© А. А. Ткаченко
Духовно-природная психотерапия.
Особенности русского народа и русского человека
Глава I. Исходные аспекты духовно-природной психотерапии
Взаимоотношения Человека и Природы — это извечная тема множества исследований, споров и даже своеобразных «войн» на всех уровнях бытия, сознательного и бессознательного психического мира. Пытаться это целостно описать или просто представить означает заранее обречь себя в лучшем случае на неудачу, а то и просто на «уход от мира сего». Сейчас закончилось второе и началось третье тысячелетие от Рождества Христова. Время, определенное в Священном Писании как апокалипсическое, когда все может измениться и принять совершенно иной, доселе неведомый образ.
Для большинства людей это пока еще остается только фантастической декларацией, но у многих происходят довольно радикальные психические процессы и имеют место соответствующие состояния, требующие пристального внимания не только служителей искусства, философов, мыслителей, духовников, но уже и представителей достаточно прагматических и технологических направлений человеческой творческой деятельности. Такие апокалипсические, эсхатологические состояния и процессы становятся все более многочисленными и выразительными, особенно ярко проявляясь в душевно-духовной человеческой природе и социальных отношениях, к которым ближе всего расположена психологическая наука.
В нашей работе мы хотели бы показать небольшое, частное исследование эмпирического психологического опыта наблюдения эсхатологической природы нашего человека, которое не претендует на какое-то целостное, законченное представление подобного природного явления. Такой опыт нельзя было оставить без внимания, а дальнейшее его развитие оказалось просто физически невозможным без надлежащего научно-теоретического осмысления, которое мы и хотим представить в этой книге. Для этого определим исходные точки отсчета. Основной является эмпирически отмеченное явление, условно названное нами «духовно-природная психотерапия» (ДППТ). Нам его удалось представить как психологическое исследование, что дает право говорить об использовании научного метода. Последующее адекватное теоретическое обоснование привело к необходимости выйти далеко за рамки психологической науки в общеметодологическую, философскую области. Это в свою очередь потребовало рассмотрения следующих основных аспектов: духовно-культурологического, общеметодологического, пcихосоциального и профессионально-технологического. Таким образом нам представляется минимально возможное целостное научное описание исследуемого явления.
Особое внимание при этом следует обратить на принятый для удобства понимания исходный прием интерпретации полученного эмпирического материала. В этой связи достаточно удобным оказалось использование базового принципа гештальт-психологии, который заключается в выделении в психике человека так называемых «фигуры» и «фона». Поэтому всю огромную массу психологического феноменологического материала, который мог бы иметь отношение к исследованию, условно представим как некий «фон», а ту его часть, которая явно актуализировалась и рефлексировалась при психологической работе — как «фигуры». Именно таким «фигурам» уделялось основное внимание в процессе анализа и интерпретации. Наиболее актуализированными из них оказались Н. Бердяев, Л. Толстой, Ф. Достоевский, Н. Гоголь, А. Мень, И. Пригожин, К. Юнг, С. Гроф, В. Райх, В Пономаренко. При их анализе принималось во внимание не только духовное, философское, научное и культурное наследие, но и особенности личностей. Кроме этого, к «фигурам» следует также отнести и наиболее активных участников исследования, материалы которых будут рассмотрены в следующей главе. Обратим внимание на индифферентность представления их позиций. Исходя из этого необходимо разделять позицию автора и позицию «фигур», а также их личностные особенности и эмпирические материалы. В виду большой массы литературных источников, «фону» в этой книге должного внимания уделить не удалось по причине неизбежного резкого увеличения объема и возможной потери из вида отдельных, наиболее интересных и важных исследовательских результатов.
1.1. Духовно-культурологический аспект
Современный этап мирового развития в целом и нашей страны в частности все больше склоняет науку в духовно-психологические сферы исследования человека. И, наверное, одну из самых решающих и определяющих ролей в этом процессе будет играть взаимоотношение народов Христианского мира Запада и Востока. От их взаимопонимания и даже можно сказать духовно-психического взаимопроникновения может во многом зависеть судьба всего человечества. Поскольку по воле истории Украина оказалась и социально-психологически и геополитически в самом центре этих процессов, ее роль очевидно предопределена. Нам же остается только как можно более адекватно и непредвзято понять и принять это обстоятельство и естественным образом постараться органически вписаться в эти вселенские процессы.
Как уже было отмечено, наше эмпирическое исследование отражает отдельное явление, не претендуя на сколько-нибудь широкое обобщение. Примерно такой же частно-личностный подход будем использовать и при рассмотрении духовно-культурологического аспекта. Говоря об отечественной психологии и духовности, почему-то в первую очередь вспоминаются и рефлексируются фигуры таких известных философов, мыслителей, писателей, как Н.Бердяев, Вл.Соловьев, Л.Толстой, Ф.Достоевский, Н.Гоголь и др., из современных — А. Мень. Именно в их духовно-философских и литературных произведениях можно найти истинную сущность психологии нашего человека русско-славянской менталъности или, как говорит А.Донченко, социэтальной психики [1]. Только здесь можно реально, неформально погрузиться в истинные глубины всего психического разнообразия и несовместимого противоречия, но в то же время такого гармоничного единства психической организации нашего человека.
Психологические представления о русском народе и русском человеке: духовные и психические особенности русских
Рассматривая данную ситуацию с позиций психологического исследования поведения и состояния конкретных людей в определенный исторический период, обратимся к общей характеристике нашего народа и отдельного человека, предложенной одним из наиболее известных и признанных отечественных философов-мыслителей первой половины XX века Н.Бердяевым. Мы не ставим перед собой задачу научного анализа его творчества, а ограничимся своеобразным контент-анализом таких работ, имеющих непосредственное отношение к предмету исследования (человеческой психике), как «Русская идея» и «Самопознание»[2]. Нас также будет интересовать личностная характеристика наиболее известных представителей нашего народа, в которых, как в капле воды, сконцентрировались и отразились все наиболее яркие его психологические черты и особенности. Поэтому в дальнейшем текст будет носить в основном реферативный характер, отражая позицию самого Н.Бердяева. Наши собственные наиболее важные в этом контексте соображения будут выделяться в фигурных скобках.
Начнем с психологического представления о русском народе и русском человеке. В данном случае имеется в виду также украинский народ и украинский человек, как очень близкий по духовно-психическим содержаниям с небольшими особенностями, о которых будет сказано отдельно. Не будем забывать, что все мы имеем общую исторически и психологически обусловленную архаическую Родину, имя которой Киевская Русь. Это скорее народ конца, а не середины исторического процесса, как западный. Он отличается эсхатологической апокалипсической направленностью, что во многом было сформировано и предопределено православием, как одним из направлений христианства. В эсхатологии и эсхатологичности Н.Бердяев, имея в виду духовно-философский смысл, видел то понимание христианства, которое противопоставляется историческому. Это преобразование мира, включающее как индивидуально-человеческое, так и социальное, и космическое. Это конец мира неправды и уродства, и начало нового мира, мира правды и красоты. {Здесь следует добавить, что в настоящее время эти, на первый взгляд, декларативные и далекие от реальности понятия все чаще становятся предметом эмоциональных переживаний и волнений, правда, пока еще в большинстве случаев на уровне чувственного интеллекта и интуиции, что требует соответствующей социально-профессиональной реакции со стороны отечественной практической психологии}.
По мнению многих философов, историков, политиков и других ученых, русский народ наделен уникальной вселенской миссией и поэтому во многом является уникальным. Он один из немногих, который смог принять на себя и в себя бремя православия, сознательно обрекаясь на изначальную жертвенность, страдания и покаяние. Во многом это обусловило и содержание русской души, ее психологические особенности, как духовно-культурологические образования. Нашего человека всегда и везде можно распознать по душе, на каком бы языке он ни разговаривал и где бы не находился. Глубинная православная основа русской души заключается в уходе от мира, лежащего во зле, аскезах, жертвенности, мученичестве. Очевидно, поэтому она воспитывалась в традициях христианского милосердия и доброты, а наш народ в своем подавляющем большинстве является душевным и женственным. {Напомним, что на основании многочисленных психологических исследований, в частности выполненных К.Юнгом, «душа» по своей изначальной сути имеет женское анимическое начало}. Но в то же время искания себя нашей личностью носят не столько душевный, сколько духовный характер и во многом направлены во внешний, реальный бытийный мир. {Напомним, что согласно тех же многочисленных исследований, «дух» по своей изначальной сути имеет мужское начало, как анимус}. Таким образом, душа для нашего человека всегда была чем-то святым, непорочным и изначально недоступным для понимания и осознания, что предопределило сохранение ее чистоты и свободы в таком оскверненном и рабском мире как наш в отличие от мира западного, где, как отмечал К.Аксаков еще в начале XX века, «души убивают»[2,с.50] .
Когда Н.Бердяев пытался определить русскую идею, свое внимание он решил обратить не столько на то, чем была на самом деле Россия, сколько на то, что о ней задумал Творец. Наверное, в этом он рассчитывал на личностный психологический, культурологический и философский опыт, который говорил о том, что внутренние содержания, состояния и переживания оказывались в конечном итоге гораздо более истинными, чем реальная жизнь. Еще А.Невский заявлял, что «не в силе Бог, а в правде». А правду наш человек всегда старался искать внутри себя, обращаясь к своей душе. Говоря о духовно-культурологическом аспекте исследуемой психологической проблемы личности нашего человека, начинать необходимо с христианства и православия, ибо именно там заложена наибольшая истинная свобода. Поэтому русский народ наиболее объективно способен взять на себя тяжелое бремя народа-богоносца, поскольку ни у кого другого не удержалось в такой чистоте и силе христианское мировоззрение и миросозерцание. Это сохраняется и по сей день, несмотря на все попытки воинствующего атеизма уничтожить христианскую идею как конкурентную коммунистической. Она просто ушла вглубь и сохранилась в чистоте русской души. {Наши исследования это достаточно объективно продемонстрировали эмпирически}. И главное здесь состояло в том, что истинная православная религия нашим человеком всегда принималась сердцем или не принималась вообще. А коммунистическая идея {наверное в силу своей мистической языческой сущности} так и не смогла войти в души людей. Она навязывалась силой, а это никогда не имело успеха на Руси. Наш народ никогда не принимал и не любил никакое насилие, особенно идею государственности. {А тотальное огосударствление, по всей видимости, «защитило» своеобразным идеологическим и психологическим панцирем внутреннюю душевную свободу нашей личности. Советская государственность была принята как неизбежность мученичества, причем во многом благодаря известной толстовской идее непротивления. Принята не сознанием, а глубинной душевной потребностью в страдании, а значит, и в очищении. И в этом можно видеть великий духовный подвиг нашего народа}.
Следующей особенностью нашего народа можно считать коммунитарность, или соборность и братство. Русская соборность и коллективизм по своей сути противоположны западному индивидуализму и авторитарности. Теперь можно представить изначальную глубинную сущность взаимопонимания Запада и Востока в лице России. Россия {как и Украина} и наши народы не принадлежат ни Западу ни Востоку, но именно здесь сталкиваются два потока мировой истории — Восток и Запад. Психология нашего человека, с одной стороны, впитала и западную и восточную психологии, но с другой — резко отличается от них. Русский человек стоит особняком как в мировой истории, так и в мировом духе. На нем лежит некая уникальная, вселенская миссия, олицетворенная в России, как в великом Востоко-Западе. Апокалипсическое спасение Запада находится именно в России, а вернее, в русском человеке. {Некоторые психологические признаки этого мы усматривали и в нашем исследовании, которые в дальнейшем попытаемся показать}. Теперь русскую идею с учетом сказанного можно выразить следующим образом: эсхатологичность, обращение к концу в братстве и коммунитарности.
Культурологические особенности нашего человека, прежде всего интеллигента, обращены в основном в сторону книжничества, миросозерцания, философствования без особой привязки к реальной действительности. Это опять же является характерным для эсхатологического образа мышления и организации духовной жизни. Может быть поэтому, Россия всегда была наполнена всевозможными мистико-пророческими сектами, а психика людей — мистическими содержаниями и опытом. Имея высокоразвитую культуру, мы никогда ее не берегли и не сохраняли, а если это и происходило, то как-то само собой. Россия апокалипсически бунтовала против античности и архаизма. Личность и особенно любовь, как главная сущность, всегда были на первом месте, в каких бы исторических передрягах они ни находились. Свобода любви и личности — это русский догмат. Для нас всегда важнее всего человек, а не то, что его окружает — общество и цивилизация. Мы всегда отличались апокалипсичностью и нигилизмом, который являлся нравственной рефлексией в отношении культуры, имевшей постоянный приоритет перед цивилизацией и цивилизованностью. Хотя наш народ постоянно подстерегала, с одной стороны, опасность отрицания культуры вместо ее эсхатологической критики и преобразования, а с другой стороны, механическая коллективистская цивилизация. Неудачная попытка реализации последней имела место в советский период. Что же касается семейственности и сохранения родовых связей, то наш народ к этому гораздо менее склонен, чем западный. Для нас характерен во всем философско-религиозный {можно сказать идеологический} подход. Мы религиозны по своей сущности, типу и душевной структуре. Причем это свойственно как откровенно верующим, так и ярым атеистам. По сути это одна и та же вера, основанная сознательно или бессознательно на православии и эсхатологических началах. Определенный парадокс состоит в том, что наш народ гораздо более социализирован, открыт и коммунитарен, чем западный. Наша образованность базируется на западной и является ее высшей степенью. Но в то же время наша философия {как, наверное, и психология}, должны развиться на западней основе, но обязательно из нашей реальной жизни.
Говоря о психологии и личностных психических особенностях русского человека, выделим основные типологические, характерологические составляющие, а также отдельные черты и качества. К общим характеристикам можно отнести:
- «невзрослость»;
- коммунитарность и коллективизм;
- эсхатологичность и апокалипсичность по конечной цели;
- мышление, которое склонно к тоталитарным учениям и миросозерцаниям.
По типологическим особенностям славяно-русский тип можно представить как:
- религиозный,
- культурологический,
- политический
- и общественно-экономический.
Отличительными чертами являются противоречивость и впадение в крайности. Все это проявляется в следующих личностных чертах и психологических качествах: с одной стороны, гипертрофия в себе роли государства и деспотизм, анархизм, вольность, жестокость, насилие, национализм, самохвальство, безбожие, наглость, рабство, бунтарство; а с другой, человечность, мягкость, искание правды, обостренное сознание личности, коллективизм, эсхатологически-миссианская религиозность, искание Бога и веры, смирение, любовь.
К специфическим, чисто русским чертам можно отнести:
- способность выносить нечеловеческие страдания и мученичество,
- религиозные и мистические искания,
- постоянное стремление перехода за границы {особенно в науке, философии, искусстве, политике, психосоциальных отношениях}, в эсхатологические перспективы;
- большая целостность личности наряду с различной внутренней структурой,
- поляризованность изначальной психической природы.
{Следует отметить, что все названные психологические характеристики самым удивительным образом и в невероятном сочетании могут перемешиваться и совмещаться в одной личности, при этом очень гармонично взаимодействуя и взаимосодействуя посредством антагонистических противоречий. Это ярко и объективно подтверждается практикой. Поэтому можно представить себе всю ту сложность и непредсказуемость психологической работы с нашим человеком для специалиста-психолога. Этим во многом может определяться и объясняться неразвитость квалифицированных профессиональных психологических услуг в нашей стране}.
Теперь перейдем к рассмотрению индивидуальной личностной характеристики наиболее известных, признанных, можно сказать типичных, но в то же время и неординарных представителей русско-славянской ментальности. Наверное, более объективную или вернее более правильную личностную картину могут продемонстрировать все-таки представители начала, а не конца XX века, которые сформировались как личности еще в дореволюционные годы, когда наша страна находилась в условиях относительной социальной и личностной свободы и когда личностное развитие больше зависело от внутренних психических, нежели от внешних, социально-политических факторов. Нам важно целостно представить себе всю глубину, сложность, многогранность и непостижимость психологии нашего человека, что на основе проведенного выше анализа без конкретных личностных примеров представляется не совсем корректным.
Начнем с личности Л.Толстого. Это был русский антипод Ф.Ницше. Он испытывал большое душевное мучение от своего привилегированного положения. В нем сознание греха и покаяния достигало своей вершины. Правду он видел не в сознательном и цивилизованном, а в природном и бессознательном личности, а самого человека — лишь как часть космической жизни. Великая идея непротивления злу насилием, во многом принимаемая большинством русского народа, в эсхатологическом понимании состояла в том, что когда человек перестает противиться злу, появляется возможность вмешательства Бога.
Личность Ф.Достоевского отражала русскую философию и психологию примерно так же, как сервантесовский Дон-Кихот олицетворял испанскую философию и психологию. Достоевский был буквально помешан на страдании и сострадании. В страдании он видел единственную причину возникновения и активизации сознания. В эсхатологическом состоянии, когда человек подходил к человеко-божеству, сострадательность и человечность у него превращались в бесчеловечность и жестокость. Поэтому Достоевский был против внешнего специального наказания или смертной казни для преступника, поскольку видел в таком наказании потребность в ослаблении мук своей совести. Для Достоевского в центре всегда стояла личность. Он был страстным защитником свободы человека. Несмотря на глубокий психологизм в личности и творчестве, Достоевский все же являлся больше пневмотологом {духовником}, чем психологом, отдавая предпочтение духовным проблемам. Он противопоставлял римской идее, основанной на принуждении, русскую идею, основанную на свободе духа.
Н.Гоголь является одной из наиболее загадочных личностей среди русских писателей. {Обратим внимание на то, что он писал в основном о малороссах, нынешних украинцах, довольно глубоко проникая в особенности их психологии и души}.
Личность Гоголя отличалась нереальностью, мистичностью и какой-то нерусскостью в духовном типе. Он был наименее человечным из всех русских писателей, с подавленным чувством греха, почти средневековым индивидом. В его психике не было живой души. Он искал Царства Божьего на земле, был фантастом, изобретающим нереальных людей. И в то же время он не мог изобразить образ Божий в человеке. У Гоголя было сильное чувство зла, располагавшееся гораздо глубже социального его понимания, включая политический режим. У него не было веры, но была склонность к публичному раскаянию. {Достаточно красноречивой объективной характеристикой личности Гоголя может служить его противоречивая драматично-мистическая кончина, перед которой он уничтожил многие свои произведения, шедевры русской литературы. В нем чувствуется что-то незавершенное, может даже неполноценное и ущербное, нехватка смелости и решительности в критический момент, того, что мы назвали эсхатологической составляющей психики русского человека}.
Личность Н. Бердяева проанализируем более подробно и полно благодаря его работе «Самопознание», во многом посвященной именно этой задаче. В сущности Бердяева можно считать наиболее ярким представителем Востоко-Запада в отечественной философской мысли, воплотившего в себе перспективные идеи дальнейшего общего развития наших народов и отдельных личностей. Именно поэтому интересно и важно с психологической точки зрения как можно более полно и целостно представить себе эту уникальную индивидуальность русского человека. Говоря о предназначении своего «Самопознания», Бердяев отмечал следующее: «Я не пишу не для исповедующего меня священника, не для психоанализирующего меня врача, или пишу для них, как для обыкновенных людей. Я задаюсь целью совершить акт экзистенциального философского познания о себе, осмыслить свой духовный путь» [2, с.570-571]. И здесь он акцентирует внимание на следующих отличительных особенностях своей личности: одиночество, тоска, свобода, бунтарство, жалость, сомнения и борения духа, размышления об эросе, искания смысла жизни и «обращения», философские истоки, революция и социализм, христианство и духовные встречи, смысл творчества, русская революция и коммунистический мир, западный мир, эсхатологический мир, самопознание и его пределы. Во всем этом постараемся отметить наиболее важные и интересные личностные характеристики в контексте рассматриваемой проблемы.
Живой свидетель крушения старых и рождения новых миров, «романтик духа», «любимец женщин и богов», «философ свободы» — так называли Бердяева другие, и он сам себя в разные времена. Он чувствовал себя попавшим в чуждый мир, понимал жизнь не как воспитание, а как борьбу за свободу. Он ощущал страшную брезгливость к жизни, физическую и душевную, но в то же время безо всякого к этому презрения. Дурной нравственный запах его мучил не меньше, чем физический. Вся его жизнь прошла в борениях духа, но при этом безо всякого сомнения в чем-либо, с утверждением примата духа над природой, обществом и цивилизацией. Основной же метафизической идеей был примат свободы над бытием.
Эсхатологическая сущность была изначально заложена в личности Бердяева. Он всегда был убежден, что в человеческой жизни есть трансцендентное. Его эсхатологическое чувство было связано с психофизиологической организацией личности, крайней нервностью, склонностью к беспокойству, осознанием непрочности мира и жизни. Искание смысла в нем выступало выше искания Бога, искание вечности — выше искания спасения. Это выражалось и воплощалось в духовном опыте через духовные кризисы. Близость к предельным и запредельным состояниям была достаточно частым явлением. Такие состояния Бердяев называл внутренними «переворотами». Раскрывающийся при этом внутренний мир был более настоящим, чем внешний, экстериоризированный. Он даже не выделял эти духовные кризисы, как что-то заметное и неординарное, ибо вся его жизнь складывалась из таких кризисов. Первый внутренний переворот Бердяев испытал на пороге юности, который был самым сильным обращением в искании истины. Сущностъ его состояла в появлении следующей мысли: «…пусть я не знаю смысла жизни, но искание смысла уже дает смысл жизни, и я посвящу жизнь этому...» Дальше он отмечал: «В результате пережитого мною внутреннего переворота я почувствовал большую душевную крепость. Вся моя жизнь изменилась. Я пережил большой духовный подъем. Я почувствовал большую духовную устойчивость, незыблемую духовную основу жизни» [2, с.330]. {Как видим, последствием этих глубинных психических процессов явилась личностная готовность, а затем и желание изменить мир согласно истине и смыслу, что в дальнейшем и воплощалось в реальность на протяжении всей последующей жизни}.
Важное значение в личности Бердяева имели вера, религия и православие на фоне христианства. Своя религиозность также рассматривалась через пережитый внутренний опыт, полученный в процессе глубинных духовных кризисов. Религия ним воспринималась как достижение близости и родственности людей, а промысел Божий — лишь в духовных проявлениях. Для него Бог не имел власти в обычном понимании, но тем самым возвышаясь над ней. Тайна христианства представлялась в тайне Богочеловечности, когда в едином встречаются две природы, соединяющиеся, но никогда не смешивающиеся. Цель же религиозной жизни представлялась в преодолении и психологической подавленности, возникающей при длительном и остром переживании своей греховности. Говоря о вере и религиозности в личности Бердяева, необходимо отметить особенность его мистического элемента. Осмысливая свой психический тип, он приходил к выводу, что является больше homo mysticus, нежели homo religiosus, хотя изучение мистической литературы началось уже позже. Отмечалось поразительное сходство мистик всех времен и религиозных вероисповеданий. Различие находилось лишь в духовно-телесных оболочках. Бердяев четко представлял, что магия является инструментом завоевания господства над миром и природой, а оккультизм образует ее сферу. На эмпирическом уровне Бердяев негативно относился к известным представителям практики магических воздействий. Говоря о подобной процедуре, он отмечал: «В этой атмосфере было много бессознательной лжи и самообмана, мало было любви к истине». Далее отмечалось, что участники подобных процедур «хотели быть обманутыми и соблазненными» [2, с.441]. Бердяев приходил к выводу, что мистический элемент в психике связан с необходимостью и скованностью, а свободу обеспечивает моральная, духовная составляющая.
Теперь детальнее обратимся к психологической характеристике этой личности. По характеру Бердяев являлся выраженным индивидуалистом, плохо поддающимся внешнему внушению и психоаналитическому методу исследования, причем шире понимания психоанализа по З.Фрейду в психопатологии. По типологии К.Юнга это не только интроверт, но и экстраверт, а также сангвиник и меланхолик. У него мысль преобладает над чувством, оставаясь при этом эмоциональной и страстной, интуитивной и ситуативной. Способность к анализу и дискурсивному развитию мышления выражены слабо. Сам же Бердяев являлся очень хорошим психологом от природы, может поэтому не принадлежал к людям, нуждающимся в рефлексии над собой. Охлаждение человеческих чувств и надежд, страдания вызывали в нем жалость и сострадание. При этом возникающий конфликт жалости и свободы представлялся как конфликт нисхождения и восхождения. В нем чувство зла всегда преобладало над чувством греха, волновал вопрос, как от подавленности, порождаемой греховностью, перейти к подъему. Особое место в личности Бердяева занимало творчество, как один из наиболее аффективных способов активизации положительного психического состояния. Творческое призвание являлось основной темой его жизни. Написание книг было чуть ли не физиологической потребностью. Вот как он описывает один из моментов своего творческого подъема: «Это было настоящим внутренним потрясением и озарением, вдруг все мое существо было потрясено творческим подъемом и сильный свет озарил меня. Я перешел от подавленности грехом к творческому подъему. Я понял, что сознание греховности должно переходить в сознание творческого подъема, иначе человек опускается вниз. Это разные полюсы человеческого сущеcтвования» [2, c.459].
Несколько слов о любви и эросе. Бердяеву противны всякие признания в этой области. Он считает, что этические страсти у него сильнее эротических, а сильная любовь даже ослабляет сексуальное влечение. В любви он видел бытие, а в семье быт, различая эрос и секс. Настоящую любовь всегда представлял нелегальной и внутренней, а любящего человека — как врага общества. Женская любовь виделась более целостной, но более одержимой и опасной. Присутствие любви не означало исполнение надежд и иногда связывалось с духовным смыслом жизни.
Большой интерес для нас в личности Бердяева представляет его революционный и советский период жизни, который до сих пор, особенно с психологических позиций, нами так до конца и не понят, хотя по сей день мы ощущаем его поистине магическое влияние. Не будет преувеличением утверждать, что именно в его личности, так ревностно и яростно отстаивающей свою чистоту и индивидуальность, как в капле воды отразилась психологическая и духовная сущность этой эпохи. Русскую революцию он пережил как момент собственной судьбы, при этом так и не поддавшись никакой социальной заразе, особенно коллективистской, или какому-то внешнему внушению. {Судя по психосоматической и творческой реакции Н.Бердяева на российскую революцию и последующий период, это социальное явление нашло интериоризированное отражение в глубинных слоях его психики и, судя по всему, было объективно исторически предрешено. А его истинную сущность на личностном и социальном уровне мы начинаем понимать только сейчас и в этом процессе осознания откроем для себя еще очень много интересного и важного}. В этот период Бердяев пришел к целому ряду очень серьезных выводов философского и психологического характера в отношении открытия новых оттенков психического и духовного содержания нашего человека. Социальная правда должна быть основана на достижениях каждой личности, а не всеобщем равенстве. Бремя такой желанной и долгожданной свободы оказалось непосильным для восставших масс. {Наверное, именно страх перед ставшей реальностью свободой, а вернее, опасностью перерастания ее в страшный всеуничтожающий бунт, свойственный русскому народу, предопределили неизбежность вскоре последовавшей самой ужасной, доселе невиданной диктатуры. Вполне возможно, что именно та «смирительная рубашка», которая была одета на Россию сталинизмом, спасла ее от катастрофы социального сумасшествия. Как затем оказалось, эта «смирительная рубашка» почти безропотно была принята всем обществом и до такой степени «приросла к телу», что до сих пор мы не можем ее снять, срывая по частям, в муках, с «живой плотью», со страхом и иногда даже паническим ужасом, заменяя ее глотками такой сладкой, но тяжело и горько достающейся свободы. Эти моменты не раз отмечались в процессе исследования}.
В коммунистической атмосфере было что-то жуткое, потустороннее и мистическое, сродни фашизму на западе. Отрицалась свобода, личность, дух и духовность. Была низвержена в бездну вся русская культура, из страны были высланы ее лучшие представители, а оставшиеся либо смирились, либо были уничтожены. Самого Бердяева выслали не по политическим, а по идеологическим причинам. {Очевидно, Советской России стало не нужным и даже опасным «зеркало», отражающее все более проявляющееся уродство и убожество всего происходящего}. Выдвинутый идеал коллектива и коллективизма оказался таким же отвратительным, как и идеал государства. Российский коммунизм сильно повлиял на христианство и веру вообще, оказался кризисом не только христианства, но и гуманизма. Будучи лжерелигией, он преследовал все другие религии как конкурентные. Произошла удивительная метаморфоза, ставшая трагедией христианства и особенно православия, которое по своей сути должно было стать тоталитарным, но оказалось загнанным в самые отдаленные уголки человеческой души и вытесненным из всех сфер социальной жизни. А то, что по своей сути должно было быть частным, имеется в виду государство, стало на самом деле тоталитарным. {Но психологически христианство уничтожено не было. Довольно интересно и как-то удивительно девственно оно проявлялось в процессе глубинной психологической работы в чисто эмпирическом виде без всяких внешних социальных искажений, являясь впоследствии первичным определяющим психическим фактором, в значительной степени влияющим на дальнейшее самоопределение и развитие личности}.
Но наиболее интересными и показательными в этот период явились изменения, происходившие в личностях людей, которые Бердяев называл «перевоплощением». Он видел моральное уродство большевиков, особенно проявляющееся в их удивительном изменении {«перевоплощении»} после получения определенных социальных статусов в системе. Приводится пример хорошо ему известного X. Во времена подполья X. был очень симпатичным, самоотверженным, преданным идее, мягким человеком, с приятным лицом аскетического типа. После того, как он сделал карьеру советского посла — разжирел, стал жестким и важным. В общей массе появлялись совершенно новые, ранее не встречающиеся лица. Произошла метаморфоза или даже возник новый антропометрический советский тип, в котором не было доброты, который был столь же милитаризирован, что и фашистский. {Невольно напрашивается сравнение с типичными советскими руководителями недавнего прошлого и современные «новые» русские, украинцы и др. Что же касается нового антропометрического типа, то это вопрос дискуссионный, а относительно нового советского человека, или homo soveticus, речь шла в советское время на самых высоких уровнях. Сейчас, когда внешняя ситуация изменилась самым кардинальный образом, эти невротические образования, пустившие достаточно глубокие корни в психике многих наших людей, стали для них непреодолимой преградой в адаптации к новым условиям. На практике такие люди просто панически боятся попытаться понять собственную несостоятельность, на создание которой потрачена большая часть жизни}.
Теперь можно обратить внимание на сравнительную психосоциальную характеристику личности нашего и западного человека. Западный человек детерминирован, оформлен, рационален и конечен. Он рассматривает каждую проблему прежде всего через ее отражение в культуре и истории, то есть во вторичном представлении. Он буквально помешан на культуре и цивилизации, раздавлен ими. Его мышление отяжелено и раздроблено. Он индивидуалист и не особенно склонен к общению. Для западного человека Запад был действительностью и нередко постылой. Наш человек — откровенен, подвержен вдохновению и впадению в крайности, общительный, мыслит по существу, имея в виду прежде всего первичную, а не отраженную сущность. Он целостен и еще не вышел из стадии «природы» и «варварства». Запад для него всегда являлся идеалом, мечтой.
Сам Бердяев считал себя человеком западной культуры. Другие его считали не «настоящим» православным, а модернистом. Он был первым русским христианским философом, получившим широкое признание на Западе. Туда он принес с собой мысли, рожденные в катастрофе русской революции, обусловленные конечностью и запредельностью русского коммунизма, поставившего перед собой проблему, не решенную христианством. Прожив четверть века на Западе, Бердяев часто обращал свой взор на Россию, невольно сопоставляя разные миры. В этом было что-то мучительное для него и малопонятное для других. {Наверное, эта невольная позиция стороннего независимого наблюдателя позволяла Н.Бердяеву, по крайней мере эмоционально, чувственным интеллектом и интуитивно, наименее искаженно воспринимать трагическую и в то же время великую действительность особой роли и психологии русского человека. Поэтому нет серьезных причин не воспринимать вышедший из-под его пера духовный и психологический материал как продукт личного исследования, не выходящий за рамки научного метода}.
Если же говорить о своеобразном эталоне эсхатологической личности и ее характеристике, то это несомненно личность самого Иисуса Христа, как реально существовавшая в истории. Современный исследователь-евангелист Джон Л. Маккензи предлагает его следующую характеристику: «Его личность затрагивается лишь постольку, поскольку она проявляется вовне. Иисус не был чрезмерно откровенен. Он не был экстравертом, который открывает глубину своего сердца первому встречному… И эта сдержанность сочеталась с величайшей доступностью и дружелюбием. Однако близко Его знавшие чувствовали, что всегда в Нем остается нечто невысказанное. У Него были человеческие чувства, Он не скрывал их, но ученики видели, что Его чувства, в отличие от их собственных, всегда остаются под контролем. Он обладал редкостным достоинством и авторитетом. Но, несмотря на сдержанность, слова и поведение Его были всегда искренними; ни в уловках, ни в дипломатии Он не нуждался» [цитируется по 3, с.386].
{В заключение этого духовно-культурологического экскурса в недалекую историю попытаемся выделить главный духовно-психологический фактор, имеющий отношение к нашему исследованию. По всей видимости он состоит в особой роли православия как универсальной и в то же время специфической системы природно-духовной психотерапии, сориентированной на эсхатологические психические состояния смерти-возрождения. Здесь обратим внимание на два фрагмента. Первый состоит в том, что мало пока еще постижимый нами парадокс христианства, в особенности православия, утверждающий, что «первые», достигающие духовной высоты, становятся «последними», при его глубоком осознании и понимании в контексте особенностей сегодняшней исторической ситуации, может раскрыть перед нами пути дальнейшего личностного и социального развития. Имеется в виду соотношение нашего материального и цивилизационного убожества (по сравнению с западным) и сохраненной духовностью. Поэтому, когда называют большой социально-экономической проблемой практическое отсутствие у нас «среднего класса», опоры западного общества, не сориентированного на эсхатологические общественно-экономические и социально-психологические процессы, появляется необходимость посмотреть несколько дальше, в перспективу исторического процесса, все больше входящего в эсхатологическую фазу своего развития, и глубже, в свою психику, внутренний духовный мир. В этой связи рискнем предположить, что в условиях нашей страны опорой и гарантом стабильности и дальнейшего развития общества может стать не средний, а эсхатологически сориентированный класс, который фактически у нас всегда был и являлся гарантом выживания и развития. Если говорить очень коротко и упрощенно — это люди, в большей степени интуитивно и бессознательно определившие в своем профессиональном, личностном и духовном развитии примат «высшего» и «предельного», а не «среднего», с ведущей ролью духовного. Внешний объективный критерий этого пока определить довольно сложно, но, по крайней мере, понятно, что это не материальное положение и личное благополучие, как на Западе.
Вторым фрагментом является неразрешенность в историческом процессе проблемы личности и кризис современного христианства. Поэтому объективно назрел переход от исторического христианства к христианству эсхатологическому, что неизбежно требует активности и дерзновенности. В психологической практике это может означать использование глубинных методов и техник психологической работы, обусловленных не столько «человеческими» искусственно-технологическими, сколько естественно-природными духовными факторами}.
На этом закончим реферирование бердяевских текстов начала ХХ века и перейдем к современности.
Современное духовно-психическое состояние личности
Чтобы попытаться понять сегодняшнее духовно-психическое состояние личности, обратимся к нашему современнику, известному религиозному мыслителю, православному священнику А.Меню. Пожалуй, он один из немногих, кто решился затронуть глубинные духовно-психические сферы современного человека посттоталитарного общества. И его трагическая смерть может достаточно красноречиво свидетельствовать о всей серьезности и даже социальной опасности затрагиваемых проблем. Но главное, что нас привлекает в личности А.Меня, это практическая эмпирическая направленность и обоснованность его исследований и выводов. Он пропустил через себя и свою душу тысячи душ других людей, выполняя реальную духовно-психологическую целительскую работу, что, как показывает и наша практика, является очень сложным и небезопасным занятием. Говоря о роли человека в развитии природы в историческом процессе, он отмечал:«...человек «мятежный, ищет бури». Человек, если успокоится, деградирует. Человек, ноосфера — это некая стрела, запущенная в вечность» [4, с.86] .
Становится понятным достаточно полно и недвусмысленно как на внешнем, социальном, так и на внутреннем, психологическом уровне особенно для нас, ощутивших всю противоречивость и неустойчивость современного мира, прошедших наиболее страшные и ужасные его проявления, что современный человек, современная ноосфера, современный миг вечности исторически подготовлены к необходимости сделать решающий, во многом рискованный и даже безрассудный шаг в темноту и небытие, чтобы увидеть и понять, какое бытие нас ждет в будущем. Очевидно, так предрешено мирозданием, что именно мы, наш русско-славянский посттоталитарный человек, оказался на конце острия той самой стрелы, запущенной в вечность Творцом.
Если обратиться к реалиям жизни и психологической практике, то оказывается, что здесь, к сожалению, преобладает не научный психологический, а метафизический, мистический и даже магический фактор, причем иногда среди тех, кто называет себя учеными. Это создает большую опасность в дальнейшем развитии социальной ситуации. Мы уже в достаточной степени ощутили на себе всю тяжесть и жестокость подобного социального обустройства в виде сталинизма, который по своей изначальной сущности являлся мистическим и использовал магические механизмы манипулирования человеческим сознанием. Поэтому, наверное, не случайно среди наиболее тяжелых клиентов психолога, дефектолога, психиатра и других подобных специалистов оказываются родственники и близкие именно тех социальных категорий, которые имели непосредственное отношение к советской идеологической, пропитанной мистикой системе (это прежде всего работники репрессивных и партийных органов и, как ни странно, педагоги). Обилие мистических содержаний, осевших в нашей психике, требует адекватного очень профессионального практического психологического научного подхода, чего пока еще в необходимой степени обеспечить не удается.
Это приводит к тому, что сегодня на рынке психологических услуг доминируют всякого рода «специалисты», довольно бойко и уверенно предлагающие людям «исцеление души и тела за несколько сеансов». Наша практика говорит о гораздо большей сложности и даже опасности подобной психологической работы, требующей от целителя высокого профессионализма, общей образованности и главное — духовности.
А.Мень как практик, говоря о духовном целительстве, отмечал, что при этом «вступают во взаимодействие, в теснейший контакт дух — внутренняя духовная сущность пациента — с духовностью лечащего человека». То есть возникает определенная духовно-душевная связь. Далее он добавлял: «Поэтому всем тем, кто хочет помогать людям подобным лечением, недостаточно выучить или усвоить какие-то приемы, а необходимо постоянно и упорно работать над совершенствованием своего внутреннего «я». [4, с.149]. Такое самосовершенствование он называл не менее, как «внутренний подвиг». Можно добавить, что полученные теоретические знания, изученные методики и техники в подобной постановке проблемы выступают лишь обозначением исходной точки отсчета, от которой начинается профессионально-духовное саморазвитие целителя. Здесь, как мы считаем, важно четко разграничивать свои собственные личностные возможности и естественно-природное, духовное влияние на человека внешней среды и его же глубинной психики. Поэтому, говоря о ДППТ, необходимо иметь в виду некое целостное единство «природы» и «духа», или «одухотворенную природу». Только в таком представлении можно с уверенностью отдавать себя в руки Природы в предельных и запредельных психических состояниях.
Очень важно как можно четче определить роль и место мистического и научного элементов в психологической работе, исходя из понятий магии и оккультизма. Как известно, изначальное содержание и сущность методов и целей магии и науки очень схожи, а по большому счету это одно и то же. Различие является очевидным лишь в степени ответственности за применяемый инструментарий и в объективности получаемых результатов. И магия и наука имеют место лишь в допредельной области природных процессов. Но наука, как наиболее ответственное и культурное проявление магии, не столько соперничает с Природой, пытаясь ее подчинить, сколько сотрудничает с ней, пытаясь улучшить положение человека, в целях поиска наиболее эффективных путей дальнейшего развития.
В ситуации, когда мир становится все более эсхатологическим, противоречия между магией и наукой по всей видимости должны уменьшиться или даже совсем исчезнуть, сфокусировав все свои самые эффективные, объективные, практически проверенные и духовно обусловленные возможности на обеспечение выживания и необходимой трансформации человека.
В нашей ситуации ДППТ применение научных психологических методов по мере приближения к предельным и запредельным процессам и состояниям постепенно ограничивалось с предпочтением природных процессов. Происходил как бы молчаливый диалог человеческого и природного психических содержаний в личности. И когда этот процесс переходил за предел, человеческое (как научное, так и магическое) полностью исчерпывалось. Там было возможно лишь пассивное наблюдение и регистрация происходящих природных явлений. Любое активное вмешательство из вне полностью отвергалось и довольно жестко пресекалось посредством возникновения сильного психического дискомфорта для вмешивающегося.
««« Назад Оглавление Вперед »»»
© Ткаченко А.А. Духовно-природная психотерапия. (Эсхатологический аспект). Личностная и профессиональная элитарность. — Кировоград, 2001.© Публикуется с любезного разрешения автора
