Страшилище, мы с легкостью оказываемся в плену у фантазий и страха, хотим дать этому Страшилищу какое-то имя и поскорее услышать новость о том, что с ним уже борются. Нельзя сказать, что тактики террора, в том числе пытки, — это просто методы сумасшедших темных личностей. Эти методы обдуманны, испытаны, верны и прописаны в специальных учебниках.
1. Тактики террора: хаос и подавление свобод
Провоцирование или использование насилия для создания чрезвычайных ситуаций
В периоды нестабильности мы хотим порядка, нам нужно, чтобы кто-нибудь все объяснил. Одна из тактик захвата власти и насаждения контроля — это создание или эксплуатация кризисной ситуации и использование всеобщей уверенности, что мы не можем в такой обстановке позволить себе роскошь дискуссии, разногласий или демократии. Возникают разговоры о чрезвычайном положении и необходимости повышенных мер безопасности. Правительство вынуждено проводить секретные операции либо ему нужна общественная поддержка всех без исключения решений и действий, которые оно сочтет необходимыми.
Чрезвычайное положение, власть и защита
Когда мы испытываем неуверенность, то больше чем когда-либо ждем от лидера или власти защиты и стремимся переложить ответственность за вынесение суждений на специалистов, которые, как мы полагаем, лучше нас способны оценить ситуацию. Даже в туристическом походе или на работе в кризисной ситуации мы понимаем, что времени на споры нет, и автоматически переключаемся на режим исполнения того, что требуется. При этом мы либо принимаем руководство на себя, либо выражаем готовность следовать указаниям кого-то другого. Нет ничего плохого в том, что мы интуитивно стремимся к лидерству или рассчитываем на знания и защиту друг друга. Разнообразие наших мнений, часто опирающихся на информацию из доверенных источников, способствует творческой выработке решений и лежит в основе демократии. Проблема заключается в том, что мы склонны подчиняться власти без сомнений, даже не обладая информацией о ней. Эмоциональные и психологические факторы, влияющие на наше решение о том, кого наделить властью, в большинстве своем бессознательны. Это психологическое свойство хорошо известно, и оно систематически используется для стимулирования общественного террора.
Из ряда вон выходящие события пугают нас. Мы паникуем. Как только создается ощущение чрезвычайной ситуации, следуют объяснения со стороны властей и/или предложения о том, как взять ситуацию под контроль. Есть и другой сценарий, когда «необъяснимые» события используются для усиления неуверенности, для того, чтобы нам захотелось услышать трактовку и утешения властей. При этом гарантируется безнаказанность всех участников, и впоследствии никто не может с уверенностью сказать, что случилось. Может быть, этих «необъяснимых» событий никогда и «не было» (1).
Государственные тактики террора могут включать в себя планирование и проведение «террористических актов», призванных выглядеть так, как будто их осуществила вражеская сторона. Провокации и подстроенные инциденты используются для создания атмосферы страха, чтобы мы считали тиранию оправданной, а наведение порядка любыми методами — возможным.
Гитлер и поджог Рейхстага: нестабильность и ограничение гражданских прав
Адольф Гитлер стал канцлером в январе 1933 года. По закону парламент мог быть распущен, и на 5 мая были назначены новые выборы. Ночью 27 февраля, в разгар избирательной кампании, кто-то поджег здание рейхстага. Произошел сильный взрыв, и справиться с огнем не представлялось возможным. В поджоге тут же обвинили коммунистов. Одного коммуниста, голландца по происхождению, немедленно арестовали, впоследствии судили и казнили по обвинению в участии в коммунистическом заговоре. До сих пор ведутся споры о том, действительно ли поджог организовали нацисты. Но известно, что за ним последовало. Гитлер убедил 86-летнего президента фон Гинденбурга объявить чрезвычайное положение. Свобода слова и собраний была отменена, и преступления, в том числе сопротивление самому указу, стали караться смертной казнью или лишением свободы. Не было никаких гарантий того, что судебные процессы ведутся в соответствии с законом. К утру было арестовано около 4000 коммунистов и представителей интеллигенции, выступавших против нацистской партии.
Также было постановлено, что если федеральному правительству не удастся восстановить общественный порядок, власть может полностью перейти к рейху. 2 марта корреспондент газеты «Дейли экспресс» спросил Гитлера, надолго ли отменены свободы. Тот ответил, что права будут полностью восстановлены, как только исчезнет угроза со стороны коммунистов (2).
Рис. Поджог Рейхстага, Берлин, 1933 г.
Избирательную кампанию остановили. Даже собрания членов Партии центра разгонялись головорезами-штурмовиками в коричневых рубашках. Тем не менее нацистская партия получила в парламенте гораздо меньше двух третей мест, необходимых для изменения Конституции. Тогда Гитлер обратил постановление от 28 февраля против тех земель, где существовала значительная оппозиция. Под предлогом, что местные власти неспособны поддерживать порядок (в то время как порядок нарушался «коричневыми» и эсэсовцами), законные правительства Вюртемберга, Бадена, Бремена, Гамбурга, Любека, Саксонии, Гессена и Баварии были смещены. При поддержке Партии центра, Католической и Баварской народной партий нацистам удалось принять закон о предоставлении чрезвычайных полномочий. 23 марта Адольф Гитлер стал диктатором Германии. СС и СА приобрели функции полиции и право на применение пыток, поддерживавшихся государством. Для диссидентов организовали концентрационные лагеря. За этими актами террора последовали холокост и трагедия Второй мировой войны.
Весь мир видел, что происходит, пока Гитлер дерзко провоцировал и использовал нестабильность, подавляя свободы и устанавливая свою диктатуру. Все это — при активной и пассивной поддержке внутри Германии и по всему миру — переросло в один из самых ужасных периодов человеческой истории. С самого начала все признаки этого кошмара были налицо, но мир не проявлял особого беспокойства или откладывал свои опасения до тех пор, пока не стало слишком поздно и кошмара избежать не удалось (3). Когда мощь Гитлера в Германии росла, очень многие обожали его, любили его власть и вместе с ним отдавались вновь обретенному чувству гордости. Гитлер говорил то, что народ хотел слышать: обещал восстановить экономику, находящуюся в состоянии острого кризиса, сулил безопасность и возможность для Германии снова стать могущественной нацией после поражения в Первой мировой войне.
Тактика Милошевича: провоцирование и использование нестабильности во время распада бывшей Югославии
После 1974 года под управлением маршала Тито Югославия фактически стала конфедерацией, состоящей из Словении, Хорватии, Боснии, Македонии, Черногории, Сербии и автономных края Воеводина и края Косово. Время правления Тито было периодом стабильности государства, и после его смерти в 1980 году решать политические проблемы и справляться с экономическим кризисом пришлось «коллективному президентству», организованному по принципу ротации. В Югославии 1981 года сербы составляли около 36,3 процента населения, хорваты — 19,7 процента, мусульмане — 8,9 процента, словенцы — 7,8 процента и албанцы — 7,7 процента. Меньшие группы включали в себя македонцев, черногорцев, венгров, цыган, словаков, румын и турок. Воеводина, многонациональный регион со значительным венгерским меньшинством, и Косово с подавляющим большинством албанцев были частью Сербии, но обладали автономией и правом голоса на уровне федерации.
Хотя в автономном крае Косово албанцы составляли большинство, на протяжении долгих лет они страдали от нарушений прав человека и недостатка гражданских свобод. В то время как албанцы добивались расширения своих прав, а федерация предоставляла такое расширенное право представительства, в Сербии возникло сербское националистическое движение, крайне негативно относившееся к автономии провинций. В более тяжелом экономическом положении Сербии по сравнению со Словенией и Хорватией обвинялись «антисербские» настроения остальных единиц федерации. Казалось, что конфедерация не служит интересам Сербии. Растущее националистическое движение, идеи которого были изложены в известном меморандуме Сербской академии наук и других националистических публикациях, представляло сербов жертвами геноцида и припомнило в связи с этим и геноцид сербов нацистами и хорватскими усташами во время Второй мировой войны, и османское вторжение на Балканы в XIV веке и так далее вплоть до положения численного меньшинства сербов в Косове и утверждения, что против сербов организован заговор по выдворению их с исторических земель (4).
Слободан Милошевич поймал и «оседлал» эту националистическую волну, став в 1986 году лидером Лиги коммунистов Сербии. Националисты устраивали в Косове массовые демонстрации, привозя на них сербов из самой Сербии. Милошевич понял, что такая мобилизация людей вместе со спонтанным и спровоцированным уличным насилием позволит воспользоваться разочарованием сербов и растущей яростью националистов и создаст потребность в лидере, который придет, захватит власть и осуществит контроль.
В 1988 году газета Workers power попыталась предвосхитить последующие события:
Сербская коммунистическая партия начала совершать погромы, чтобы положить конец частичной автономии Косова и Воеводины. Этот поход возглавил лидер сербской партии Слободан Милошевич... <который> санкционировал серию демонстраций против албанцев в поддержку Великой Сербии в Косове, Черногории, Воеводине и Македонии. Он добивается того, чтобы Косово и Воеводина были возвращены под непосредственный контроль Сербии, и идет по пути построения Великой Сербии внутри Югославии. Его политика носит квазифашистский характер (5).
Стоило автономным краям потребовать в 1990 году статуса республик, как Милошевич отменил их частичную автономию. Напряжение достигло того порога, когда потребовалось провести многопартийные выборы, и Милошевич устроил внеочередные выборы. Он переименовал Лигу коммунистов в Социалистическую партию Сербии (СПС) и, используя контроль над средствами массовой информации и силы полиции, избавился от всех соперников и получил 194 из 250 мест в сербском парламенте.
Милошевич постоянно обострял и провоцировал кризисы, которые позволяли ему развивать свою националистическую программу. Противостояние Милошевича многопартийной политической системе в Сербии отразилось и на федеральном уровне. Главы субъектов федерации отказывались санкционировать репрессии албанцев в Косове. Разногласия и столкновения быстро нарастали и в итоге в январе 1990 года привели к распаду югославской Лиги коммунистов. Спустя 12 месяцев раскололась и федерация — республики одна за другой объявили о своем суверенитете. В Словении проживало незначительное число сербов, а сербское население Хорватии и Боснии было многочисленным. Словения стала первой и довольно легко обрела свою независимость, в то время как в Хорватии и Сербии начали разворачиваться трагические события.
Использование нестабильности в начале войны в Хорватии
Тактика использования нестабильности продолжалась. Хорватия объявила о независимости. Возник вопрос: что это означает для многочисленного сербского населения Хорватии? Обеспокоенность этими вопросами была использована для разжигания террора и насилия.
Военизированные сербские лидеры захватили полицейский участок в городке Пакрак в Крайне. Хорватские власти и военные вошли в город. Сербская армия (в прошлом армия Югославии, теперь контролировавшаяся сербами) ввела войска в Хорватию, объясняя это необходимостью «развести стороны». Спровоцированная нестабильность сделала возможным террор — исключительно во имя защиты региона. Милошевич организовал нападение сербских военизированных подразделений и таким образом получил предлог для вторжения армии в регион с целью остановить хорватские власти и якобы устранить этнические разногласия (6). В 1991 году, когда война перекинулась на другие города и регионы Хорватии, многие хорваты были убиты или вынуждены бежать во время первого этапа этнических чисток. Ради создания Великой Сербии и установления сербского господства Милошевич решил очистить от населения целые области. Туджман, в свою очередь, воспользовался нестабильным положением, чтобы прийти к власти и воплотить в жизнь политику хорватского национализма.
Жизнь в атмосфере террора...
Тактики террора вызвали не только необходимую для развязывания войны политическую нестабильность, сплетенную из личных трагедий, которые, в свою очередь, стали следствием жестокостей, пыток, смертей и изгнаний. Эти тактики привели к нестабильности в жизни людей, нестабильности в их умах и сердцах. Тактика террора по созданию и использованию нестабильности имеет индивидуальное воздействие и вызывает невыносимое чувство беспокойства, утрату веры в общество и в человечность, депрессию, а в вихре неконтролируемых событий — неуверенность, паранойю, невозможность овладеть своими мыслями и эмоциями. Террор возбудил недоверие к окружающим и к собственным мыслям и мотивам поступков, подозрительность по отношению к соседям, одноклассникам, друзьям и любимым. Рушились дружба, любовь, семья. Тактики террора привели к шквалу обвинений, самообвинений, сомнений и вопросов. Почему ты ушел? Почему ты остался? Где ты был? Что делал? Мог ли я сделать больше? Беспокойство о том, как выжить, о детях и престарелых родителях сопровождались долговременной потерей сна и состоянием повышенного стресса в течение дней, недель, месяцев или лет. Горечь от потери права на нормальную жизнь усиливалась тем, что и внутри страны, и во всем мире людей постоянно характеризовали только безликими терминами этнического происхождения — «хорват», «серб» или «мусульманин», как будто каждый из них лишился индивидуального достоинства или ценности как личность, сосед, специалист, гражданин или просто человек.
...и вдали от него
Когда мы наблюдали за военными действиями на расстоянии, нам казалось: мы находимся слишком далеко, чтобы понимать, как обстоят дела на самом деле, — и мы чувствовали неспособность влиять на мировые события. Нам редко приходило в голову, что те, кто был непосредственно вовлечен в начинающуюся войну, возможно, знали еще меньше и чувствовали еще большее бессилие. Мы не понимали, что наша реакция издалека на разворачивающиеся события тоже планируется и используется как тактика террора. Тактики террора включают в себя расчет на то, что мы будем запуганы и сбиты с толку, не сможем внимательно, вдумчиво следить за новостями, в хаосе событий не заметим нарушений прав человека и нам будет легче всего принять такие объяснения, как: «Они там, на Балканах, просто с ума посходили» и «Этот регион всегда был неспокойным, они убивают друг друга в своей гражданской войне».
Провоцирование нестабильности с целью подавить свободы: индейцы мапуче в Чили
Индейцы мапуче — крупнейшая группа коренного населения Чили, в течение многих лет активно добивающаяся признания, в том числе и своего права на землю. Правительство использовало государственный закон о внутренней безопасности, чтобы провести политические репрессии так называемых «террористов мапуче» (7). Страна была символически оккупирована осенью 2000 года, и появились сообщения, что люди с лицами, закрытыми капюшонами, предположительно мапуче, совершают покушения на жизнь людей, поджоги и кражи лесоматериалов. Многих мапуче немедленно задержали с применением силы и использовали устрашение и пытки, чтобы добиться признаний. Грабили их дома, многие получили ранения. Чилийскую же прессу больше волновали акты насилия, якобы совершенные мапуче, чем их жестокое преследование (8). По неподтвержденным предположениям, так называемые мапуче в капюшонах были не экстремистами из племени мапуче, «иностранными террористами» или «шпионами», как утверждали политики правого крыла, а провокаторами конфликта со стороны чилийского правительства, желавшего насадить тиранию (9).
В мае 2000 года С. Вильялобос написал статью, в которой назвал «умиротворение» мапуче неизбежным, так как «столкновение высокоразвитой культуры с менее развитой всегда приводит к господству первой над второй» (10). Эта фраза демонстрирует расистское обоснование применения тактик террора для угнетения коренного населения и притесняемых народов во всем мире.
Нестабильность и жестокие действия полиции в Генуе: чрезмерная реакция или тактика террора?
Многие пострадали от террора во время антиглобалистских демонстраций в Генуе, когда летом 2001 года там проходила встреча лидеров стран Большой восьмерки. На демонстрации в город съехались около 100000 человек. Сразу после развернувшихся событий, в результате которых один человек погиб, приблизительно 200 были ранены и еще гораздо больше людей получили психическую травму от увиденного, мировые новостные источники сообщили, что демонстрации возглавили агрессивно настроенные протестующие и именно это и привело к трагедии. Вскоре стало невозможно игнорировать заявления о жестоких действиях полиции, так как их становилось все больше и больше. Но даже когда жестокость полиции Генуи стала достоянием общественности, ее восприняли просто как «чрезмерную реакцию» на агрессивное поведение протестующих (11).
Появлялись многочисленные рассказы о том, как в здание школы, служившее штаб-квартирой Социального форума Генуи (этот форум объединял примерно 700 генуэзских организаций), около полуночи ворвалась полиция. Здание использовалось для ночлега, и люди либо только что легли спать в спальных мешках, либо уже крепко спали, когда появились полицейские и стали избивать спящих.
Те, кто при этом присутствовал, так описывали эту кровавую сцену: людям наносили тяжелые удары, ломали кости, ребра, а одному прокололи легкое. Все фото- и видеооборудование было конфисковано (12). Сообщалось также, что полиция изъяла жесткие диски компьютеров, из чего следует, что вторжение могло быть совершено с целью завладения базой данных и раскола организации. Кого-то отправили в больницу, других — в тюрьму. Описывалось, как людей с переломанными костями отправили в тюрьму и заставили там стоять вдоль стены с раскинутыми руками, в то время как полицейские плевали и мочились на них и использовали различные способы устрашения (13).
Четырех британцев 4 дня продержали в тюрьме в нечеловеческих условиях, не позволяя встретиться с консулом и адвокатами, и отпустили без предъявления обвинений. Один из этих демонстрантов, получивший серьезные телесные повреждения, рассказал, как полиция без разбора колотила людей дубинками, а те не оказывали никакого сопротивления. Полицейские также распевали фашистские песни и угрожали протестующим зверствами и насилием (14). Источник в полиции подтвердил, что демонстрантов выстраивали в ряд, ударяли головой об стену и что полицейские мочились на некоторых из них (15).
Хотя сообщения об этих происшествиях все-таки появились в мировых новостях, некоторые ведущие газеты, особенно в США, о них почти не упоминали. Несколько рассказов демонстрантов было выложено на сайтах в Интернете (16). Я разговаривала с очевидцем этих событий — он был в числе тех спящих и, проснувшись, застал ужасную сцену: людей били, кровь забрызгивала стены (17). В мировых новостях упоминалась «жестокость полиции», но некоторые журналисты защищали полицию, объясняя «чрезмерную реакцию» непокорностью демонстрантов. Правительства европейских стран выразили возмущение действиями итальянской полиции и спрашивали, почему полицию не научили разгонять протестующих без применения силы. Чего я не нашла в мировых новостях, так это вопроса: как события в Генуе вообще можно объяснить чрезмерной реакцией полиции? С какой бы точки зрения я ни взглянула на них, я не понимаю, как избиение спящих и конфискация их видеоматериалов, камер и файлов может рассматриваться как «чрезмерная реакция».
Во время встречи Большой восьмерки, когда многие главы мировых государств присутствовали в Генуе и все были готовы к вспышкам насилия и террористическим актам, кажется весьма неправдоподобным, что ответственность за усмирение демонстрантов целиком лежала на итальянской полиции. Объяснять эти жестокие нападения на демонстрантов «зверством полиции» и «чрезмерной реакцией» — значит упускать из виду, что полиция, вполне вероятно, использовала тактики террора для провоцирования и использования нестабильности с целью узаконить подавление растущего антиглобалистского движения, которое в последние годы провело демонстрации в Сиэтле, Праге, Генуе, Флориде и других городах.
11 сентября — нестабильность и деструктивный ответ
Эмоциональная нестабильность, вызванная террористическими актами 11 сентября, открыла широкие возможности перед реакционными лидерами США: «Вы либо с нами, либо против нас» на «оси зла». Старые как мир мифические истории о добре и зле хорошо подходят для коллективного состояния нереальности происходящего, возникающего, когда люди выбиты из привычной колеи. Президент Буш призывал отомстить, говоря, что возмездие оправданно и необходимо для «выкуривания Бен Ладена из его норы». С самого начала были несогласные, но они медлили с высказываниями — им давали понять, что они проявляют недостаточно уважения к жертвам теракта.
Когда Буш начинал бомбардировки Афганистана, он создал коалицию, но отказался от совещаний с Советом Безопасности ООН. Даже если мы оставим вопросы о том, были ли бомбардировки обязательными, было ли их осуществление умно или глупо, оправданно или неоправданно, должны ли мы принимать во внимание и подсчитывать число погибших и разрушения, нанесенные бомбардировками, или же считать потерянные жизни «сопутствующим ущербом» вынужденного вмешательства, факт останется фактом: правительство США отказалось обсуждать эти вопросы с международным сообществом. Оно решило действовать независимо и в одностороннем порядке, не желая следовать международному праву. Есть ощущение, что президент Буш мог бы получить поддержку Совета Безопасности ООН, но отказался от переговоров, чтобы продемонстрировать свою способность принимать самостоятельные решения (26). Действия США в «войне с террором» можно рассматривать как яркий пример использования нестабильности ради применения военной силы, но в массовом, международном масштабе. США заявили о необходимости наводить порядок на мировой сцене по собственной воле.
В ответ на события 11 сентября США стали задерживать «вражеских бойцов», тайком отправлять их в тюрьмы на неопределенный срок, не предъявляя им обвинения и не предоставляя права на встречу с адвокатом. В заливе Гуантанамо было заключено в тюрьму несколько сотен человек, а министр обороны заявил, что их не отпустят на свободу, даже если будет проведено расследование и окажется, что они невиновны (27). В 2002 году верховный комиссар ООН по правам человека Мэри Робинсон и бывший президент США Джимми Картер осудили эти действия. Мэри Робинсон выступила с критикой оправдания тирании под видом борьбы с терроризмом. Она заявила, что США, Россия и Китай — страны, игнорирующие гражданские права и объясняющие это борьбой с международными террористическими группировками (28). По словам Джимми Картера, под прикрытием войны, объявленной терроризму, верхушка консерваторов реализует долго сдерживавшиеся амбиции (29).
Оружие массового поражения
Поиск «оружия массового поражения» в Ираке, похоже, тоже оказался тактикой использования нестабильности для применения жестоких мер. Сначала администрация Буша объединила атаку Бен Ладена 11 сентября и тиранию Саддама Хусейна в Ираке в единый образ силы зла, которая должна быть уничтожена. Никем не доказанное обладание оружием массового поражения дало повод для незамедлительной упреждающей бомбардировки Ирака. США дали понять, что сделают это, даже если придется действовать в одиночку. ООН и международное сообщество пытались настоять на продолжении работы экспертов с целью выяснить, действительно ли у Саддама есть такое оружие. Некоторые сомневались в разумности упреждающего удара по стране, даже — или в особенности — если есть подозрение, что она владеет оружием массового поражения, которое может быть быстро использовано. Многие предполагали, что настоящая причина, по которой США решили бомбить Ирак, заключается в борьбе за политическую власть и за нефть.
Пока США готовились к нападению, набрало силу мощное антивоенное движение. Тем не менее многих так обеспокоила вероятность наличия у Саддама оружия массового поражения, что они согласились с возможной необходимостью бомбардировок. Многие американцы думали, что поспешность администрации Буша объясняется реальностью нависшей угрозы. Они хотели довериться в оценке ситуации осведомленному и компетентному правительству. Они с легкостью согласились, что иногда нужно проявлять твердость. Если мы будем рассматривать это как тактику использования или провоцирования нестабильности для установления господства и контроля, то она была применена не только по отношению к Ираку, но и к американскому народу и всему международному сообществу.
Ужесточение реакции
Цель террора — запугивание, обострение эмоций, провоцирование нестабильности и потери ориентации. Террор заставляет нас искать кого-то, кто сумеет нас защитить. Нашим отношением к террору чрезвычайно легко управлять. Изучать реакции человека на тактики террора необходимо для того, чтобы не поддаваться внушению — бессознательно и безоговорочно. Крайне важно, какое психологическое воздействие оказывает террор на отдельных людей и на сообщества. Чтобы понимать свою реакцию на террор, нужно исследовать собственное поведение в состоянии страха, анализировать личные и общественные психологические травмы, разобраться в своем отношением к власти — как мы воспринимаем и исполняем то, что нам велят, или как мы протестуем и оказываем власти сопротивление. Такое познание самих себя необходимо, чтобы вести подробный диалог и дебаты внутри общества о значении наших гражданских свобод и нашей потребности в защите, чтобы не отдавать решение этих вопросов на откуп радикальным группам и реакционным лидерам, покорно принимая крайние меры и новые законы, отнимающие эти свободы.
Злоупотребление силой: отдельное событие или закономерность?
Когда мы слышим о том, что в стране с твердыми идеалами демократии применялись тактики террора — полицией ли, в тюрьме или со стороны властей — мы склонны думать, что это случайное злоупотребление и нет оснований подозревать, что насилие повсеместно и, возможно, является частью проводимой политики. Если нам объявляют, что упраздняются гражданские свободы, мы предпочитаем думать, что это временно и необходимо. Но если мы принадлежим к группе, против которой направлены эти действия, то правда обычно заключается в обратном. С другой стороны, иногда мы проявляем повышенную чувствительность к таким вещам: услышав об отдельном происшествии, начинаем рисовать себе общую картину и нередко заблуждаемся, видя закономерность там, где ее нет. Люди, оказавшиеся в том или ином маргинализированном меньшинстве, жалуются, что постоянно беспокоятся и спрашивают себя, не преувеличивают ли они, не слишком ли они все обобщают, когда подозревают власти в предвзятом отношении или несправедливых действиях.
Склонность считать жестокие меры аномалией, возможно, объясняется благополучием, наивностью и даже простодушной добросердечностью части общества. Может казаться, что те, кто страдает от нарушения прав человека и жестокого обращения, должно быть, каким-то образом этого заслужили. Или же, что тактики террора и пытки несправедливы, поэтому их просто не могут осуществлять доверенные власти. Или, наконец, эта часть общества приходит к выводу: «Скорее всего, это было неизбежно в такой чрезвычайной ситуации» или «Это была ошибка».
Такое отношение укрепляет и поддерживает порочную систему и учитывается при разработке тактик террора. Правитель или военачальник, совершая жестокие поступки, может говорить при этом на языке моральных ценностей и значительная часть населения будет слышать только слова о высоких идеалах. Так поступали и все фашистские лидеры. США знамениты своими разговорами о демократии, свободе и человечности, которые сопровождаются нарушениями прав человека внутри страны и за рубежом и поддержкой диктаторов, жестоко угнетающих свое население. Все мы рассуждаем о гуманистических ценностях, смотря сквозь пальцы на собственные действия и бездействие. Мы с легкостью соотносим себя со своими благими намерениями и не замечаем того, что делаем в реальной жизни. Эта неосознаваемая тенденция, прослеживающаяся как у отдельных людей, так и у обществ, делает нас податливыми лидерам, которые ведут себя точно так же.
Мы можем принимать участие в осуществлении таких тактик из-за потребности в личной безопасности, защите и желания чувствовать себя невиновными. Мы не хотим сомневаться в своем защитнике. Использование правительством и полицией тактик террора и пыток ужасает не только самими действиями. Человек или группа, на которую они направлены, остается без покровительства. Это тоже создает условия для того, чтобы подняли голову военачальники или главари банд, которые зачастую используют тот же деспотизм и требуют покорности в обмен на защиту.
